Вечер у крыльца

Хмелеет вечер. Тихо дышит двор,
В оконной раме тлеет свет кленовый.
С полей ползёт туман, ночной простор —
И пахнет сеном, и дождём, подковой.

Скользит закат — как рыжий конь в лугах,
Шаги его всё тише, мягче, ниже.
И в небе — гуси, клином на ветрах,
Летят домой… и мир густеет — тише.

В пруду — недвижно, круг за кругом — дрожь,
Листок, вздохнув, под серой рябью тонет.
Ну что ж, мой друг, от сердца не уйдёшь —
И осень с грустью суть твою затронет.

Скрипит калитка — в сердце грусть живёт,
А ветер вишни тронул, словно струны.
Но тише — тише… День неспешно льёт
Теплом в окно, и тают все минуты.

Мне слышен шёпот уж сухих стогов,
И сосен смуглых — как немой молитвой.
Застынет фраза — ясно и без слов,
И в душу он войдёт открыто, дивно.

Не плачь, душа: у нас один улов —
Тот свет, что теплит между лбом и небом.
Его в ночи не взять из рук миров,
Он сам приходит — словно запах хлеба.

Пусть лист — кораблик малый — он плывёт
По водной тихой глади, через воды.
Я — странник: словно радость, и полёт
Вплетают в нить судьбы узоры годы.

И я стою у синих врат крыльца,
Где тень листвы ложится на ладони.
Коснётся ветер — из глубин лица
Взойдёт мой смех весёлый, тёплой ночью.

Авторский комментарий к стихотворению

Приветствую тебя, дорогой читатель. Это стихотворение для меня — мост между золотой пылью российских полей и лазурью персидских миниатюр. «Вечер у крыльца» — это попытка говорить о вечном на том самом языке, который подарил нам Есенин — языке «хмелеющего» вечера, рыжего коня заката и шепота сухих стогов, — но наполнить эти образы бездонной глубиной суфийского сердца, где каждый шелест листа есть зикр, а скрип калитки — притча. Позволь мне распахнуть эту калитку и провести тебя в тот двор, где русская тоска встречается с восточной мудростью.

Введение: Где Есенин целует Руми в макушку

Есенин учит меня видеть душу в кленовом свете оконной рамы, в тумане, ползущем с полей. Руми учит слышать в этом шёпоте травинок — голос Возлюбленного (Всевышнего). Это стихотворение — их встреча на крыльце моего дома. Крыльцо — не просто ступенька. В есенинском мире — это граница между избой-райской и дорогой-искушением. В суфизме — это «барзах», тонкий мир между земным и небесным. Стоять на нём — значит быть здесь, но уже почти там. Вслушиваться в последние звуки дня, чтобы расслышать первую фразу вечности.

Комментарий к строфам:

Первая строфа

Хмелеет вечер. Тихо дышит двор,
В оконной раме тлеет свет кленовый.
С полей ползёт туман, ночной простор —
И пахнет сеном, и дождём, подковой.

«Хмелеет вечер» — чисто есенинский, уходящий корнями в народную речь, хмельной восторг от угасания. Но в суфийском ключе — это опьянение не вином, а приближением к Богу, когда границы мира плывут. «Свет кленовый тлеет в раме» — есенинский образ осеннего листа становится светильником, горящим в окне мира, символом угасающей, но ещё тёплой формы. «Пахнет сеном и дождём, подковой» — есенинская осязаемость мира. Сено — символ собранного урожая, пройденного пути; дождь — милость Всевышнего, омывающая душу; подкова — знак странничества, брошенный на счастье.

Вторая строфа

Скользит закат — как рыжий конь в лугах,
Шаги его всё тише, мягче, ниже.
И в небе — гуси, клином на ветрах,
Летят домой… и мир густеет — тише.

Мой «рыжий конь» — не есенинский «розовый» жеребёнок из юношеских грёз и не «рыжая кобыла» уходящей молодости. Мой конь — зрелость. Здесь этот конь «рыжий», огненный — это наше жизненное начало (нафс), которое за день наскакалось и теперь, к вечеру, устало, его шаги «тише», «мягче», «ниже». «Ниже» — это метафора убывания, снижения, уходящего ритма, становится ближе к земле, к границе дня и ночи, как бы опускаясь в траву, в горизонт. «Гуси клином» — знак осени, тоски по уходящему. А в суфийском толковании — это души , летящие в порядке тариката к своему Истоку, к «дому». «Мир густеет — тише» — сгущается не тьма, а сама реальность, обретая плотность истины в безмолвии.

Третья строфа

В пруду — недвижно, круг за кругом — дрожь,
Листок, вздохнув, под серой рябью тонет.
Ну что ж, мой друг, от сердца не уйдёшь —
И осень с грустью суть твою затронет.

Пруд — это зеркало тоски, символизирующее есенинскую поэзию воды. Но я вкладываю в него суфийское значение. Для суфия пруд — это сердце (кальб), которое после дневной трепетной ряби успокаивается, но на его поверхности ещё идут «круги» — последние волны мыслей. «Листок, вздохнув, тонет» — это «фана», растворение индивидуальной души в океане Бытия. «Ну что ж, мой друг...» — есенинское задушевное обращение к самому себе, к своей душе. «Осень с грустью суть твою затронет» — эта «сладостная грусть» не губит, а, как осенний мороз, вскрывает подлинную, алмазную суть души.

Четвёртая строфа

Скрипит калитка — в сердце грусть живёт,
А ветер вишни тронул, словно струны.
Но тише — тише… День неспешно льёт
Теплом в окно, и тают все минуты.

«Скрип калитки» — звук, от которого сжимается есенинское сердце, звук ухода, прощания. В суфийском ключе — это звук перехода, символ постоянной изменчивости мира (фана). «Ветер, тронувший вишни, словно струны» — весь мир — это саз, инструмент, по струнам которого водит рука Невидимого Музыканта. «День льёт тепло в окно» — это благодать (барака), нисходящая в душу. «Тают все минуты» — время теряет линейность, остаётся только вечное «сейчас».

Пятая строфа

Мне слышен шёпот уж сухих стогов,
И сосен смуглых — как немой молитвой.
Застынет фраза — ясно и без слов,
И в душу он войдёт открыто, дивно.

Есенин слышит в шёпоте стогов шелест ушедшего лета. Суфий слышит в нём безмолвный зикр, хвалу всего творения Творцу. «Сосны... как немой молитвой» — природа совершает намаз. «Застынет фраза — ясно и без слов» — это состояние, когда умолкает внутренний диалог и наступает прямое знание-озарение (ильхам), которое входит в душу «открыто, дивно».

Шестая строфа

Не плачь, душа: у нас один улов —
Тот свет, что теплит между лбом и небом.
Его в ночи не взять из рук миров,
Он сам приходит — словно запах хлеба.

Утешение, достойное и Есенина, и Руми. «Улов» — не земные блага, а «свет, что теплит между лбом и небом». Это свет сознания, точка соединения человеческого разума (лоб) с Божественным (небом). Его «не взять из рук миров» — не достичь внешними усилиями. «Он сам приходит — словно запах хлеба» — он приходит как дар, как сама жизнь, как милость, питающая душу. Запах хлеба — это и есенинский символ родины, и суфийский символ духовной пищи.

Седьмая строфа

Пусть лист — кораблик малый — он плывёт
По водной тихой глади, через воды.
Я — странник: словно радость, и полёт
Вплетают в нить судьбы узоры годы.

«Лист-кораблик» — образ бренности и странничества. Здесь он — символ души-странника (салик), вверяющего себя течению Божественной Воли. «Я — странник» — кредо и русского скитальца, и суфийского искателя. «Радость и полёт» — это духовные состояния (ахваль), которые «вплетают узоры годы» в божественный замысел.

Восьмая строфа

И я стою у синих врат крыльца,
Где тень листвы ложится на ладони.
Коснётся ветер — из глубин лица
Взойдёт мой смех весёлый, тёплой ночью.

Финальный, победный аккорд. «Синие врата крыльца» — это и есенинская «синь, упавшая в реку», и суфийские «врата тайны». «Тень листвы на ладони» — душа принимает отпечаток божественной милости, ощутимо и нежно. И кульминация: «Коснётся ветер — из глубин лица взойдёт мой смех весёлый». Ветер Божественного духа касается самой сути, и в ответ рождается не слеза уходящей Руси, а «смех весёлый» — чистая, спонтанная радость бытия, знак полного приятия, освобождения и любви. Это смех души, узнавшей, что она дома.

Заключение: От тоски к смеху на пороге вечности

Так завершается этот вечер. Мы начали с «хмелеющего» есенинского вечера, с тоски по уходящему, а закончили «тёплым смехом» суфия, для которого каждая тень на ладони — это ласка Бога. Этот путь показал, что подлинная духовность — не в отрицании своей корневой, земной природы, а в том, чтобы пропустить её через сердце, полное любви. Что крыльцо — это не место для прощаний, а место для встреч. И что единственный достойный «улов» в этой жизни — не слава, не богатство, а тот самый тихий свет внутри, который превращает грусть по утраченным дорогам в весёлый смех от осознания: всё, что нужно, уже здесь. На этом крыльце. В этом дворе. В этом вечере.

P.S. Мудрый совет, рождённый в сплаве двух традиций:

Не ищи Бога лишь в заоблачных высях и не хорони душу в тоске по земному. Выйди вечером на крыльцо, прикоснись к шершавой коре яблони и прислушайся к скрипу калитки. Именно в этой точке, где пахнет дождём и подковой, где тень листвы ложится на ладонь, небо целует землю, а твоя душа, хмелея, узнаёт, что она и есть их дитя.