Слонёнок Папы Карло. Оньч

В той самой каморке под лестницей, где когда-то ожило говорящее полено, воздух снова наполнился чудом. Старый Папа Карло, чьи  добрые руки помнили тепло  желтой сосновой стружки, однажды нашёл у своего порога в яме нечто невероятное. В плетёной корзине, укрытый  старым пиджаком, лежал крохотный слонёнок, размером не больше автомобильного холодильника. Уши его были похожи на два бархатных лопуха , а глаза — на две блестящие, доверчивые маслины. А сердце... сердце в его груди билось так громко и сильно, словно хотело согреть весь мир. А хобот.... Ну хобот был похож на хобот... Больше ничего в голову Карло  тогда не пришло.

Папа Карло, который за всю жизнь так и не научился готовить ничего, кроме сосисок на огне, и чьим главным напитком было дешёвое пиво, растерялся лишь на миг. Он посмотрел в эти глаза-маслины и понял — это его дитя. Так и стал он кормить слонёнка тем, что было: размоченными в пиве хлебом с  сосисками. И слонёнок, названный просто и ласково — Оньч рос не по дням, а по часам, и его любовь к старому шарманщику росла вместе с ним.

Оньч оказался не просто добрым, но и невероятно сильным и туповатым. Он с лёгкостью таскал по ночам  брёвна со стройки для Джузеппе, хоботом с пастой "гое" полировал новые стулья до зеркального блеска и помогал Папе Карло носить его тяжёлую шарманку, когда тот решал тряхнуть стариной и попеть матерные частушки. Вся  черная работа в их маленьком мирке теперь держалась на его могучих  кожистых плечах, ушах,  и безграничной любви. Он трудился с огоньком, с радостью, ведь каждая щепка, которую он пылесосил хоботом, убирая, и каждая доска, которую он приносил, были для его любимого Папы.

Годы летели, как стружка из-под электро рубанка. Маленький ОНЬЧ вырос. Он стал огромным, величественным слоном, чья тень могла  накрыть  всю каморку. Его уши теперь могли бы служить парусами для небольшой лодки, или кондиционером для офиса. А сердце стало таким большим, что в нём поместились бы все звёзды итальянского неба.
Или все вино с фермы Челентано.

Однажды вечером, после долгого трудового дня, Слон стоял посреди, уже тесной  ему в ушах, мастерской. Лунный свет падал сквозь единственное окошко, серебряной пылью оседая на его могучей спине. Он посмотрел на спящего в кресле Папу Карло, на его морщинистые, добрые руки, которые когда-то делились с ним последней сосиской. Он оглядел эту крохотную каморку, ставшую для него целым миром. И в оглушительной тишине, наполненной лишь запахом дерева и любви, Слон тихо, почти шёпотом, произнёс:

— все зае**о...
И ушел в джунгли.