Параграф о Жизни и Смерти

Памяти моей бабушки Натальи Авксентьевны...

Июнь. Тринадцатого года.
Пылает город от жары.
И замирает вся природа
В преддверии иной поры.

В квартире нашей, в зное летнем,
Где каждый вздох – как приговор,
Свой бой вела, уже последний,
Бабуля, глядя на ковёр.

А я, студент, корпел над книгой,
Где смерть – лишь термин и параграф.
Патанатомия интригой
Сплетала свой жестокий нрав.

Инсульт. Очередной. Без шанса.
Больница вынесла вердикт.
И не было в нём реверанса –
Лишь холод, что в душе саднит.

Потом была на «скорой» практика,
Больничный гул, чужая боль.
Такая странная дидактика –
Учить чужую, помнить роль.

А после – к Мокше, к тихим водам,
Где Ковылкинский спит район.
Туда, где мы своим уходом
Не нарушаем вечный сон.

Деревня. Красный Яр. Глухая.
И дед мой, Витя, у крыльца.
И память, душу обжигая,
Стирает контуры с лица.

И младший брат, мой Павлик, рядом,
И пёс наш – Лина, белый мех.
Она встречает тёплым взглядом,
Не зная горечи и тех,

Кто не вернётся. Лайка с Фоксом,
Простая белая душа.
И мир, что стал вдруг плоским, плоским,
Застыл, почти что не дыша.

Июнь. Тринадцатого года.
Жара. И бабушкин уход.
И где-то там, у небосвода,
Её душа теперь живёт.