Сабантуй

 Как-то утром пожаловал Саид. Голова его была туго спелената
чалмой, будто пытались удержать от взрыва содержимое
черепной коробки. Лицо – помятое полотенце после тяжкой ночи.
 - Ой-ой, Рагим брат, - заныл он, вальяжно опускаясь на тахту,
от которой заскрипели все суставы. – Голова… будто в нее весь
наш аул плясал лезгинку в сапогах!
 Рагим, человек трезвомыслящий и с уважением относившийся
к своему карману, поднял бровь:
 - Саид, брат, что стряслось? Вчера тебя не было видно,
а сегодня, как видение…
 - Видение, говоришь? Ха! – Саид попытался гордо вздернуть
голову, но чалма сползла на глаз. – Это был праздник, Рагим!
Праздник души! Быка порезал! Всю улицу позвал, гуляли
до петухов! Вот теперь отголоски ликования.
 - Праздник? – Рагим прищурился. – Праздник чего?
Или ты решил, что солнце встало с запада? И почему меня,
брата, не позвали?
 Саид оживился, глаза забегали, как тараканы от света:
 - Да ты, Рагим, вчера уехал, а тут… подлец Курбан,
сосед мой! Весь вечер на годекане поливал меня грязью.
Далгат, друг сердечный, открыл мне глаза! Вот я и решил
наказать его! Пусть видит, как Саид гуляет! Пусть от
зависти дохнет! Быка – на нож! Народ – к столу!
А Курбан… - Саид сладострастно причмокнул, - …сидел у
себя, сквозь щель в заборе глазел, да так, что аж пена
от зависти! Будет знать, кому завидовать!
Еще заревнует – еще быка заколю! Пол аула накормлю!
 - Молодчина! – вскрикнула Гульназ, жена Рагима, появляясь
на пороге с подносом. – Так ему, карга зазнавшаяся!
Ходит, важничает, людей не замечает, будто его осел на
золотую мельницу ходит!
 - Вот-вот! – поддакнул Саид, расплываясь в самодовольной
улыбке. – И Далгат доволен! Говорит: «Ему, подлецу, так и
надо!» Обещал еще доложить, коль Курбан язык распустит!
 Рагим молча окинул Саида взглядом, будто оценивал товар
на базаре. Тот самый взгляд, что проникает сквозь чалму,
 жир и возможно, слой соломы (или чего похуже), коим,
казалось, было набито тучное тело Саида.
 - Слушай, Саид, - начал Рагим неспешно, - а ты сам-то
слышал, что Курбан о тебе говорил? Или только Далгат,
друг сердечный, нашептал?
 - Пф-ф! – Саид махнул рукой, чуть не сбив пиалу с
подноса Гульназ. – Зачем мне слышать? Он же трус!
В глаза сказать боится! А Далгат мне не солжет!
 - Это… кто тебе сказал? – Уточнил Рагим, делая ударение
на каждом слове.
 - Далгат! – бодро отпарировал Саид, как будто это
исчерпывающий аргумент.
 - Понятно. Значит, Далгат. И он же обещал сообщать и
дальше, когда Курбан опять «язык распустит»? – Голос
Рагима стал холодным и острым, как кинжал.
 - Да! Верю ему! Друг он! – уперся Саид.
 - Он и мой друг, Саид. Вот только… - Рагим медленно
потягивал чай, - …друг этот, по слухам, дома суп варит
из водицы да луковой шелухи. Жаден, как шакал у падали.
И таких… - Рагим многозначительно посмотрел на Саида, -
 …щедрых «простаков» использует, чтобы устроить себе
сабантуй за чужой счет. На чужих быках.
 Саид побагровел.
 - Меня?! Использовать?! Да я сам кого угодно!
Я по «велению души» быка зарезал! Ах, если б ты
видел рожу Курбана! Сквозь щель! Весь позеленел,
как прокисшее молоко! От зависти корчился! Вот бы
ты увидел его!
 - Саид, - Рагим поставил пиалу с таким стуком,
что Саид вздрогнул. – Давай вспомним прошлый месяц.
Тебе срочно деньги нужны были. Ты носился по аулу,
как ошпаренный кот, всем в ноги кланялся, ко мне тоже
приполз. У меня не было. Кто тебя выручил? Кто дал?
Назови имя благодетеля.
 Тишина повисла густая, тягучая, как айран в жару.
Саид уткнулся взглядом в узоры на ковре, словно надеялся
там найти ответ. Его толстая шея покраснела, по лицу
поползли капли пота. Видно было – внутри что-то шевелилось,
кроме соломы и жира. Что-то неприятное и стыдное.
 - Ну? – Голос Рагима стал ледяным. – Кто протянул руку,
когда ты по уши в долгах сидел?
 Саид заерзал, заюлил, глаза бегали по углам, словно
 ища лазейку. Увидев непреклонный, грозный взгляд Рагима,
 он сдался. Голос его стал тихим, сиплым, будто последний
хрип подстреленной птицы:
 - …Курбан…
 - Ага! – Рагим встал, и его тень накрыла Саида. - Так.
Ты вечно у Курбана в долгах, как в шелках. Он, как мне
 известно, к тебе никогда не приходил с протянутой рукой.
Ни разу! Так скажи мне, уважаемый Саид, кто кому должен
завидовать? Кто богаче? Кто щедрее? Кто выше?
 Саид съежился, будто пытаясь провалиться сквозь бурку на
полу. Лицо его было красно-багровым, дыхание сбилось.
Убежать? Позор страшнее обморока. Он понял – Рагим видит
 его насквозь, видит всю эту жалкую зависть, глупость и
манипуляции Далгата. И тогда из глубин его сознания,
 отчаянно ища оправдание, вырвалась «гениальная» фраза,
которую он, видимо, долго вынашивал:
 - А почему я должен вечно перед ним унижаться?!
Почему у него есть, а у меня – нет?! Чем я хуже?!
Пусть и он почувствует эту… эту боль в душе! Как я!
 Рагим смотрел на него без гнева, скорее с отвращением
и жалостью: «Больной человек. Безнадежен. Надо предупредить
Курбана, чтоб перестал спасать этого идиота. А то этот
бедолага последнего быка сожрет вместе со своими голодными
друзьями, лишь бы соседу досадить».
 Но Рагим не удержался от последнего гвоздя:
 - Скажи, Саид… а Курбан-то… он знал про твой триумфальный
 сабантуй? Видел твою щедрость?
 - Конечно! – оживился Саид. – Мы же всю ночь орали, пели!
Он же не глухой!
 - А ты… - Рагим сделал театральную паузу, - …когда в
последний раз самого Курбана видел? Живого? Не сквозь щель?
 Саид напрягся. Лоб его собрался в складки, глаза прищурились,
будто он пытался разглядеть что-то в тумане собственной
глупости. Прошло несколько тягостных секунд.
 - Кажись… - неуверенно начал он, - две недели назад!
 - Точно! – громко и четко произнес Рагим, словно оглашая
приговор. – ровно две недели назад он уехал по делам в город.
И еще не вернулся. Об этом весь аул знает. И Далгат, твой
«друг сердечный», об этом знал прекрасно. Он сам мне вчера
 говорил: «Курбан еще в городе». Обвели тебя Саид, как
последнего лоха на базаре! Зря быка загубил! Зря дармоедов
кормил! Зря чалмой голову от «праздника» обвязал!
 Слова Рагима ударили Саида, как обух по пустому котлу.
Раздался нечеловеческий стон. Глаза его полезли на лоб,
 лицо побелело до синевы. Он дико замахал руками, схватился
за чалму и… рухнул на пол, как мешок со своим содержимым.
Его еле откачали, привели в чувство и, под смешки соседей,
поволокли домой – праздновать «победу» над призраком зависти.

 Много встречал на свете людей… скажем так, не отягощенные
 излишним умом. Но чтобы до такой степени… Это уже не просто
глупость. Это – шедевр природной бестолковости, тупости,
возведенный в абсолют. Такие «самобытные экземпляры», увы,
не редкость. Иной раз кажется, будто в каждом селе, в каждом
городе, тихой сапой ведется своя собственная селекция… по
выведению чемпиона мира по искусству быть лопухом. И Саид,
несомненно, был в числе фаворитов.