Стой! Стрелять буду!

Никогда в жизни я не бегал так быстро, как в этот апрельский солнечный день. Северный Кавказ – не Урал, здесь уже в начале апреля вовсю торжествовала Весна! Леса, пробудившиеся от зимней спячки, буйно одевались в ярко зеленые свежие наряды. И вот через эти леса я несся как лось, преследуемый стаей волков. Ветви кустарников с обочин лесной тропы несколько раз больно хлестнули по лицу. За спиной я слышал дыхание моих преследователей, топот их ног и хруст сухих веток под ними.
Хриплый окрик: «Стой! Стрелять буду!» стеганул по моему сознанию: «Это конец! Смерть…» Я знал, что кричавший имел право на выстрел, и что с десяти шагов он не промахнется. Я, круто свернув, прыгнул с тропы в заросли, где гуще была листва.
А ведь ещё полчаса назад это солнечное весеннее утро не сулило ничего плохого, скорее наоборот…
Телефонный звонок разбудил меня на КПП, где я вскоре должен был сменить на дежурстве сослуживца.
На третьем году службы наc, «стариков», освоивших воинские профессии по обслуживанию «изделий» (только так, в целях сохранения военной тайны, называли мы стратегические ракеты), перевели на другие вспомогательные военные специальности. Мы, совершившие уже на отлично пуск своего «изделия» с полигона Капустин Яр на полигон Байконур, и отстоявшие уже год на боевом дежурстве, уступили свое место новому пополнению, готовые заменить их неопытных в случае возникновения боевой обстановки.
Пока молодые осваивали военную науку, мы освоили смежные специальности. Я – наводчик, например, освоил дополнительную профессию лифтера.
Наш ракетодром был исполнен в подземном варианте. Когда «изделие» находилось в стакане шахты на пусковом столе, то при его подготовке к пуску на учебных занятиях лифт опускал расчеты столовиков, заправщиков и наводчиков на разные уровни «изделия», то есть на кольцевые рабочие площадки, нанизанные на него как баранки на стержень с помощью тросов.
Однажды мне довелось на практике, в экстренном порядке, поработать лифтером, поднимая наверх попавших в беду моих сослуживцев.
Это случилось при завершении учебных занятий, когда произошла несанкционированная отстыковка от «изделия» заправочных шлангов, когда ещё не был до конца произведен слив из баков «изделия» топлива и окислителя.
Конечно, были у каждого из нас изолирующие противогазы, но пока я его надевал, тоже успел глотнуть этого ядовито-оранжевого с кислым привкусом газа.
Одного из сослуживцев подняли наверх в бессознательном состоянии, хотя на нем и был надет противогаз. Бедняга или плохо изучил противогаз, или растерялся, и при его надевании забыл нажать тумблер, разбивающий капсулу с жидкостью, которая в соединении с другими компонентами противогаза производила смесь для дыхания…
Кроме освоения смежных специальностей, «старики» несли и контрольную службу на КПП по охране нашего строго засекреченного объекта. Я даже значился как старший контролер. Как ни как, все же был отличником боевой и политической подготовки.
Так вот, на это самое КПП мне и звонил по внутреннему телефону мой земляк – Юрка Зырянов. Он тоже был контролером КПП системы первого ограждения, расположенного в двухстах метрах от второго внутреннего ограждения с системой сигнализации, где я и нес свою службу. Поднялся я с трудом и с раздражением на этот, ранее срока разбудивший меня звонок.
Причиной этого был не жесткий топчан, а беспокойный, тяжелый сон и головная боль – результат коллективной накануне попойки по случаю дня рождения одного из наших сослуживцев. В выпивке участвовало с десяток человек и среди них несколько сержантов – наших младших командиров. Я вспоминаю об этом, казалось бы, незначительном эпизоде армейской жизни потому, что именно он оказался, как говорится «гвоздем программы», то есть всего, случившегося позднее.
Накануне был жаркий день. С обеда солнце палило по-летнему. Выпивали в редком лесочке за территорией части. Закусывали, как говориться, чем Бог послал, в основном тем, что прихватили с обеденного стола – словом, почти ничем. Зато на каждого пришлось по бутылке портвейна.
Я к выпивке пристрастия никогда не имел, но отказаться не мог. В компании были мои товарищи и друзья. Более того, хоть они и знали моё отвращение к спиртному, но, по их мнению, посидеть за компанию я просто был обязан. Даже сержанты ради именинника шли на риск, на нарушение воинской дисциплины, а я, если бы отказался, выглядел бы в глазах товарищей трусом.
Такова уж логика зеленой молодости.
Но имелось ещё одно немаловажное обстоятельство – я единственный в роте имел фотоаппарат «Зоркий» и неоднократно фотографировал друзей, да и не друзей - тоже. Мои фотографические работы посылались домой родителям, невестам, женам, друзьям. Дембельские альбомы тоже, большей частью, оформлялись из моих фотоснимков. Вот и данный день рождения товарища в кругу друзей я тоже должен был запечатлеть для истории.
Конечно, командир роты и взвода не раз говорили мне, что в режимной части фотоаппараты должны быть сданы для хранения в штаб и что они будут выдаваться владельцам лишь при увольнении их в город из расположения части. Но какой там! Те же командиры понимали, какая радость родным и близким получить от солдата письмецо с фотокарточкой! Особенно на первом году службы. Фотоателье в предгорьях Кавказа, где затаился наш подземный ракетный комплекс, не было, равно, как и не было увольнений, в связи с напряженной международной обстановкой.
Так или иначе, но командиры от меня отстали, и я хранил фотоаппарат в своей прикроватной тумбочке в казарме жилого городка.
Так вот, накануне случившегося, к чему подвожу свой рассказ, мы хорошо повеселились. Всё «культурное» мероприятие и всех его участников я заснял на фоне пирамид, сперва полных, а затем опорожненных бутылок. Вечером перед отбоем, чтоб «не светиться», я ушел из городка спать на свое рабочее место, то есть на КПП нашего объекта, до которого лесочком было не более двух километров.
Попросив своего напарника слишком рано меня не поднимать, я плюхнулся на топчан.
Но этот проклятый телефонный звонок поднял меня раньше и все пошло не по плану, не по Уставу и хуже того…
Из телефонной трубки я услышал взволнованный голос Юрки. Он почти кричал: «Володька! У меня к КПП подошли две казачки – молодые девки! Говорят, что из станицы Асинской, ищут отбившуюся от стада телку. Володька! – продолжал он – Бери фотоаппарат и бегом ко мне! Познакомимся, сфотографируем их, они потом ещё придут, за фотками. Понял!»
У меня трещала голова. К тому же я был зол на всех девок мира. Недавно вернулся из отпуска на родину, где поссорился и расстался раз и навсегда с бывшей моей невестой, которая умудрялась и мне нежные письма в Армию писать «жду мол», и в тоже время флиртовать с другими солдатами по месту своего жительства.
«Юрка!»- говорю я ему. «Какой фотоаппарат! Я ведь вчера все кадры отснял, а запасной пленки у меня нет!»»
Юрка мне: «Володька, да к черту твои кадры, ты главное фотоаппарат хватай и бегом сюда. Я их задержу!»
Вкратце объяснив ситуацию своему сменщику, я попросил его продолжить службу за меня, пообещав вскоре вернуться.
Как был, без гимнастерки и головного убора, лишь в солдатских брюках, сапогах и белой майке я с фотоаппаратом покинул свое КПП и через пару минут был уже возле Юркиного. Он оживился и познакомил меня с двумя девушками приятной наружности, я сказал бы даже красавицами.
Вчерашний хмель в крови забродил с новой силой.
Юрка щебетал без умолку, и пригласил нас всех пройти по тропе вдоль периметра ограждения на поросшую редким лесом и кустарником возвышенность, обещая покачать девушек на самодельных качелях, пофотографировать их, после чего помочь в поисках телки.
Чего греха таить, скорее всего «поиск телки» со стороны девчат был лишь повод завести знакомство с солдатами.
На молочно-товарной ферме станицы Асинской в качестве скотников и доярок работали в основном девушки и молодые женщины.
Мужчин в станице, кроме стариков, почти не было. Молодые парни после службы оседали в других краях, уезжали на учебу или на заработки, туда, где была промышленность и возможность заработать.
Что было делать молодым казачкам?!
И они искали не просто скоротечной солдатской любви, но и надеялись на то, что их кто-то приголубит и увезет из этого сельского захолустья от рабского, почти бесплатного, труда.
Сладко ли девчонкам в 16-17 лет каждый день в 4 утра быть уже на ногах – первая дойка коров. Затем кормление скотины, уборка навоза, загрузка на транспорт тяжелых бидонов с молоком и так далее и далее, день за днем…
Юрка не обманул. Когда мы по просеке шириной в 3-4 метра прошли вдоль колючки ограждения на возвышенность, примерно в сотне метров от КПП, то там увидели на одной из нижних ветвей столетней чинары самодельные качели, сделанные из арматурных прутьев и закрепленных к ветви проволокой. Я уже приготовился «фотографировать» девушек на качели, как мы услышали звук автомобиля и тут же, в конце просеки возле КПП, увидели остановившийся автомобиль, из которого вышел офицер с красной повязкой на рукаве. Да, в нашем маленьком гарнизоне-городке из десятка казарм, двух ДОСов, штаба, столовой и складских помещений была, в соответствии с Воинским Уставом, организована патрульная служба для поддержания порядка.
Выходя из автомобиля, офицер взглянул в нашу сторону. Мы пригнулись и отпрянули за кусты. Не было уверенности, заметил ли нас офицер, и Юрка, подталкивая девушек в спину, стал спешно провожать их лесом в низину, в сторону от объекта.
Я в растерянности стоял на месте, надеясь, что, возможно, мы остались незамеченными. Когда же я попытался выглянуть из-за кустов, чтобы оценить обстановку, то с другой их стороны прямо на меня выскочил начальник патруля. Я узнал его. Это был седовласый капитан из соседней воинской части, которая обслуживала ядерные боеголовки к нашим изделиям.
В силу особого режима секретности эта часть являлась обособленным специальным подразделением. У них была даже своя и внутренняя и караульная служба, подготовка специалистов велась тоже отдельно от нас.
Однако, в суточный наряд по военному городку (гарнизону) периодически, согласно графику, заступали и офицеры этой части.
Этот капитан – фронтовик, закончивший войну мальчишкой-лейтенантом, в мирное время дослужился в летной части технарем лишь до капитана и давно бы уже был уволен со службы в запас, если бы не разразившийся Карибский кризис. Угроза атомной войны и бешеный темп гонки ракетостроения требовали и квалифицированных специалистов.
Первой волной этих специалистов и были люди, занимавшиеся ранее техническим обслуживанием летной техники.
Подбегая ко мне, капитан крикнул: «Стой! Кто такой?! Что здесь делаешь?!» Его сопровождал долговязый солдат, которого ранее я пару раз видел в летнем кинотеатре и в столовой.
Я, совершенно растерявшись, залепетал, что, вот, дескать, тут местные жители ищут корову, заблудились, и я им указал дорогу подальше от объекта.
Приблизившись вплотную, капитан спросил: «А это что?!» И неожиданно вырвал у меня из рук фотоаппарат. Я рефлекторно схватился за ремешок футляра фотоаппарата и резко дернул его на себя. От рывка капитан потерял равновесие и упал на колени.
Меня обожгла мысль – если пленку проявят в штабе, то не только мне не сносить головы, но и пострадают мои сослуживцы, уж точно сержантов за пьянку с подчиненными разжалуют и все это по моей глупости. Черт дернул меня спьяна принести фотоаппарат на секретный объект. А теперь вот ещё и неповиновение, и сопротивление начальнику патруля! Трибунал!
Пока капитан поднимался с земли, я бросился бежать по тропе, ведущей вглубь леса. Оглянувшись, я увидел, что он вскочил на ноги и кинулся за мной, выхватив из кобуры пистолет. Долговязый бежал вместе с ним.
Никогда в жизни я не бегал так быстро. В голове промелькнуло – он уже не молод, убегу, но вдруг долговязый проявит усердие и догонит меня?! Или я, споткнувшись, упаду? Надо засветить, уничтожить пленку. Спасти друзей! На бегу, открыв крышку аппарата, я выдернул кассету с отснятой пленкой.
А в это время сзади: «Стой! Стрелять буду!»
Все! Он фронтовик – не промахнется! - лихорадочно, молниеносно работала мысль. Кто я такой для него? Без знаков различия, в полувоенной форме, оказавшийся с фотоаппаратом рядом с секретным военным объектом. Куда делись люди, которых он чуть ранее видел рядом со мною?! Почему я бегу?! Даже если допустить, что я солдат, то для кого я снимал секретный ракетодром?!
Да! Он обязан был задержать меня любой ценой и имел право на выстрел.
Вот я убит! Рядом засвеченная пленка – доказательство того, что я агент иностранной разведки. Позор! Измена Родине!
Дурак! На что я решился! Я судорожно сжал кассету в кулаке – только бы не засветить!
«Стой! Стрелять буду!» - вновь раздалось за спиной. Я круто свернул с тропы и дальше бег на крыльях борьбы за жизнь продолжался по пересеченной местности. Я уже не оглядывался, петлял как заяц, все дальше и дальше углубляясь в чащу.
Когда дыхание полностью сбилось, я обессиленный рухнул в небольшой овражек, поросший кустарником, и спрятался за корневищем старой, в два обхвата чинары.
Прислушался… Нет, пытался прислушаться – тщетно, по ушным перепонкам мощно и часто бил барабан. Бум, бум, бум… Господи! Неужели так бьется мое сердце?! Я совершенно не мог слышать звуков вокруг меня. Я слышал лишь сердце, готовое разорваться на части.
Постепенно я пришел в себя и понял, что преследователи отстали, потеряв меня из виду. Отдышавшись и спрятав фотоаппарат в лесу, я незамеченным вернулся на свое КПП.
Ясно было, что после такого ЧП будет произведено построение личного состава для выявления отсутствующих.
Мой сменщик сообщил, что начальник патруля действительно доложил командиру дивизиона о случившемся, и тот поднял по тревоге караул «В ружье!» Автоматчики прочесали лес вокруг всего периметра ограждения объекта, но никого не обнаружили.
Вскоре на КПП заглянул и командир взвода ст. лейтенант Фетисов. На его вопрос, где я был, я ответил, что только что пришел из жилого городка на дежурство.
С каким-то жалким выражением лица, видимо, за судьбу своего подчиненного и свою, он сказал: «Доигрался! Капитан описал твои приметы. Угораздило тебя! Только что приехала комиссия из Особого отдела с проверкой соблюдения режима секретности на объекте!» Сказал, как отрезал и молча вышел.
Вот так заваруха! Наверняка, меня предъявят для опознания начальнику патруля. Надо исчезнуть. Опять же возложив дежурство на своего сменщика, прибежал в городок. Нашел в казарме нашего нештатного ротного парикмахера, рядового Суворова и, кратко сообщив о случившемся, попросил его подстричь меня как можно короче. Тот, в целях изменения моей внешности, предложил мне сбрить и мои усики. Я, однако, возразил, пояснив, что короткая стрижка не вызовет особых подозрений, так как командиры в последнее время неоднократно приказывали мне подстричься, а вот наличие на лице усов я всегда отстаивал и командиры по данному вопросу отстали от меня. Подозрительно будет, если я их вдруг сбрею.
Несколько дней я провел в напряженном ожидании. Но ничего более не происходило. Можно предположить, что командир дивизиона был заверен младшими командирами, что это был именно я, а не шпион. Он не стал предавать огласке произошедшее, что неминуемо привело бы не только меня на скамью подсудимых за сопротивление, оказанное начальнику, но была бы загублена и его военная карьера за низкую воинскую дисциплину и не обеспечение режима секретности на военном объекте.
Через неделю, на территории городка, я повстречался с «Долговязым». Поздоровались. Я пожал ему руку: «Спасибо, что не догнал! Как там твой капитан?» «Да все в порядке», - отвечал он: «Я ему сказал, что ты солдат, что ранее видел тебя».
Увы, сказать: «Спасибо» капитану я не мог. Боясь разоблачения, я в последующем избегал случайной встречи с ним. Не за горами был «ДЕМБЕЛЬ».
Сейчас на исходе 2008 год. За окном снежная поземка. Мне – 66 лет. Хорошая семья: любимые жена, дети, внуки. И несмотря на все мои многочисленные болячки, я счастлив. Счастлив, потому что безумно люблю жизнь!
Ту самую жизнь, которую после матери подарил мне и ты – седой боевой капитан в том далеком апреле 1964 года.
Время течет быстро. Ты, наверное, уже в мире ином. Скоро и мой финиш, но я пока ещё на бегу. Как мне отблагодарить тебя?! Бессонными ночами меня часто терзает этот вопрос. И вот я решил рассказать о тебе своим потомкам. Человек, оставивший добрый след на земле, заслуживает и доброй памяти в сердцах людей, живущих на нашей такой красивой планете.
Памятник – это ведь не всегда монумент, прежде всего это память о добрых делах и поступках людей.
Возможно, кто-то возразит мне: «Эка, мол, невидаль. Да просто капитан догадался, что перед ним не шпион, а солдат и не стал стрелять, а просто попугал»
Ну что же, в качестве примера из жизни и информации для размышления, я приведу вам другой, аналогичный случай, произошедший, правда, в другом месте, в другое время и с другими действующими лицами.

Однажды, где-то в декабре 1980 года, военный прокурор Уральского военного округа генерал-майор юстиции Кротенков поручил мне, прокурору следственного отдела, поддержать в военном трибунале государственное обвинение по уголовному делу в отношении прапорщика «М», совершившего тяжкое преступление.
Перед судебным заседанием я тщательно изучил уголовное дело. В судебном заседании выводы предварительного следствия о виновности прапорщика нашли полное свое подтверждение.
Фабула этого дела проста и практически дословно я могу её пересказать и в настоящее время.
Рядовой срочной службы Сашка Кузнецов как отличник боевой и политической подготовки был уволен из Армии в запас в конце сентября сразу после приказа Министра Обороны, в числе первых.
Через трое суток он уже прибыл в свой родной городок «N» в Свердловской области.
Нетрудно представить себе радость родителей Сашки и его невесты Наташки, когда они увидели перед собой своего любимого, крепкого, возмужавшего, в ладной парадной военной форме с многочисленными знаками воинской и спортивной доблести на груди.
Воротник кителя был расстегнут, но это не умоляло достоинств солдата. Гвардейский знак и знак отличника боевой и политической подготовки говорили о многом.
Как и положено в таких случаях, было застолье. Собралось немало друзей и подружек младшей сестренки, вдруг как-то быстро повзрослевших, пока он был на военной службе.
Ближе к вечеру кто-то предложил пойти прогуляться по улице, а затем в Дом Культуры на танцы.
Мать засуетилась, достала из шкафа новый серый костюм: «На, сынок, примерь, тебе подарок. Как раз на танцы в нем и сходи».
«Нет! Нет!» - защебетали девчонки, - «Пусть идет в мундире – он так ему к лицу! Костюм успеет. Мы так хотим пройтись по городу с военным!»
Да, в те времена в СССР военных уважали, равно, как и парней, отслуживших срочную.
Сам Сашка был не против пройтись по городу в военной форме – пусть посмотрят – каков!
Так гурьбой и пошли по главной улице. Сашка в центре - с расстегнутым воротником, без фуражки. Особо не шумели, порядок не нарушали. Девчонки нестройно что-то пытались петь про военную службу.
Но вот незадача! Судьба что ли вмешалась?!
Дорогу им преградил военный патруль: прапорщик с красной повязкой на рукаве и пистолетом сбоку на портупее и двое здоровых, по обе стороны от него, патрульных в парадной форме, застегнутой на все пуговицы с начищенными до блеска бляхами ремней. При каждом - тоже оружие – штык-нож от автомата Калашникова.
Не повезло!
Прапорщик «М» был настоящий службист. Он отлично знал Уставы и строго их исполнял. Он имел ряд поощрений от командования за добросовестное исполнение служебных обязанностей.
«Стой! Кто такой?! Почему нарушаете форму одежды?!», - обратился он к Сашке.
Все остановились. Смолкли.
Сашка стал объяснять, что он уже не военнослужащий, а уволенный на «гражданку».
Тут же вспомнилось последнее наставление командира полка увольняющимся в запас о том, что уволенные обязаны соблюдать форму одежды, если обмундирование на них, равно, как и не забывать об отдании воинской чести.
Какое уж тут отдание воинской чести, если фуражка забыта дома, а согласно Уставу, к пустой голове руку не прикладывают.
«Прапор! Да ты чё?! Он же дембель!», - крикнул кто-то из дружков. Его поддержал девичий гам. Кто-то нецензурно выругался.
«Ваши документы!», стал требовать начальник патруля. А документы то - дома! Мать забрала, чтобы не потерял – все же выпивши. Сашку захлестнула обида. Не знал, что делать.
«Следуйте за мной!», - пытался до конца выполнить свой служебный долг прапорщик.
«Да пошел ты!», - крикнул опять кто-то из пьяной толпы, медленно наступавшей на растерянных патрульных. Обстановка накалялась. Прапорщик расстегнул кобуру пистолета. Вдруг, кто-то резко крикнул: «Сашка, беги!»
Ну, зачем ему бежать?! Разобрались бы в комендатуре. Нет. Побежал! Рванул гвардеец! И началась погоня. Прапорщик был молодой, но и Сашка неплохо бегал, не догнать!
«Стой! Стрелять буду!»
Не остановился.
Раздался выстрел.
Пуля вошла между лопаток прямо в позвоночник. Сашка умер до прибытия «Скорой помощи».
Так и не примерил новый костюмчик. Не бывать и свадьбе.
В судебном заседании, пытаясь оправдаться, прапорщик пояснял, что согласно Уставу, он, как начальник патруля, обязан был задержать пьяного солдата, тем более без документов и доставить его в комендатуру. Более того, он, якобы, опасался, что его могут обезоружить. Стрелял же он вслед убегающему, чтобы попугать его и принудить остановиться. Убивать его он не имел намерений.
Я не буду останавливаться на тонкостях оценки доказательств в суде и квалификации содеянного прапорщиком, моих баталий с защитником подсудимого по данному поводу.
Замечу лишь, что было доказано, что выстрел прапорщик произвел прицельно и не на бегу, а остановившись; что реальной угрозы нападения на состав патруля не было. Оружие было применено не правомерно.
Я привел этот пример из следственной и судебной практики, чтобы наглядно подчеркнуть значимость, в первом случае, поступка капитана – имевшего право на выстрел, но не сделавшего его.
Не знаю, как сложилась жизнь моего капитана в дальнейшем, но он оставил свой славный след на земле своим благородным поступком. Невольно он вмешался в мою судьбу. И когда его палец был на спусковом крючке, его жизненный опыт, его рассудок в доли секунды подсказали верное решение. Прими он иное решение – не было бы и меня, и моих детей, и внуков. Не было бы даже моего доброго имени – умри я как пособник иностранной разведки, как военный преступник.
Прими капитан моё запоздавшее «Спасибо!» и низкий тебе поклон.


Конец 1990-х годов
г. Челябинск

Это рассказ моего родного старшего брата. Автор: Бармин Владимир Алексеевич.