Однажды Рихард Вагнер... Ч. 2

...

   Вагнер, окружённый восторженными и возбуждёнными провожающими, уже собирался пройти, наконец, в вагон, как внезапно невесть откуда вынырнул небольшой чёрный экипаж, из которого на перрон соскочили два господина в штатском. Одинаковая добротная одежда, выправка и ловкая быстрота, с которой они очутились у поезда, не оставляли сомнений в их принадлежности к известному ведомству.

   Провожающие напряглись, а из группы зевак, глазеющих в отдалении, кто-то счёл лучшим для себя незаметно исчезнуть в здании вокзала.
   
  Вагнер подумал, что сейчас - именно сейчас! - его точно арестуют. А основания для этого были, и немалые: как проклятье, лежало на биографии композитора участие в Дрезденском восстании 1849 года, пускай и случайное. А ещё, что много хуже -  тесное знакомство с Бакуниным, этим демоном европейских революций, врагом империй. И ведь надо же — в Польше, как бы специально подгадав к его визиту в Россию, началось очередное восстание! По слухам, неугомонный Мишель, несмотря на международный розыск, и здесь не остался в стороне. Мелькнули воспоминания о давних лейпцигских событиях... Удивительно, но опытный Мишель тогда сразу попался и даже одно время был приговорён к смертной казни, а молодой и неискушенный Вагнер каким-то чудом сумел улизнуть. Сегодня всё будет наоборот...  Сибирь!
 
   Впрочем, присмотревшись к подтянутым господам, Вагнер несколько успокоился -  цепкий взгляд дирижёра отметил в руках одного из них крытую корзинку, а арестовывать с корзинкой в руках не ездят. Хотя, конечно, от русских всего можно ожидать.
   
   Тем временем господа подошли к вагону. При их приближении присутствующие замолкли, поездные служители вытянулись, а вокзальные жандармы отдали честь.
 
   - Чиновник по особым поручениям Петров! — представился Вагнеру тот, который был без корзинки. - Герр Вагнер! В память о посещении России и в знак искреннего восхищения вашим искусством приказано передать вам лично... Вот, пожалуйста, пакет от Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии!  И ещё — вот это, отдельно... От сотрудников нашего управления, то есть - Третьей экспедиции. Прошу!
   
   При этих словах второй господин сделал шаг вперёд и приоткрыл корзинку.

   В неярком свете вокзальных фонарей из уютного мрака сначала сверкнули глаза, а затем показалась умильная собачья мордочка! Щенок зажмурился, обстоятельно зевнул - аа-ах! - и с ворчанием стал выбираться наружу.
   
   Присутствующие расслабились, заулыбались, послышались удивлённые возгласы, сдержанный смех.
   
   - Надеемся, что не слишком обременили вас своим вниманием, - продолжал Петров, перехватывая зверёныша. - Во всяком случае, были предприняты все меры, чтобы ваше пребывание в нашей стране не дало повода к разочарованиям. Начальник управления господин Корпендорф, - продолжал он, - зная о вашей привязанности к этим верным существам (он произнёс - tier), которую вы сохраняете с неизменным постоянством... - и, не продолжая далее, щадя память чувствительного маэстро, Петров опустил щенка прямо в руки оторопевшего Вагнера.

   - Это... это... Это кто же это? Ньюф... - только и смог выдохнуть Вагнер, совершенно огорошенный, которого вообще-то обычно было трудно смутить разными неожиданностями.
   
   - Так точно, ньюфаундлендской породы. Кличка Русс. Во взгляде чиновника мелькнула лукавая искра. - Вот здесь все документы и родословная.
 
   - После моего бедного Фипса я поклялся, что больше никогда не буду держать собак, - вздохнул Вагнер. - Но, видимо, собаки про это ничего не знают...
   
   Он был неподдельно растроган, заметно больше, чем от оваций на прощальном концерте, но старался не подавать виду, хотя это плохо удавалось — глаза как-то уж очень часто моргали, а пальцы, перебирающие шерсть на загривке щенка, заметно подрагивали.
   
   - Это ньюф, снова ньюф... судьба. Тогда, в Риге - Роббер, теперь вот Русс... Стоит мне только появиться в России, как в моей жизни тут же возникает ньюфаундленд. Эти чёртовы собаки!  И ты станешь крупным зверем, Русс... Но как прикажешь тебя кормить?

   Щенок философски молчал, устраиваясь под теплой шубой, за пазухой композитора.

   - Нас не очень-то жалуют, несмотря на некоторое признание моих скромных талантов. Что будет дальше с моими операми? Никто не хочет ставить их целиком. Молодость прошла, а будущее по-прежнему туманно. Только недоброжелателей стало больше...
   
   Петров понял последние слова по-своему:
   
   - Не беспокойтесь, герр Вагнер, Русс - из личного питомника самого.... - и он, не произнося имени, только показал выразительным взглядом вверх. - Смею заметить - никто не посмеет тронуть. Знаете, как у нас в России на этот счёт говорят? — он и его товарищ переглянулись. - Кто наших обидит, тот и двух дней не проживёт... так-то. Прошу извинить, не сказал сразу - там, среди документов, вы найдёте договор с поставщиком Двора о пожизненном содержании Русса. Где бы вы ни находились.
   
   - Наверное, мне следовало бы жить в России... - задумчиво произнёс Вагнер. - Когда-то давно мне довелось пожить в Риге... хотя, каюсь, на не совсем законных основаниях. Но что было делать! Мы прожили в Риге два года, и я всерьёз подумывал о том, чтобы остаться, даже несмотря на разные житейские неурядицы. И местное общество давало поддержку. Но однажды, под давлением обстоятельств, всё же пришлось покинуть этот гостеприимный край. Так вот, тогда с нами оказался Роббер -  огромный такой ньюф. Как можно было его бросить? Он проделал с нами путь до Парижа! И не в первом классе, заметьте. Совсем не в первом. Смешно, но, наверное, когда-нибудь об этом лохматом разбойнике напишут, что именно ему, и только ему мировая опера обязана появлением моего «Летучего голландца». И ведь будут правы — не будь тогда при мне этой псины, ни за что бы не согласился морским путём в Англию!
   
   - Вы написали оперу прямо на корабле?
   
   - Прямо на корабле мы чуть было не утопли, - рассмеялся Вагнер. - Был дикий шторм, и мы спаслись буквально чудом. А оперу я написал позже, под впечатлением. Простите меня, я, право, растроган.

   - Это, герр Вагнер, само провидение.

   - Буквально такие же слова я как-то слышал от Клиндворта... Он убеждал меня в том, что существует, как он выразился, личное провидение, которое всё и направляет. Мы поругались. Да-да, давняя история.
   
   Агенты переглянулись — коротко, кончиками глаз. Петров, как бы подтверждая что-то самому себе, слегка кивнул.

   - Что же, господа, пора. Но передайте от меня слова благодарности вашему сотруднику, господину Путилину.
   
   Агенты уставились на Вагнера, а тот, довольный произведённым эффектом, хитро улыбался — маэстро даже здесь, в этом особом мире невидимых отношений, был первым и непревзойдённым.
   
   - Да-да, господину Путилину. Он, как я понимаю, благодаря своей необыкновенной проницательности и таланту перевоплощения сумел оградить меня, да и всех нас,  от некоторых... так скажем, неприятностей в Москве. Которые могли бы подорвать доверие... Впрочем, этого не случилось.