Глава XX. Судный День

«…И не стоит больше слов,
Я воскресну и приду,
Пусть даже через сто веков
Я всем друзьям своим спою!» –
Слова из песни «Я уже здесь!» из одноимённого альбома рок-группы «Иисус и Апостолы»

Возможно…

Возможно, я плохой человек. Я этого не отрицаю и не хочу оправдывать себя. Я только скажу, что война – это большое горе для каждого, кто в ней так или иначе участвовал, и каждый справляется с этим горем по-своему, причём справляться нужно как во время войны, так и после… Я же пишу эту книгу.
Эта глава посвящается памяти погибших душ, которые остались живы только в воспоминаниях и вымыслах наших потомков.

Saving the day.

За 72 часа до Второго Пришествия.

Ситуация была критическая: 2-й Экспедиционный Русско-Американский Корпус оказался в окружении на чужой земле. Он был единственным оплотом наших войск на этом материке, предоставляя хотя бы какой-то плацдарм для ожидающих своего прибытия подкреплений. Южнее от его позиций прорастали непроходимые джунгли, севернее – холмы и горы с «зелёнкой» высотной поясности, с востока его омывало море, а с запада давили бесконечные волны танков неприятеля – там располагалась выжженная взаимным огнём саванна.

На южном направлении враг особо не мешал – все его попытки разведать наши позиции заканчивались крахом благодаря нашим датчикам движения и снайперам с тепловизионными прицелами (спасибо науке, как говорится). На западе русские Т-14 «Арматы» и наши М1А3 «Абрамсы» легко уничтожали неприятельские машины с дистанции трёх-четырёх километров, будучи также прикрываемыми самоходными зенитными установками на случай авианалёта противника. Стоит также отметить, что наша база была просто напичкана различными системами радио- и оптико-электронной борьбы, намертво глушащими абсолютно любые существующие на данный момент беспилотники… и наши в том числе (настолько они всех заколебали). Настоящие проблемы у нас были только на севере, где складки местности и густая растительность не позволяли эффективно применять артиллерию и современные военные технологии, а противник, будучи в роли атакующего, мог совершать неожиданные манёвры, оказываясь во фланге или даже в тылу наших войск.

Всё началось с того, что мы потеряли связь с высотой 228 на северо-западе от аэродрома – «сердца» нашего плацдарма. С этой высоты повстанцы могли вести огонь по прилетающей к нам авиации, что было недопустимо.
На высоту были отправлены два батальона (1600 человек) морской пехоты из новоприбывшей 17-й дивизии «Мертвецов» – самые крутые ублюдки нашего Корпуса, если не считать русских. Их дивизия должна была оборонять плацдарм с северного направления. Каждый из «мертвецов» взял с собой двойной боекомплект для собственного оружия, четыре осколочные и четыре специальные гранаты, кучу сухих пайков, а также одноразовый гранатомёт AT4 с бронебойно-осколочной гранатой или пулемётную ленту патронов 7,62;51 мм на спину – они понимали, что там, куда они идут, будет очень «жарко».

К несчастью, они попали в засаду ещё на пути к высоте, и им пришлось сражаться на протяжении 12 часов, будучи в невыгодной позиции и без поддержки авиации (русские ещё не успели прислать свои корабли с ударными вертолётами Ка-52К, которые могли бы противостоять повстанческим ПЗРК). Их пытались окружить, но «мертвецы» вырвались из блокады и под прикрытием наполовину дружественного, наполовину заградительного огня артиллерии направились обратно на базу. Согласно современным источникам, их потери составили 70% убитыми (из них около 50% были уничтожены огнём своей же артиллерии), 20% пропавшими без вести, 2% с тяжёлыми ранениями, 6% с (относительно) лёгкими. Оставшиеся 2% уцелевших тащили на себе 2% тяжелораненых. Как говориться, каждой твари по паре. Среди уцелевших был Дэвид Миллер* , сержант из 2-го взвода роты «A» 4-го батальона. Из 3-го батальона не вернулся никто.

*Прим. скриптора: Дэвид Миллер — это собирательный образ военных русско-американского корпуса, оказавшегося в эпицентре действия «ядерной бомбы» под названием Второе Пришествие Христа. Этот образ предельно описан Дэниелом, чтобы читатель смог оценить всю духовную несостоятельность людей того времени.

***

За 60 часов до Второго Пришествия.

Д – САНИТАР! Мне нужен санитар! – голос Дэйва перекрикивал залпы 120-милимметровых миномётов и их поющие расчёты. Они пели гимн своей дивизии, переделку из нового гимна морской пехоты:

«DEAD OR ALIVE»
No matter – dead or alive
We better will try to arise
When the eagle of Freedom howls us to the battle
We are still alive for a while
Until we destroy all the enemies
We have only the last desire
To protect our country from idleness…

На его крики отозвался низенький паренёк из 2-го батальона. Их только что разбили на высоте 169, которая была для нас не менее важной, чем 228-я: она располагалась на северо-востоке от базы, и через неё протекала река, которая обеспечивала пресной водой весь наш Корпус (40.000 человек!). Вид у ребят был печальный… А паренёк был настолько маленький, что его можно было принять за подростка. И почему-то у него был MP5…
П – Сэр? – его взгляд был пустым и в то же время нервозным. Он даже не представился, хотя должен был… кажется он был «не с нами».
Д – Как тебя зовут, засранец?
П – Пак.
Д – Пак? Серьёзно!? Впрочем насрать. У «мертвецов» не бывает имён. Займись этими! – Дэйв указал пальцем на четыре куска изрешечённого мяса, положенных аккуратно в ряд на плащ-палатки. Это всё, что осталось от его взвода. Он, можно сказать, потерял всех своих детей. А теперь набирает «приёмышей» для той же грязной работы. И одного он уже нашёл. В течение следующих 54 часов Дэвид и Пак будут неразлучны.

Наш выход.

За 48 часов до Второго Пришествия.

Стоило нам только получить в руки боевую машину, как нам тут же, без какой-либо подготовки, приказали «прочесать» зелёнку на юге от базы. Мы стали готовить себя и свои машины к походу. У нас была задача перевоплотить нашу «Бэтти» в «Кейси», чтобы заняться разведкой территории и настраиванием связи с другим материком.
Я – Е***ь! До меня дошло. Они окружили нас, Билл! Они хотят нашей смерти!
Б – И? – кажется, Билли не разделял моего откровения.
К – Б*я, ну что за п****ц? ВСУ опять не работает. Когда нам, наконец, пришлют новую? Она же бракованная! – Крег был опечален, но не раздражён. Он умел держать себя в руках.
Я же не слушал его, а лишь вспоминал слова лейтенанта, который принимал наши экипажи на материке: «Теперь это не учения, мать вашу! То было всё игрушками! А ЗДЕСЬ Б*Я НУЖНО УБИВАТЬ!!!» – у него были бешеные глаза, а его руки – сверхартистичны. Он так заплевал меня… В общем, это было убедительно… Но уверенности мне это не придавало.
Я – Просто, неужели, Господь действительно хочет этого от нас?
Б – Бог ХОЧЕТ, Дэн!.. Но не может. А ты МОЖЕШЬ. И ТЫ за Него это сделаешь, понял? – Билли, как всегда, пытался шутить.

Дэвид и Пак.

За 40 часов до Второго Пришествия.

Дэвид вернулся на передовые северные позиции из штаба 5-го батальона, чтобы забрать своё не родимое чадо. Представляю, что он мог там услышать о нас:
«1 – Мы уже послали наших «Кейси» «прочесать» зелёнку на юге. Мы надеемся найти брешь в блокаде и соединиться с другим материком.
2 – Сэр, одного «Кейси» уже подбили, экипаж выжил и запрашивает помощь.
3 – Позвольте это нам, – сказал с уверенным от шрама лицом русский полковник, – «летучие мыши»  о них позаботятся…»**

**Прим. скриптора: Дэниел понятия не имеет, как общаются старшие офицеры, или как русские называют свои подразделения, он видит в них таких же выпендрюлистых вояк, как и американские морпехи. Он как бы смотрит на русских через зеркало, видя только отражение собственных представлений.

И, хотя, Дэвид был всего лишь сержантом, к нему часто прислушивались офицеры, ведь он отлично знал свою работу и своих людей.
Д – Пак! ПАК! Вы видели Пака?
Морпех – Кого?
Д – Ну такого мелкого у***ша, он ещё с MP5 ходит.
Морпех – А, да он в том блиндаже. Плачет...
Дэйв зашёл в блиндаж, полный непонимания происходящего: молоденький санитар зажался в уголочек и плакал, сжимая перед лицом цевьё автомата.
Д – Ты почему плачешь, у***шь?
П – Они, – всхлипывая говорил Пак, – они такие молодые...
Д – Мы здесь все молодые, у***шь! Что это меняет?
П – Они погибли! – Пак зарыдал ещё сильнее.
Д – Но ты же не хочешь разделить их участь, верно? – Произнёс Дэйв по-отцовски и с состраданием, лишь бы этот ублюдок заткнулся.
П – Н-не… нет… – Пак почти перестал плакать.
Д – Вот и отлично! А теперь пойдём со мной – у нас ещё много работы, – Дэйв искренне приободрился и закинул себе на плечо ленту патронов триста восьмого калибра.
П – Я не хочу.
Д – Что ты, б***ь, сказал? – Дэйв снова включил отморозка.
П – Я никуда не пойду с тобой. Я тебя даже не знаю!
Д – Тебе не обязательно знать меня, у***шь! Тебе достаточно знать, что я старший по званию, придурок!
П – А что это меняет?
Д – Что меняет!? Либо ты подчинишься приказу, либо я УБЬЮ тебя! – Дэйв вытащил из кобуры M1911 и направил в лицо Пака. Это произвело сильное впечатление на молодого санитара. И он решил подчиниться, особенно учитывая тот факт, что про Дэйва по всей дивизии ходили нехорошие слухи, якобы, он самый отмороженный отморозок из всех самых отмороженных отморозков, которых только видел свет, и что это сказали именно русские. Пак не мог об этом не знать.

И нас тоже…

За 36 часов до Второго Пришествия.

Мы попали в засаду и ели унесли ноги. Нам повезло: почти никто не пострадал. Но мы потеряли Бэтти. Малышка прикрыла нас своим моторно-трансмиссионным отделением, чтобы мы смогли выжить. Но оплакивать её было некогда. Мы похоронили русского солдата и пошли к «стоянке», чтобы получить новую БМП.
Билли знал, что я на него обиделся из-за того, что он отдал Крегу глупый приказ: вместо того, чтобы быстро отступить к своим, он приказал выкатиться на расчёт «Метиса», чтобы раздавить этих ублюдков. А в итоге они «раздавили» нас. Теперь он хотел, чтобы я почувствовал себя важным и расслабился, дабы наладить со мной контакт:
Б – Дэн, а что такое стокгольмский синдром?
Я – Это то, почему я выполняю твои глупые приказы.
Наш заранее неудачный разговор был прерван Крегом:
К – Я с донесением из штаба. Нам приказали залезть в траншеи на высоте 169. Будем пехотой…
Я – То есть исправных M21 больше не осталось?
К – Походу…
Я – Боже, какое же это дерьмо, если бы Ты только видел!
Крег удивлённо нахмурился, но ничего не сказал.

***

Мы пошли пополнять боезапас, чтобы отправиться на защиту высоты 169, которую только что отвоевал 5-й батальон «Мертвецов», в котором теперь числились Дэвид и Пак. Я уже приготовил подсумки для 12-ти магазинов, 4-х гранат и ещё сумку для «рассыпки» из коробки на хрен знает сколько ещё патронов – таков должен быть стандартный набор для автоматчика под названием «двойной боезапас»… думал я. Мне выдали всего 4 рожка. ЧЕТЫРЕ Б***Ь РОЖКА.
Я – И это всё?
Морпех – Можешь мне отсосать.
Продолжать столь интимную беседу с малознакомым мне морпехом я не стал. Крегу и Билли выдали столько же, сколько и мне – то есть по 2 рожка каждому… Я дал им по одному магазину.

Встреча.

За 24 часа до Второго Пришествия.

Нас приписали к 1-му батальону «Мертвецов» (хотя мы даже не были морпехами!), с которым мы и пришли на высоту 169. И мы сразу же вступили в бой. Наш экипаж занял траншеи на северо-западном склоне, где обосновался взвод под командованием Дэвида. Не знаю, действовал ли я правильно, но мне никто не делал замечаний. Хотя, что могло быть неправильного в том, чтобы лежать на стенке траншеи, облокотившись на бруствер, и стрелять.
Перестрелка длилась недолго – наша артиллерия смогла уничтожить артиллерию наступавших, поэтому они решили, что пора передохнуть. Мы тоже были не против.

***

Ко мне тут же прикопался один морпех:
Морпех – Ты гей?
Я – Нет.
Морпех – А хотел бы?
Этот неожиданный глупый вопрос заставил меня на секунду задуматься. И этого было достаточно, чтобы этот придурок начал заливаться.
Я же обратил внимание на Пака: он не был похож на морпеха… совсем. Пак пытался найти раненых, чтобы выполнить свою работу, но никто не пострадал. То есть трупов больше, чем было, не стало. Пак понял это, расслабился и посмотрел на меня – я уже минуту сверлил его взглядом.
П – А вы танкисты, да?
Мы с ребятами переглянулись.
Я – Да, мы экипаж БМП. То есть были им…
П – Сочувствую, – Пак сделал такие серьёзно-нежные глаза… Он напомнил мне Гарри. У него тоже были такие глаза, когда я ему рассказывал о своих проблемах.
Я – И давно ты в морской пехоте?
П – Уже год на службе.
Я – А с виду и не скажешь, что ты достиг призывного возраста.
П – Ну да. Мне же 14.
Я подумал, что он шутит. Но нет, он был совершенно серьёзен. И ему явно не понравилось наше затишье после его ответа. Господи, во что превратилась наша страна…
Я – Извини, просто это так необычно…
П – То есть я не могу быть мужчиной, если мне всего лишь 14?
Я – Да нет, просто, у тебя такие добрые глаза…
П – А вот это звучало по-гейски!
Я – Да я не это имел в виду! Просто… Ты не похож на отморозка. Вот и всё.
П – Что значит не похож!? Да я ненавижу людей! Они не сделали мне ничего хорошего. Они всегда ненавидели меня и обижали, потому что я был слишком добрым. Но жизнь всё-таки справедлива: я так и остался добрым, а они так и остались дерьмом. Именно так добро и побеждает – оно всегда остаётся добром, несмотря ни на что… навсегда.
Пак надул губки и потупил взгляд, прижавшись лбом к цевью автомата. Он не был добрым – он был САМА доброта. И это его только губило… Наш разговор был прерван внезапным артналётом. Время убивать!

***

За 20 часов до Второго Пришествия.

Наш взвод сильно потрепало, поэтому нас сменил другой. Мы же отошли в «тыл» – на самую вершину, где сидели русские миномётчики в траншеях и как-то по-русски тосковали. Наверное, о Родине. Они тихонько отбивали ритм и завывали песню. Затягивали ещё так, даже жутко становилось:

«… А он придет и приведет за собой ве-есну,
И рассеет серых туч во-ойска-а-а.
А когда мы все посмо-отрим в глаза е-его,
На нас из глаз его посмо-отрит тоска.
И откро-оются две-ери домо-о-о-в,
Да ты садись, а то в ногах правды не-е-е-т.
И когда мы все посмо-отрим в глаза е-его,
То увидим в тех глазах Солнца свет.
На теле ран не счесть,
Нелегки шаги,
Лишь в груди гори-ит звезда.
И умрёт апрель,
И родится вновь,
И придёт уже навсегда …»***

***Прим. скриптора: это песня Виктора Цоя «Апрель». Не знал, что его будут помнить в столь далёком будущем.

Но их концерт длился недолго. Потому что война требует КАНОНАДЫ!

***

За 19 часов до Второго Пришествия.

Сегодня я впервые прикоснулся к русскому. А ещё я впервые пытался перевязать кому-то рану. Я пытался сделать это аккуратно, но у меня не получалось, и я стал нервничать. Поэтому я перевязал её так жёстко, как только мог. Я понимал каждое слово, которое он выкрикивал. Ведь я бы тоже так ругался…

***

За 18 часов 30 минут до Второго Пришествия

За то короткое время, которое Господь отвёл нам на передышку, я перерыл карманы убитых рядом со мной парней. И какого же было моё удивление, когда увидел в их дневниках и записках настоящие стихи. В смысле меня удивили не сами стихи, а тот факт, что абсолютно каждый мне попавшийся хотя бы попробовал их написать. Не знаю, как так получилось, но я запомнил их наизусть. И раз уж так, то я считаю своим долгом увековечить их в этой книге.

МЫ ВСЕ ПИСАЛИ СТИХИ

***
Когда-нибудь и я умру.
Когда-нибудь я буду счастлив.
Когда-нибудь и я солгу.
Когда-нибудь наступит завтра.
Таких две жизни проживу,
И пусть не полные тревог,
Зато с тобой их проведу,
Познав все радости невзгод.
Ко мне влечёт твоя сердечность,
А ты – забудь, что одинок.
И мы забудем эту вечность,
Как змей отпустит свой хвосток.

***
Меня всегда тянуло на безбрачье,
Похоже принцип знал один:
Как может быть увесисто молчанье,
Когда молчит всего один.

***
Сплывают прежние обидки,
И, видит Бог, мы их не посрамим,
Однако верь, что жизнь в избытке
Даёт и то, что будешь ты один.

***
И ты поверь, что я создам прекрасное,
Когда увижу жизнь в твоих глазах!
Ты их открой, прошу, пожалуйста!..
Но умер друг в запятнанных руках.

***
Всё течёт, всё меняется,
И я меняюсь с каждым днём.
Но иногда, мне кажется
Что я забылся вечным сном.

***
Ну вот, забылись дни и ночи.
Забылись сны о наших снах,
И время Святый Дух заточет…
Как будто Он не при делах.

***
Я помню образы Твоих творений,
Верни же в сказку мою жизнь:
Найди мне лучшее из всех волнений,
Как Ян находит свою Инь.

Забавно, они чем-то похожи на мои, только порадостнее будут. Я не умел радоваться жизни как они. Даже сейчас не умею… Или это мои стихи?.. А ещё я нашёл у одного парня цветные мелки. Они были такие яркие, и… их запах был таким вкусным… Я начал их есть…, потому что я ОЧЕНЬ хотел есть.

KABO-OM!

За 18 часов до Второго Пришествия.

Стоял очень жаркий полдень. Раньше меня спасала вентиляция в Бэтти, а теперь я должен был терпеть этот зной, как какой-нибудь пехотинец. Мой мозг плавился от запаха гнивших трупов и крови. «Хуже уже быть не может!» – подумал я про себя. Но это было ошибкой. Противник начал обстреливать наш аэродром ракетами, хотя раньше он использовал только снаряды. И в этом не было бы ничего необычного, если бы одна из ракет не попала в склад боеприпасов, который взорвался с таким грохотом, что можно было подумать, что это был гром Судного Дня! Все оживились. Разрывы всё продолжались, видимо, по цепной реакции. Мы все понимали, чем это нам грозит: мы останемся без артиллерии – той единственной причины, по которой нас ещё не размазали эти ублюдки. Мы оказались правы. После этой катастрофы натиск противника только усилился – они почувствовали, что могут занимать отбитые у нас позиции безнаказанно, без страха быть накрытыми тяжёлой артиллерией. А вместе с тем в воздух поднялся огромный гриб из порождённых наукою веществ, которые могли убить нас быстрее, чем наши враги. Нам пришлось надеть противогазы. Всё небо затянуло облаком гари и химических веществ. Становилось очень темно.

Я честно пытался представить себе ситуацию хуже… Но у меня не получалось. Это был п****ц… «Ну ладно, худшее уже произошло! Значит бояться в этой жизни мне больше нечего!» – такими словами я старался поднять свой боевой дух, который тем временем нервно дрожал в моих пятках.

Свет.

За 8 часов до Второго Пришествия.

На душе тоже становилось «темно». Мой рассудок сходил с ума, пытаясь отыскать в себе хотя бы самый тусклый свет надежды. Я знаю много определений «света», но все они не имеют ничего общего со светом, они лишь часть необъятной темноты. А свет… свет – это то, что мы стремимся найти в темноте. Вот и мы пытались найти свет. Мы были в темноте. А сейчас пора спать. Я не спал уже 40 часов.

Сон.

Мне снился дом, родители. Я видел нашу кошечку Мэрри и хилера Чака. Мэрри часто игралась с его яйцами, как с плюшевой игрушкой. Не могу сказать, что ему это нравилось, но он и не сопротивлялся. Они были хорошими друзьями. Я любил за ними наблюдать. Больше, чем за людьми. Потом пришли родители. Они не особо ладили. Моё сердце замерло от папиных слов: «Ты не стоишь и половины тех денег, что я вложил в твоё образование!». Мне хотелось выбежать из дома и разрыдаться, ведь я всегда был плаксой. Теперь я пошёл в гости к Гарри. Он, как всегда, был весел. «Поговори со мной, Гарри». И Гарри говорил со мной. Мою душу ласкали его добрые глубокие глаза. Гарри! Ты мой самый прекрасный друг! Я люблю тебя, дружище! Кем бы ты ни был.

«ВОЕННЫЕ СНЫ»
Так бывает в дни войны:
Нам в окопах снятся сны,
Снятся нам довоенные рожи,
И забыть мы их, правда, не можем.
Ведь всю жизнь они смотрят на нас,
Чтоб пол жизни мы их вспоминали.
И пускай это шутка для вас,
Для меня это повод печали…

GET SOME!

За 6 часов до Второго Пришествия.

«GET SOME!» – наш сон был нарушен криком одного из морских пехотинцев, вслед за которым послышались выстрелы. Эти ублюдки подошли вплотную, пока мы спали, и начали резать нас спящих. Чем занимались часовые? В наших рядах начался хаос. Мы старались прижаться друг к другу спинами и держать круговую оборону, так как линия фронта была нарушена. Мы остались без офицеров. Повсюду была кровь и тела убитых. Дэйв приказал отступать, потому что как раз на такой случай у нас был план «Б». Я же пытался глазами найти Пака, но его нигде не было. Однако, наш взвод был не единственным, что отступал, поэтому я хладнокровно принял для себя надежду на то, что Пак отступает с одним из других взводов.

Последний Герой.

За 2 часа до Второго Пришествия.

Мы снова отбили 169-ю высоту. Точнее, это сделала за нас реактивная артиллерия русских, израсходовав «неприкасаемый» боезапас – высота была ключевой для нашего Корпуса. Мы же просто вернулись на неё, чтобы снова занять оборонительные позиции. Траншеи были выжжены и выворочены реактивными термобарическими снарядами, поэтому мы не смогли определить тела погибших и записали всех, кто с нами сейчас не был, в «без вести пропавшие» …, кроме одного. В небольшом овраге, к востоку от вершины, на одном из деревьев висел распятый Пак. Видимо, они живьём привязали его к стволу и ветвям, а потом выкололи глаза и вспороли живот. Но тогда им пришлось делать всё это под нашим огнём… Откуда в людях столько жестокости? И почему за неё расплатился тот, кто меньше всего этого заслуживал? Бог его знает. Хотя, если честно, какой-то частью своей души я всё же был рад за Пака – ведь теперь он находился Там, Где всегда заслуживал быть… А то раньше я так за него беспокоился, пытался сберечь… как будто это было в моих силах. Что ж, нам будет, о чём поговорить на Небесах. До встречи на Том Свете, Пак!

Всё хорошее начинается в шесть утра.

Right now!

«Мы погибли» – так думал каждый. Это было очевидно. У нас не осталось тяжёлого оружия и техники. Патронов – кот наплакал. А враг становился только сильнее. И он не будет брать пленных – мы все закончим как Пак. Нам оставалось надеяться только на Чудо. И Оно пришло…

Небо стало настолько ярким, что мы даже не сразу стали обращать на это внимание – ведь никому не хотелось умирать с мыслью о том, что он сломался и сошёл с ума. Но через несколько минут мы уже не могли это игнорировать: свет был настолько ярким, что мы не могли открыть глаза, которые, казалось, вот-вот потекут, расплавленные жаром. Уши заложило. В горле что-то встряло. Во рту чувствовался запах крови. А потом началось настоящее сумасшествие: мы резали вены своими крестиками, желая избавиться от всех наших прегрешений, яркий свет выжигал наши сердца, рёбра образно выражаясь выворачивались наружу, в лёгких не хватало воздуха. Мы физически чувствовали исступление наших душ через вырванные сухожилия, схлестнувшиеся друг с другом в каком-то немыслимом кровавом танце примирения православия, католичества и протестантства. Мы приложили столько усилий, чтобы выжить в этом аду, а в итоге сами наложили на себя руки, как будто совершив массовое жертвоприношение… Но вслед за нестерпимой болью пришло истинное блаженство: мы стали купаться в Благости Того Света, Который сжёг наши души, чтобы мы смогли искупить свои грехи… кровью наших бренных тел. Но это было не самоубийство – это был Суд… Страшный Суд. Мы заслужили пройти через это ради искупления, потому что мы победили. Наш Бог пришёл. Мы победили.

КОНЕЦ.