Пургений не любит писать. В основном по той причине, что, буде обстоятельства вынудят его взяться перо, и фантазия понесется, набирая скорость, впереди букв и слов и уносит на своих широченных крылах мысль так далеко, что воображаемое вполне достойно бессмертного эпоса, каких нынешняя история не знает. И эпос этот обязан ничуть не меньше, как – А – перечеркнуть все доселе существующие представления о мироздании, полные слабостей и бедные логикой, – Б – посрамить всех писавших ранее равно и широтой размаха и глубиной замысла. И тогда еще не написанное, но уже стоящее перед мысленным взором нечто мешает спать ночами, заставляет забывать о пище и необходимости откликнуться на зов очередной возлюбленной и приносит множество других неудобств и проистекающих из них неприятностей.
Но, бежать от этого, равно как бежать от себя самого – рано или поздно воткнешься носом. Но если к тому же это все еще и облекается в слова, то становится еще грандиознее, демонстрируя самому Пургению его самоотверженность.
Гораздо хуже бывает после. Когда поток иссякает. И разбитый почти похмельем Пургений садится перечитывать совершенное в период творческого запоя. И вот что странно – все написанное видится начитанному Пургению уже не однажды изложенным и опровергнутым даже. Но самое тошное в том, что и эту ситуацию неожиданного обнаружения в себе ретрограда уже описал какой-то шустрый, злоязыкий литератор. Таким образом, Пургений сам себя ощущал пересказанным литературным персонажем.
Но зуд оставался, и иногда пальцы тянулись к перу, перо к бумаге и так далее словами поэта.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.