По следам картин Айвазовского

(Киммерийский венок сонетов.)

1. Сознанья фокус отражает в нём
у «Неаполитанского залива»
в закате цвета золотой оливы
струящий негу неба водоём,

там для людей, что в лодке – век не в счёт,
с их вёсел время весело течёт,
и бурый буй на водорослях дремлет,

а мы застряли в мире параллельном,
откуда видим сказочные земли,
где та же безмятежность, гений – тот…

А справа чайка жмётся сиротливо,
насыщен воздух золотом заката,
клин парусника, склоны гор покатых,
морских туманов солнце, соль прилива…

2. Морских туманов солнце, соль прилива
сменило пламя взорванных судов -
гудит вода на тысячи ладов,
которая вчера была сонлива…

Пролив Хиосский вздыбил глубину –
там не один корабль пошёл ко дну,
на полотне запечатлённым кадром

геройски бьётся русская эскадра –
в Эгейском море пушечные ядра
свинцом способны обагрить волну!

«Чесменского сраженья» в небе грива
стальное море погружает в хаос,
в нём люди тонут, солнце затерялось,
всё – миражи земли неторопливой…

3. Все миражи земли неторопливой -
в обломках мачты, вяло убывал,
раскачивая свой «Девятый вал»,
сердитый шквал, ещё на грани срыва…

Свой медленно угомоняя шторм,
простить людей не хочет ни за что
бог Посейдон, вонзив Трезубца жало

в оранжевое, как после пожара,
слепое небо – в нём волна дрожала,
качая тех, кем дно не обжито.

Беснуясь, дарит в царствии своём
грядущее спасение с рассветом,
в картине все штрихи кричат об этом,
которые вмещает окоём…

4. Которые вмещает окоём
из достопримечательностей Капри –
пещер прохлада, свежесть в каждой капле,
в скале - зеркально гладкий водоём…

Шероховатость полукруглых стен
меняет восприятие систем
героями «Лазоревого грота» -

как будто в рай раскинулись ворота,
таинственно Луна за поворотом
дорожку преломляет, но не всем…

Нам лунный свет загадочно мигнул,
мы с теми, кто на лодках, замираем,
грот – это дверь между двумя мирами,
извилины волны, глубинный гул.

5. Извилины волны, глубинный гул
от путешествия живут в картине,
что в веке девятнадцатом, в средине,
предпринял Айвазовский в град Стамбул.

Усердные труды уделены
чуть розоватым отблескам Луны,
на набережной свет холодный в споре

с тенями ночи – суднами в Босфоре,
и люди, что живут на Чёрном море,
оттенками слегка удлинены.

Там носик лодки на воду шагнул,
и спит мечеть до утренней молитвы,
а девяносто пять процентов лимфы –
прибой на каменистом берегу…

6. Прибой на каменистом берегу ль
иль Пушкин на Ай-Петри, на восходе –
в горах мы буйства красок не находим,
поскольку май в Крыму, а не июль.

Овал привычный, линия волос,
фигуры распознать не удалось,
но сзади – две сосны, в подножье – бухта,

и проводник татарин с ним как будто,
что ж, ссылка – результат любого бунта…
Художник растревожился всерьёз:

«Вновь память сжала сердце: день чудесный,
он шляпу снял, приветствуя восход,
поэт, чьё незакатное взойдёт,
сжимая море раковиной тесной…»

7. Сжимает море раковиной тесной
«Синопское сражение», пока
атаку на османские войска
ведёт наш флот, внезапностью известный.

Здесь, на монументальном полотне
мы словно бы внутри, а не вовне,
где корабли – среди огня и дыма

трещат по швам, горят непобедимо,
внимание к деталям ощутимо
открытой раной, что на самом дне…

Воды тяжёлой флаги полновесны,
их кровь на две стихии разлита
их плоть с креста земли моей снята,
в которой дышит голубая бездна…

8. В которой дышит голубая бездна,
такая, что затмила небеса,
земля глядит художнику в глаза
и создают шедевр они совместно.

Везде вода, насколько хватит глаз,
шторм выше солнца, гибнет галеас,
последней мачтой, словно кит - вверх брюхом,

в водовороте лодка – легче пуха,
кто выжил – в ней, с восторгом и испугом
на «Радугу» глядят, что поднялась

прозрачным семицветьем легковесным,
знамением пронзая толщу вод,
пловец веслом лазурь не достаёт,
но Айвазовскому она известна!

9. Но Айвазовскому она известна –
над Чёрным морем полная Луна,
что от рельефа вод отделена
кромешной тьмою – тяжела завеса…

У южной ночи давние права:
её портьера моря, как трава,
в мистическом сиянии чернеет.

Нет ничего у космоса прочнее,
чем власть холодных отблесков над нею,
кораблика пустые рукава,

что в «Ночь на Чёрном море» в караул,
возможно, вышел, взгляд не привлекая…
А мастер гнул пучину по лекалу,
он ей в глаза бесстрашно заглянул!..

10. Он ей в глаза бесстрашно заглянул -
глубинной мощи беспощадной силы,
но за него святые попросили –
и принят был художника посул:

писать у скал разбитые суда,
сам на одном из них попал сюда,
на «Кораблекрушения…» обломках,

а дома и газет читать неловко,
в которых некрологов заголовки
пестрели, что погибелью – вода…

Вновь не видны ни солнце, ни Луна.
Картина, где бушующее море
о берег бьёт фрегат в слепом напоре
в душе художника преломлена.

11. В душе художника преломлена
бушующего шторма сердцевина,
где – ни кефали чёрной, ни дельфина –
волна о скалы бьётся, зелена,

чья пена оттеняет чёрный холм…
Нет воздуха в картине «Среди волн» -
предгрозовое небо гневом полня,

Зевс тучи рвёт и мечет стрелы молний,
а на Земле ни полночи, ни полдня,
ныряет чайки бесприютный чёлн.

Сам голод не влечёт её обратно,
в болтанку рыба вся – на глубине,
во вспышках отражённых, как во сне -
немая мощь стихии необъятной...

12. Немая мощь стихии необъятной
в «Двенадцати апостолах» встаёт -
вот, в Феодосии Российский флот -
меж крымских круч с их рифмою охватной…

У нескольких военных кораблей,
что шли к художнику на юбилей,
и склянки били, и крутили мили,

штурвал земли вращая: или – или,
и в гавани на якорях застыли,
стал воздух в белых парусах теплей.

Честь дружбы Айвазовскому приятна -
сам адмирал Корнилов с ним на «ты».
Ни тучки на небе, туманна гладь воды,
что Бог избрал немудрое – понятно…

13. Что Бог избрал немудрое – понятно!
Не манит Ованеса материк.
Несокрушимый временем старик –
велик, но и на солнышке есть пятна…

«И в солнце, и в луне есть тёмные места!» -
Херасков написал, как видно, неспроста…
Советник тайный, светоч, академик

был в тайном поклонении у денег,
хотя не жаден, вовсе не бездельник,
обеих жён держал «в ежах» или в уздах.

Любовью был вознаграждён сполна…
Чтоб с девы в белом на скале срывало
летучим ветром в море покрывало –
творцу нужна особая волна!

14. Творцу нужна особая волна:
«Когда я не могу твой взгляд припомнить, -
писал он, - джана, чувствую препоны –
ты властью колдовской наделена!

Тогда картины тусклые мои…»
«Портрет жены…», написанный в любви,
pointe Тальони, трепетно хранимый –

когда в душе танцуют херувимы,
то ничего важнее нет, помимо
большой воды, которую явил…

Земля галлюцинирует и днём,
в душе художника все грёзы в преломленье,
как в Сурб Саркис великое моленье
сознанья фокус отражает в нём.

МАГИСТРАЛ:

Сознанья фокус отражает в нём
морских туманов солнце, соль прилива,
все миражи земли неторопливой,
которые вмещает окоём…

Извилины волны, глубинный гул,
прибой на каменистом берегу ль
сжимает море раковиной тесной,

в которой дышит голубая бездна,
но Айвазовскому она известна,
он ей в глаза бесстрашно заглянул.

В душе художника преломлена
немая мощь стихии необъятной.
Что Бог избрал немудрое – понятно,
Творцу нужна особая волна…


Картины Ивана Айвазовского, по которым написан венок:

1. «Неаполитанский Залив»
2. «Чесменское Сражение»
3. «Девятый Вал»
4. «Лазоревый грот. Неаполь»
5. «Лунная ночь на Босфоре»
6. «А. С. Пушкин на вершине Ай-Петри при восходе солнца»
7. «Синопское Сражение»
8. «Радуга»
9. «Ночь на Чёрном Море»
10. «Кораблекрушение у побережья Чёрного моря»
11. «Среди Волн»
12. «Черноморский Флот в Феодосии»
13. «Портрет жены художника Анны Бурназян».