Глава 16. Свет, что помнит

«Легенды — это волны, что не достигли берега.»

Солнце вставало из-за океана медленно, будто и ему было трудно поверить в прошедшую ночь.
Гектор стоял на крыльце, вглядываясь в горизонт.
Там, где раньше была только мгла, теперь дрожал тонкий серебряный луч — не солнечный, а иной, холодный, живой.
Он исходил откуда-то из-под скал, и старик знал — этот свет не мог появиться сам.
Позади скрипнула дверь.
Вирра стояла босая, с чуть растрёпанными волосами, Зверь спокойно сидел у её ног.
На лице девочки застыла усталая задумчивость — та, что приходит после ночей, когда человек впервые видит то, что невозможно объяснить.
— Мы нашли его, дедушка, — тихо сказала она. — Тот самый маяк. Только он… живой.
Гектор нахмурился.
— Что значит “живой”?
Она замялась, словно подбирая слова:
— Там, под скалой, будто сердце. Оно пульсирует, и свет — его дыхание. Эя показала мне маяк, когда он был цел. И сказала, что Хаар идёт.
Старик долго молчал. Потом медленно произнёс:
— Хаар… Я слышал это имя. Учёные считали, что это легенда — культ света, что был ещё до нас. Они верили, что свет не просто энергия, а живая субстанция. Что где-то есть место, где он думает сам, обладая разумом.
Он тяжело опустился на скамью.
— Я смеялся над этим. А теперь… — он взглянул на Вирру, — теперь уже не до смеха.
К обеду посёлок зашевелился.
Рыбаки, ещё недавно молчаливые, теперь тревожно спорили на пристани, переминаясь с ноги на ногу и кидая взгляды в сторону хижины Гектора.
Кто-то клялся, что ночью видел “сияние из-под земли”, кто-то уверял, будто слышал гул, похожий на дыхание великана.
Третьи говорили — “то дух моря требует свой долг”.
Богдэна, вечно закатав рукава, раздавала всем направо и налево советы, травы и подзатыльники.
— Да перестаньте вы, дурни морские, — отмахивалась она, разливая чай на лавке перед своим домом. — Свет, небось, от болотных испарений, не впервой! Вот вам валерианки — по ложке на брата, а остальное — в море, пусть и оно успокоится!
Старик Гектор, проходя мимо, не удержался от улыбки:
— Богдэна, если б тревогу можно было лечить твоими отварами, весь мир бы спал спокойно!
— А то ж! — подбоченилась она. — Только, боюсь, тревога нынче не от желудка, а от чего пострашнее…
И, понизив голос, добавила:
— С Дориусом совсем худо. Всё бормочет одно и то же: “Свет помнит… Свет идёт…” — и смеётся, как мальчишка, когда на него глядишь. Я уж не знаю, смеётся ли он, или то не он вовсе…
День клонился к вечеру.
Гектор пытался записывать наблюдения: колебания компаса, низкий гул, странные отблески на зеркалах.
Лем и Тобиус бегали по двору, изображая “учёных”, споря, кто первый откроет “земное сердце”, а Богдэна, заслышав их, ворчала издалека:
— Если опять полезете копать под скалой, то я вам сама такое землетрясение устрою, что мало никому не покажется!
Смех мальчишек на миг развеял тревогу. Даже Гектор позволил себе улыбнуться.
Но, когда солнце скрылось за гребнем скал, смех стих.
Вирра, стоявшая у окна, вдруг сказала почти шёпотом:
— Слышите?
Из глубины земли донёсся глухой, протяжный звук. Не гром, не стон — дыхание.
Зверь зарычал, волосы у Вирры засияли слабым бирюзовым светом, и в ту же секунду пульс медальона отозвался тем же ритмом.
— Он просыпается, — произнесла девочка. — Маяк помнит.
Гектор глотнул сухим горлом, чувствуя, как сердце колотится в унисон с тем странным биением.
Он посмотрел на внучку и тихо сказал:
— Что бы там ни было, Вирра, мы должны быть готовы.
— Мы уже готовы, дедушка, — твёрдо ответила она. — И Хаар это знает.

Ночью, когда все спали, на краю деревни вновь вспыхнул серебряный свет.
Старый рыжий кот Богдэны, лениво наблюдавший из окна, вдруг встрепенулся и, стремглав, высочил из форточки на улицу.
А сама Богдэна, ворочаясь на своей кровати, пробормотала во сне:
— Ну ты хоть бы башмаки от грязи отряхнул, коли уж пришёл...
И в посёлке на миг стало немного светлее — то ли от лунного света, то ли от её непрошеного доброго ворчания.