***

здравствуй, мама.
сколько лет прошло,
сколько зим минуло с твоей смерти,
странно мне, что так и не нашел
я себя внутри твоей потери.

цену боли я твою познал
в женских образах, что подпускал доселе.
как же страшен был девятый вал
видеть в каждой, веру и неверие.

видеть в каждой орел любви,
но при этом плоскость восприятия,
где любовь — возьми и подари,
где любовь — лишь семя для зачатия.

мама, знаешь, понял, что любовь
разная бывает в этом мире,
видел, как бывают чувства врозь,
видел, как убито изобилие.

видел, как насилие в быту
могут оправдать через обиду,
говоря, что, если бьет, то, ну,
любит, а в любви все мы бессильны.

знаешь, мама, так бы и сидел,
говорил с тобой про всё на свете.
знаешь, я же тоже поседел
на висках, как ты в последнем лете.

многое не ценится сейчас,
вырывая простоту момента,
а когда светильник дней погаснет,
более не взыщем с жизни ренту.

мама, знаешь, образ твой забыл,
круглое лицо и эти губы,
глаз красивых и надежный тыл,
веру и любовь.
такая глыба.

взять бы щас текилы, соль и лайм,
на веранде сидя на закате,
все стихи тебе свои читать
и смотреть, как слушаешь внимательно.

я бы точно после попросил
рассказать, как жизнь прожить с мужчиной
ты смогла, и как еще смогла
вырастить любовь во мне, как в сыне.

в грузном, больше мертвом, чем живом,
грузом чуть не ставшим от болезней,
я бы точно тебя дальше попросил
рассказать, как не бояться лезвий.

может быть, и папу бы спросил,
рядом вас обоих посадил бы
и в обидах всех своих почил,
из себя вытравливая гниду.

год за годом вытесняя вас,
вырубая грубости стамеской,
я хочу всего лишь в поздний час
поводы найти для жизни веские.

нынче поводы сегодня ищут все,
гнить в обидах мелочных, не скорых,
я их предводитель на земле.
пыж, патрон и вот немного пороха.

мама, видишь, папа тоже тут,
он не отходил ни на минуту.
он берег сады твои, как руту,
знаменующую боль разлук.

он погас, как уличный фонарь,
освещающий дорогу людям.
с голосом тяжелым, словно сталь,
он погас один, как гаснет уголь.

скорбь поймешь, как только потеряешь
ближе к сорока плакучим дням,
после же ты словно свечка таешь,
себя собирая по частям

сколько мне сказать тебе осталось,
дай мне миг, и я бы повторил.
Ма, надеюсь, ты меня заждалась,
но пока еще не все пожил.

Па, привет, прошло два года.
я скучаю еще больше,
у меня много вопросов к тебе
тоже, и, наверно их больше, чем к женщине.

как ты смог любить одну,
не самую простую, не самую ординарную,
как ты смог простить ей суть,
приняв вместо неё её же дар.

как ты смог построить дом, сам, двумя руками,
хотя она хотела только кухню,
и 12 лет её болезни приняв, как свои.
как ты не рухнул?

знаешь, па, сегодня так много о безусловности.
ты знаешь что это такое?
я знаю, как бы ты ответил,
и в этом смысле ты для меня большой герой.

ты дал ей все, чего она хотела,
но не смог дать той любви,
о которой она грезила.
как ты справился с этим, скажи?
ты настоящий мужчина, с тобой было безопасно и весело.

я не такой, да и, наверно, не должен,
я оказался более мелочным и малодушным,
и меня это часто гложет.
помнишь, как ты прочитал первые строчки
и спросил "кто это написал?".
я помню твой взгляд и все, что ты после сказал.
мои любимые о тебе очерки.

хотя, я, как и ты, такой же зависимый от ласки и чувства нужности,
любви в нас всегда было много, а вот вера оставляла желать лучшего.

чем больше времени проходит с твоей смерти,
тем сильнее я скучаю за тобой.
любовь к маме у мужчины сильна, но к отцу
она иная, она как с самим собой.
я помню, как ты держал руку мамы за час до ее смерти
и пытался наверстать упущенное время словами,
все то, что ты не успел ей сказать,
и это был самый важный для тебя и для меня экзамен.

с тех пор я иначе смотрю на это
и при случае говорю все, что я хотел бы сказать.
время — подобно ветру,
его не найти, не остановить, не догнать.
я один в этом большом доме,
часто выхожу во двор и вспоминаю, какой он был раньше.
надеюсь, и ты меня ждешь
где-то там, как говорят, за облаками.
и я приду в свое время, и мы с тобой сядем.
ты сыграешь на пианино, а я спою.
передай всем нашим приветы.
я с вами...