Глава 23. Падение света

«Волны не умирают — они возвращаются дождём.»

Море было слишком тихим.
Слишком гладким, будто зеркало, в котором мир забыл своё отражение.
Даже чайки не кричали — они сидели на воде, настороженно вглядываясь в линию горизонта, где воздух дрожал, словно над раскалённым песком.
Гектор стоял у подножия маяка и смотрел вверх.
С тех пор как заговорил Хаар, прошло три дня — три долгих, тревожных дня, за которые солнце лишь раз показалось из-за облаков.
Каждую ночь маяк зажигался сам — серебристым светом, тихим, но живым, будто сердце земли стучало в его камнях.
Вирра спала плохо.
Медальон на её груди теперь не просто светился — он дышал, подстраиваясь под её ритм. Иногда он нагревался так, что оставлял на коже след, но девочка не снимала его.
Она знала: если снять, связь оборвётся, и свет угаснет.
Посёлок жил в странном напряжении. Люди чувствовали перемены, хотя не понимали их.
Богдэна ходила по дворам с неизменным кувшином молока и бубнила:
— Всё уладится, не паникуйте, маяк — он жеж для света, не для беды...
Но старики сидели у дверей и крестились на море, дети шептались про “вздыхающие скалы”, а коты по ночам шипели в сторону маяка.
Даже рыжий кот Богдэны, обычно нахальный и ленивый, теперь сторожил порог, глядя на горизонт, будто ждал кого-то.
Только Лем и Тобиус не боялись.
Они каждый день приходили к Вирре, помогали Гектору укреплять каменные плиты и полировать стекло фонаря.
Но даже они замечали, что что-то не так.
— Смотри, — сказал однажды Лем, — вода у подножия стала тёмной. Совсем чёрной.
Вечером четвёртого дня на небе зажглась странная полоса — не облако и не луч, а разлом света, словно небо само треснуло.
Оттуда веяло холодом.
Гектор почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом.
Медальон на груди Вирры вспыхнул, и девочка вскрикнула, схватившись за него.
— Больно... дедушка... он зовёт!
— Кто?
— Маяк!
Словно подтверждая её слова, камни под ногами задрожали.
Гектор бросился к двери маяка, но Вирра уже опередила его.
Дверь распахнулась сама, и изнутри ударил ослепительный свет — не серебряный, а чисто белый, с золотыми сполохами.
Воздух внутри был плотным, вязким, наполненным звоном, как от тысяч невидимых колокольчиков.
— Это... сердце маяка, — прошептала она.
Изнутри шёл свет, но не просто свет — память.
Гектор видел в нём лица, корабли, вспышки штормов, смех Вирры в детстве, Эю, стоящую у моря... всё сплеталось в поток, который поднимался к небу.
И вдруг небо ответило.
Гул сотряс землю, и с той стороны горизонта двинулась тьма.
Не облако, не буря — безликая масса, в которой полыхали багровые жилы.
Провалы.
Они открывались один за другим, выпуская холод, чёрный и живой.
Из них вырывались тени, искажённые, как размытые отражения в воде.
Вирра шагнула к маяку, но Гектор удержал её.
— Нет! Это ловушка!
— Это не ловушка, — тихо сказала она, — это зов. Если я не отвечу — свет падёт.
Медальон вспыхнул сильнее, и в его глубине Гектор увидел лицо — Эю.
Она улыбалась, усталая, но добрая.
— Не бойся, Вирра, — прозвучал её голос, будто ветер прошёл сквозь море. — Мы одна и та же. Твоё сердце — моё сердце.
— Я... не смогу без них, — прошептала девочка, оглядываясь на Гектора, Лема, Тобиуса, на Зверя, на море.
— И не нужно без них. Свет — не одиночество, а путь. Делись им.
Вирра закрыла глаза, и медальон раскрылся.
Из него вырвался поток света — не луч, не пламя, а живая ткань, пронизанная звоном. Она поднялась по винтовой лестнице маяка и влилась в фонарь.
Маяк засиял, ослепительно, до боли в глазах.
Белое пламя разрезало небо, ударило в самый разлом света — и тот, словно оттолкнутый, взорвался всполохом серебра.
Но вместе с тем что-то рухнуло.
Камни дрогнули, море заклокотало. Из глубины рванулась волна, а за ней — тьма…
Сверху, по лестнице к ногам Гектора покатился медальон, мерцая, как кусочки живого стекла.
Гул стихал.
Провалы закрывались, словно засасываемые обратно. Свет маяка постепенно гас, оставляя лишь мягкое послевечернее свечение.
Когда всё утихло, над морем стояла странная тишина.
Лем и Тобиус сидели у подножия маяка, ошеломлённые, перепачканные солью и пеплом.
— Это... всё? — хрипло спросил Лем.
Гектор, глотая слёзы, посмотрел на них и сказал:
— Нет. Это — начало света.
На рассвете Богдэна стояла у своей хижины, держа на руках рыжего кота, и качала головой:
— Ну вот, опять ночью ни поспать, ни молока достать... А этот лохматый чудовище, глянь, молчит, словно всё понимает...
Кот лишь щурился, наблюдая, как вдалеке, на мысе, маяк вновь загорается — теперь мягким, золотым, почти человеческим светом.
И где-то далеко, над гладью моря, едва слышно прозвучал знакомый шёпот:
“Где свет — там и я.
Где ты — там и море.”