Элегия о Сквозных Фигурах

Сквозь мутное стекло, где время бьёт посуду,
глядит на мир поэт – фигура в переплёте
пунктиров и нулей. Где жребий, там и чудо,
и всякий выбор – шаг в предутреннем зевоте.

Шахматы. Чуть скрипят в коробке старой, в пыльной.
Из слоновой кости – ничтожная кавалькада.
Пешкам не спеть: мотив у них на диво тыльный.
Ферзь-женщина глядит – но ей и ферзь не надо.

Композитор, брат, что толку в минорных гаммах,
когда за каждым тактом виден твой расчёт?
Ты песню шьешь из тьмы. Но в этих мелодрамах
ударным гласным всё равно является «чёрт».

И этот выбор, да. На дне стакана, в гуще
кофейной, – силуэт, неясный, как сквозняк.
Она – не белизна, не чистая и лучшая.
Она – тот самый мат, что входит в твой костяк.

Не королева, нет, не та, что ждёт в короне,
чьё имя – строгий слог, чьё тело – чистый клин.
А та, что просто есть. В последнем полутоне,
где голос хриплый твой уходит в никелин.

Ведь женщина, как стих: чем больше в ней случайность,
тем больше с ней живёшь, тем дольше длится день.
И этот странный дар – в обыденность попасть – та
единственная вещь, что отменяет тень.

Так сядь, зажги, налей. Смешай бемоли с ладьёй.
Пой о её ключицах, о складке у виска.
Вся жизнь – не дебют, брат, не строгий ход. А подвох,
где песня, шах и дама – отродье языка.