the Highwayman- Loreena Mckennitt

https://www.youtube.com/watch?v=d9i186vGaW0




Ветер потоком темным скользил в ветвях дубов.
Луна, как корабль-призрак, плыла меж облаков.
Дорога внизу серебрилась, лентой тянулась она,
И ехал по ней разбойник,
Ехал,
Ехал,
Ехал по ней разбойник к таверне у холма.

На голове треуголка, на груди кружева,
Бриджи оленьей кожи, камзол его цвета вина.
Остры, как бритва, шпоры на высоких сапогах,
В свете луны сверкают -
И медь пистолета сверкает-
Рукоять его шпаги сверкает, как звезды в небесах.

Копыта стучали звонко по пыльным камням двора,
Но двери таверны закрыты, заперты до утра.
Разбойник свистнул в окошко - кто же его там ждет?
Кто не спит этой ночью?
Бесс, хозяйская дочка.
Лента, как кровь, алеет в волосах ее.

"Подари поцелуй, родная, я ухожу на разбой.
Но на заре, я верю, увижусь вновь с тобой.
А будет вдруг погоня - ноги коня легки.
Ты жди меня в лунном свете,
Высматривай в лунном свете,
Я вернусь в лунном свете всем чертям вопреки."

Он руку протянул к ней, привставши в стременах,
И Бесс распустила ленту, и хлынул из окна
Поток волос ее темных и руку его ласкал.
Он их целовал в лунном свете -
Темный поток в лунном свете.
Хлестнув коня в лунном свете, на запад ускакал.

Он не вернулся утром, он не вернулся днем.
И вот, заходящее солнце залило небо огнем.
Дорога - лента цыганки тянулась себе, длинна.
Отряд солдат явился,
Явился.
Явился
Отряд короля Георга в таверну у холма.

Они хозяйское пиво молча выпили все.
Бесс рот заткнули, связали, на постель швырнули ее,
Мушкеты зарядили и встали у окон.
Смерть ждет в каждом окошке
И ад - в одном окошке,
Где Бесс глядит на дорогу,
По которой поедет он.

Бесс к окну подтащили, издеваясь над ней,
Холодное дуло мушкета уперли между грудей.
В ушах ее звучали его слова, легки -
"Ты жди меня в лунном свете,
Высматривай в лунном свете,
Я вернусь в лунном свете всем чертям вопреки."

Она рвалась и билась, но путы были крепки,
И пот и кровь бежали по пальцам, как ручейки.
Но Бесс все не сдавалась - еще усилье, еще...
И как пробило полночь -
Точно в самую полночь -
Лег, наконец, ее палец
На спусковой крючок.

Цок-цок, цок-цок - вот слышит - стучат подковы в такт.
Цок-цок, цок-цок - что ж солдаты? Напала на них глухота?
По серебристой ленте, что вьется себе, длинна,
Вот он, разбойник, едет,
Едет,
Едет!
Солдаты взвели мушкеты и замерли у окна.

Цок-цок в морозной тиши, цок-цок, эхо поет.
Все ближе он и ближе, и страх на лице ее.
Глаза широко раскрыла, вздохнула в последний раз -
Ее палец скользнул в лунном свете,
И грохнул мушкет в лунном свете,
Бесс убил в лунном свете и его от гибели спас.

Прочь разбойник умчался, не видя что это она
На дуло мушкета упала в темном провале окна.
Услышал об этом лишь утром, узнал как она ждала -
Как Бесс, хозяйская дочка,
Черноглазка-хозяйская дочка
Ждала его в лунном свете
И в темноте умерла.

Назад поскакал, как безумный, небо и ад кляня,
И шпага в руке сияла, сияла в свете дня.
Уж стали алыми шпоры, привстал он в стременах...
И был убит на дороге,
Подстрелен, как пес, на дороге,
Остался лежать на дороге
С кровью на кружевах.

Но зимними ночами, когда ветер плачет в дубах,
Луна, как корабль-призрак, несется в облаках,
Дорога когда серебрится, тянется лентой она -
Разбойник приезжает,
Приезжает,
Разбойник приезжает к таверне у холма.

The wind was a torrent of darkness among the gusty trees
The moon was a ghostly galleon tossed upon the cloudy seas
The road was a ribbon of moonlight over the purple moor
And the highwayman came riding
Riding, riding
The highwayman came riding up to the old inn-door

He'd a French cocked-hat on his forehead, a bunch of lace at his chin
A coat of claret velvet and breeches of brown doe-skin
They fitted with never a wrinkle, his boots were up to the thigh
And he rode with a jewelled twinkle
His pistol butts a-twinkle
His rapier hilt a-twinkle under the jewelled sky

And over cobbles he clattered and clashed in the dark inn yard
And he tapped with his whip on the shutters, but all was locked and barred
He whistled a tune to the window, and who should be waiting there
But the landlord's black-eyed daughter
Bess, the landlord's daughter
Plaiting a dark red love-knot into her long black hair

"One kiss, my bonny sweetheart, I'm after a prize tonight
But I shall be back with the yellow gold before the morning light
Yet if they press me sharply and harry me through the day
Then look for me by the moonlight
Watch for me by the moonlight
I'll come to thee by the moonlight, though hell should bar the way"

He rose upright in the stirrups, he scarce could reach her hand
But she loosened her hair i' the casement, his face burnt like a brand
As the black cascade of perfume came tumbling over his breast
And he kissed its waves in the moonlight
Oh, sweet waves in the moonlight
He tugged at his rein in the moonlight and galloped away to the west

He did not come at the dawning, he did not come at noon
And out of the tawny sunset, before the rise o' the moon
When the road was a gypsy's ribbon, looping the purple moor
A red-coat troop came marching
Marching, marching
King George's men came marching up to the old inn-door

They said no word to the landlord, they drank his ale instead
But they gagged his daughter and bound her to the foot of her narrow bed
Two of them knelt at the casement with muskets at their side
There was death at every window
Hell at one dark window
For Bess could see through the casement
The road that he would ride

They had tied her up to attention with many a snickering jest
They had bound a musket beside her with the barrel beneath her breast
"Now keep good watch", and they kissed her
She heard the dead man say
"Look for me by the moonlight
Watch for me by the moonlight
I'll come to thee by the moonlight, though hell should bar the way"

She twisted her hands behind her, but all the knots held good
But she writhed her hands till her fingers were wet with sweat or blood
They stretched and strained in the darkness and the hours crawled by like years
Till, now, on the stroke of midnight
Cold on the stroke of midnight
The tip of one finger touched it
The trigger, at least, was hers

Tlot-tlot! Had they heard it? The horse's hooves ring clear
Tlot-tlot, in the distance! Were they deaf they did not hear?
Down the ribbon of moonlight, over the brow of the hill
The highwayman came riding
Riding, riding
The red-coats looked to their priming
She stood up straight and still

Tlot in the frosty silence! Tlot, in the echoing night
Nearer came and nearer, her face was like a light
Her eyes grew wide for a moment, she drew one last deep breath
Then her finger moved in the moonlight
Her musket shattered the moonlight
Shattered her breast in the moonlight and warned him with her death

He turned, he spurred to the west, he did not know she stood
Bowed with her head o'er the musket, drenched with her own red blood
Not till the dawn he heard it, his face grew grey to hear
How Bess, the landlord's daughter
The landlord's black-eyed daughter
Had watched for her love in the moonlight and died in the darkness there

And back, he spurred like a madman, shrieking a curse to the sky
With a white road smoking behind him, and his rapier brandished high
Blood-red were the spurs i' the golden noon, wine-red was his velvet coat
When they shot him down on the highway
Down like a dog on the highway
And he lay in his blood on the highway with a bunch of lace at his throat

Still on a winter's night, they say, when the wind is in the trees
When the moon is a ghostly galleon tossed upon the cloudy seas
When the road is a ribbon of moonlight over the purple moor
A highwayman comes riding
Riding, riding
A highwayman comes riding up to the old inn-door