Английская окопная поэзия-2. Свалка мертвецов

СВАЛКА МЕРТВЕЦОВ

Наши повозки с колючим железом
Ползли по разбитой вконец колее,
Ржавые иглы торчали и  лезли
Терновым венцом на Его голове.
Колючку везли мы закрыть наших братьев
От дикой, не знающей страха, орды,
Колёса шатались по людям распятым,
Но стон не исторгли раскрытые рты.

Свои и чужие прижались друг к другу,
Мужчиной и женщиной все рождены,
Доныне им слушать смертельную вьюгу
Навеки покончившей с ними войны.
Земля их ждала во всё время их роста,
В расцвете всех сил их пожрала короста.

Были они фанатично  свирепы,
Мешками лежат на спине у Земли,
Их души, лишившись божественной скрепы,
Должно быть, в земные глубины ушли.

Кто вышвырнул души из бренного тела?
Кто видел, как тень их качнула траву?
Кто рядом стоял, ожидая без дела,
Когда покидала их жизнь наяву?
Кто видел, как жгучая злая пчела
Нектар из их юного тела пила?

Мы брошены тоже на жаркое пламя,
Идём, беззаботно без мысли о том,
Что  страх может тоже явиться за нами,
И кровь золотая займётся огнём.

Воздух наполнен дыханием смерти,
Снаряды взрываются с разных концов,
Время исчезло в сплошной круговерти
Воя, осколков, огня, мертвецов.

Не всем быстрой смерти давалось блаженство,
Иной, нестерпимые муки терпя,
Думал о доме, о нежности женской,
О том, что он снова — родное дитя,
От матери вырвано подлой войною,
Подобной звериному дикому вою.

Земля, ты черна! Небеса, вы черны!
Химический дым настигает повсюду,
Сладки поцелуи подруги-войны,
Душа её — мина, а пальцы — для блуда.
Она разрывает людские сердца,
Её поцелуй породит мертвеца.

Носилки слетели с плеча санитаров,
Мозги умиравшего — брызги в лицо,
Добавился новый мертвец между старых,
Ещё один между других мертвецов,
Что распростёрты на поле ничейном,
На перекрёстке военных путей.
Подвержены тлению и разложенью,
В глине на веках есть больше движенья,
Чем в тишине и молчании в ней.

Вот полу-мертвец, вдруг услышавший звуки
Колёс нашей тяжкой повозки вдали,
Душа его тянет недвижные руки
К живым голосам у ничейной земли.
Разум его кровоточит и бьётся,
В страстной надежде на звуки колёс,
Тонет он, словно в глубоком колодце,
Словно поток его в море унёс.

Придут ли они? Да придёт ли хоть кто-то?
Измученным сердцем он к звуку приник.
Промчалась повозка, и за поворотом
Едва ли услышан его слабый крик.
Он навзничь лежал, и в тускнеющем взгляде
Смешались копыта коня и живот,
Солдаты в повозке проехали рядом,
Не зная, что он под повозкой умрёт.

Айзек Розенберг (1890-1918)
Убит на войне.
***

The plunging limbers over the shattered track
Racketed with their rusty freight,
Stuck out like many crowns of thorns,
And the rusty stakes like sceptres old
To stay the flood of brutish men
Upon our brothers dear.

The wheels lurched over sprawled dead
But pained them not, though their bones crunched,
Their shut mouths made no moan.
They lie there huddled, friend and foeman,
Man born of man, and born of woman,
And shells go crying over them
From night till night and now.

Earth has waited for them,
All the time of their growth
Fretting for their decay:
Now she has them at last!
In the strength of their strength
Suspended—stopped and held.

What fierce imaginings their dark souls lit?
Earth! have they gone into you!
Somewhere they must have gone,
And flung on your hard back
Is their soul’s sack
Emptied of God-ancestralled essences.

Who hurled them out? Who hurled?
None saw their spirits’ shadow shake the grass
Or stood aside for the half used life to pass
Out of those doomed nostrils and the doomed mouth,
When the swift iron burning bee

Drained the wild honey of their youth.
What of us who, flung on the shrieking pyre,
Walk, our usual thoughts untouched,
Our lucky limbs as on ichor fed,
Immortal seeming ever?
Perhaps when the flames beat loud on us,
A fear may choke in our veins
And the startled blood may stop.

The air is loud with death,
The dark air spurts with fire,
The explosions ceaseless are.
Timelessly now, some minutes past,
Those dead strode time with vigorous life,
Till the shrapnel called ‘An end!’

But not to all. In bleeding pangs
Some borne on stretchers dreamed of home,
Dear things, war-blotted from their hearts.
Maniac Earth! howling and flying, your bowel
Seared by the jagged fire, the iron love,
The impetuous storm of savage love.

Dark Earth! dark Heavens! swinging in chemic smoke,
What dead are born when you kiss each soundless soul
With lightning and thunder from your mined heart,
Which man’s self dug, and his blind fingers loosed?
A man’s brains splattered on
A stretcher-bearer’s face;

His shook shoulders slipped their load,
But when they bent to look again
The drowning soul was sunk too deep
For human tenderness.
They left this dead with the older dead,
Stretched at the cross roads.

Burnt black by strange decay
Their sinister faces lie,
The lid over each eye,
The grass and coloured clay
More motion have than they,
Joined to the great sunk silences.

Here is one not long dead;
His dark hearing caught our far wheels,
And the choked soul stretched weak hands
To reach the living word the far wheels said,
The blood-dazed intelligence beating for light,
Crying through the suspense of the far torturing wheels
Swift for the end to break
Or the wheels to break,
Cried as the tide of the world broke over his sight.

Will they come? Will they ever come?
Even as the mixed hoofs of the mules,
The quivering-bellied mules,
And the rushing wheels all mixed
With histortured upturned sight.
So we crashed round the bend,
We heard his weak scream,
We heard his very last sound,
And our wheels grazed his dead face.

Isaak Rosenberg