Консенсус Альманах Миражистов

 
               
Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ, Николай ЕРЁМИН, Александр КАРПЕНКО Александр ЛАЗАРЕВ,
Виктор КОРКИЯ, Мария ОКУНЕВА,   
Валерий ПРОКОШИН
2025
    
Альманах Миражистов 

             
КОНСЕНСУС
             Альманах Миражистов
 
Автор бренда МИРАЖИСТЫ, составитель и издатель Николай Ерёмин
nikolaier@mal.ru
телефон 8 950 401 301 7
Матрёшки Екатерины Калининой
Кошек нарисовала  Кристина Зейтунян-Белоус
© Коллектив авторов 2025г
 
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ  Альманах Миражистов 
 
ЗЕРКАЛЬНЫЙ ОРКЕСТР
(поэма)

Утром античность была похожа на задник передвижного театра
К вечеру ее свернули в рулон

Там в рулоне Древняя Греция с Древним Римом

Ночью развернули рулон для Шекспира
Ночью Ромео стоял под балконом Джульетты
Впрочем, не было говорят балкона
Но на заднике есть балкон
К утру и этот задник свернули в рулон

Для русской классики был развернут «Вишневый сад»
Его развернули да так и не свернули
Так и висит до сегодняшнего времени
Садов нет а задник «Вишневого сада» есть

У Юрия Любимова никаких задников
Черный театр

Но однажды свершилось чудо
Ставили мою мистерию «Посвящение Сократа»
В Афинах у Парфенона в театре среди колонн
Потом вернулись в Москву и задник свернули

Хотя мистерия под названием
К. Кедров Ю. Любимов «Сократ/Оракул»
Шла с 2002 по 2006 в Москве

В черном театре Высоцкий кричал «Быть или не быть»
Что-то еще кричали что именно я не помню

Впрочем однажды появился занавес
Перпендикулярный по отношению к зрителю
За ним ходил Высоцкий туда и обратно
Иногда даже произносил внятно «To be or not to be»
Один раз шепотом другой раз по правилам внятно
И наконец по-высоцки кричал хрипел

А потом из-за вращающегося занавеса вышли
Юрий Любимов, Андрей Вознесенский
Я, Елена Кацюба,
Алина Витухновская, Михаил Бузник,
Валерий Золотухин
И создали впервые в России и впервые в мире
Первый Всемирный День поэзии на Таганке
Это было 21 марта 2000 года в день весеннего равноденствия

Кружевной занавес Боровского
По слухам продали немцам

Так что вместо задника кружевной занавес
Сплетенный из веревок
Его не свернешь в рулон скорее в клубок
Чем-то он похож на нашу Вселенную
Которая то расширяется то сжимается
То вовсе исчезает из вида

Мой театр умещается в одну строку
Гениального Ивана Жданова
Ты сцена и актер в пустующем театре
Иван Жданов долгое время работал рабочим сцены
Что-то там крутил под сценой

Впрочем это больше похоже
На фильм Феллини «И корабль плывет»
Где там великолепно поют «Силу судьбы»
Кочегары и машинисты в трюмах

Чуть не забыл про театр Кокто
Где Орфея допрашивали в подвале
Не то эсэсовцы не то какие-то другие агенты тайных спецслужб

Диван Обломова существует сам по себе
Без театра без декораций
Как космический объект
Иногда с Обломовым иногда без него

Любимов ненавидел театральную бутафорию
И запах столярного клея

Могила Мейерхольда находится на Донском кладбище
Это называется Могила невостребованных прахов
Где среди невостребованных прахов
И Мейерхольд и расстрелявший его Ежов
И очень много других фамилий

Как же я упустил драматургию Сталина
Где главный конфликт
Противодействие хорошего с лучшим

Он разыгрывался лет семьдесят
На площадях на улицах
В дни всенародных праздников
И до сих пор продолжается
Его же царству не будет конца

Крики «ура, да здравствует товарищ Сталин!»
Сливаются с криками «Саддам, жизнь за тебя отдам!»

Чуть не забыл про театр Петра Первого
Где вместо задника передник
Пётр в переднике по утрам сначала стоит у станка
Чего-то строгает
Потом спускается в пыточную
И кого-то пытает

С утра накатило на Чикатило

Отлегло к вечеру
Когда пилотам скажем прямо
Делать нечего

У Гитлера не театр а кино Рифеншталь

Конечно, говорю не о Гитлере
А о театре Гитлера

Театр Островского
— Выходила на берег Катюша
На высокий берег на крутой

Декорация Мольера
— Кой черт занес его
На эту галеру

Театры сегодня это ночные клубы

Никто ни во что не играет все ревут и пляшут

Все театры исчезли кроме театра военных действий

Любите ли вы театр?
Идите и умрите в нем

Есть еще театр без режиссера
Есть еще режиссер без театра

Есть театр одного актера
Есть актер одного театра

Зеркальный оркестр отражался в двух литаврах
Зеркальный оркестр отражался в трубах
Зеркальный оркестр отражался во всех инструментах, которые отражают
Зеркальный оркестр отражался в лаковой крышке рояля
Зеркальный оркестр, но музыка была не слышна
Музыки не было
Только все во всем отражались
Отражались, отражались, пока не закончилась игра
А когда игра закончилась, все продолжали отражаться во всем
Прятали футляры инструменты которые отражали
Прятали чехол в зеркальную крышку рояля
Многое прятали что отражалось
Но продолжалась игра оркестра
Немая игра оркестра
И отражалось все во всем отражаясь
О этот мир зеркального отраженья
Тихого абсолютно тихого
Неразличимого слухом
А иногда и спрятанного от зрения

Возможно я ошибаюсь
Что я в тебе отражаюсь
Конечно тебя не видно
Но я в тебе отражаюсь
Скрытое отражение
К музыке приближение

В неотраженный мир ушло твое отражение

Луна и солнце литавры света

Дирижер отражается в двух литаврах
Дирижер отражается в крышке рояля
Дирижер отражается во всем что сверкает и отражает
Умолк оркестр и нет дирижера
Отражения спрятались в темноту оркестровой ямы

Оркестранты переругиваясь несут в футлярных гробах
Множество отражений

Я понимаю почему они в черном

Когда открываются футляры
И свет выходит из заточения
Еще не понятно кто в чем отразится
Еще непонятно какая музыка будет звучать
Впрочем музыка и отражение это два параллельных мира
Вряд ли музыка знает об отражении
Вряд ли отражение слушает музыку
Но я каждый день слышу музыку отражения
Каждый день я слышу музыку отражения невидимого оркестра
Каждый день я погружаюсь в сладкую мелодию
В хаотический мир лучей отражающихся друг в друге

Кто-нибудь запечатлел игру отражений во время оркестра?
Кто-нибудь увидел, как отражения прячутся в чехлы и футляры
Кто-нибудь?
Может быть, только я однажды

Когда мои глаза отразились в твоих глазах

Все помнят музыку а дирижер помнит отражение в отражении

Иногда композитор ночью вдруг видит вспышку оркестра
Вспышку всех отражений
Это звездное небо
Это взрывающиеся галактики
Это разбегающиеся миры
Это вспышки сверхновых звезд
Нет нет нет
Это встреча композитора с музыкой
Которую он не слышит
Но которую он увидел в глазах любимой

Когда Гайдн в «Прощальной симфонии» погасил оркестр
Он хотел избавиться от сияния
Которое осталось в нем навсегда

Когда арфу погребали в гробу рояля
Она еще не знала что это новый инструмент
Которым она звучит

Зеркало разбитое на осколки
Это уже оркестр

Скрипка отражает лик Паганини

Виолончель Ростроповича отражает его лицо

Так их не снимал ни один фотограф
Так не изображал ни один художник

Сколько ликов Чайковского отражено в оркестрах
Сколько ликов Бетховена отражено в девяти симфониях

Так и вижу очки Шостаковича переполненные слезами

Бах ослеп от музыки

Свечи отражались в органы

Дослужились коммунисты до победного итога
Бог не верит в человека человек не верит в Бога

Табу, табу, табу, табу
Царевна спящая в гробу

Мой Бог нарушь свое табу
И оживи ее в гробу

Вы слышите играет Бах
И нету мертвых во гробах

Поверю Моцарту и Баху
И с ними выпорхну из праха

Прах это тайна бытия
Где снова вместе ты и я

9 января 2025 г.

 
 
КОНСТАНТИН КЕДРОВ (на фотографии с Еленой КАЦЮБОЙ)  Прочитайте! Константин Кедров. Поэтический космос (монография)

 
Николай ЕРЁМИН
Виртуальный Альманах Миражистов
 
 

ИЗ ПЕПЛА И  ОГНЯ  Николай ЕРЁМИН

***
Стихи сбываются! Что я пропел – сбылось:
Воскресла радость…Позабылась злость…

В тот год – Ау! Уа… Базар – вокзал…
Рождение и смерть я предсказал…

Судьба – ошую…Одесную – рок…
Выходит, что и вправду я – пророк!


СОНЕТ ВО СПАСЕНИЕ
 
Падает всемирное давление
В космосе, увы, и в голове…
 
Но пишу я, всем на удивление,
Призывая к сердцу вдохновение,
 
Ах, назло и славе, и молве, -
Методом   «ха-ха и хи-хи-хи»
Сублимационные стихи…
 
Чтобы – во спасение –
Опять
У себя давление поднять…
 
И – соседка входит, как родня,
Соли одолжиться у меня…
 
И опять среди земных забот
У меня давление растёт…


ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ

Он посылал стихи в журнал…
Его – подальше посылали…
И он ушёл  -  какой скандал!

Смирились…Опубликовали…
И объявили, выбрав тон,
Что лучше всех поэтов – он.


СОНЕТ ПРО СМЕНУ ТЕХНОЛОГИЙ

Я пел когда-то под гитару…
Всё вдохновенней рифмовал…
И вот компьютерщик усталый
Меня навек зацифровал…
Друзья, войдите в Интернет:
Бывали дни, певал поэт!

Спасибо, ах, за песни эти
Магнитофонной старой ленте
Шепчу я, Бард, певец убогий,
В эпоху смены технологий…

Да, да, в начале  было слово!
Звучала музыка в душе…
Но вот  они  воскресли снова –
И стали цифрами уже…


ПОЛУСОНЕТ ПРО НИКУДА

Я теперь никуда не иду,
Я теперь никуда не плыву…
Ем, какую приносят, еду…
Нем, вкушаю любую молву…

И во сне, и, увы, наяву
Продвигаться не стоит труда –
Тик-тик-так, Тик-тик-так – в никуда.

НА ТРОИЦУ

На Троицу - во всём права -
Взошла в округе Трын-трава…

Как было хорошо склониться
К подружке - ветер в голове! -
В кота и в кошку превратиться
И поваляться на траве…

На берегу, где под рукой
Весь день вино текло рекой…
А ночью слышались слова,
Что всё на свете – Трын-трава…
               


ПОЛУСОНЕТ ПРО ВЕРУ И ЭПОХУ


Тому, кто верит в Бога, хорошо…
Тому же, кто не верит, очень плохо…

Закончилась безбожная эпоха –
И с неба вместе с манной дождь прошёл…
И стало мне ни хорошо, ни плохо…
Поскольку - человеку, или зверю,
Или себе – то верю, то не верю…


У ЦЕРКВИ

Поэт, с похмелья никакой,
Забыв тщеславные мечтанья,
Стоял с протянутой рукой
У церкви, в жажде подаянья…

Стоял, почти уже без сил,
Переживая боль и муку…
И я бутылку положил
В его протянутую руку…


ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

***
Все надеются на Бога,
Просят милости, любя…
У меня ж в душе - тревога,
И надежда  на себя…


***
Я ли, ты ли, мы ли – в мыле,
При деньгах ли, без деньжат,
Все хотят прослыть святыми…
Но грешат, грешат, грешат…


ЛЮБОВЬ

О, жизнь – немой безумный ремикс!
Но, чтобы сохранить меня,
Любовь моя – как птица Феникс,
Поёт из пепла и огня…

ОКТЯБРЬ УЖ НАСТУПИЛ. И МНЕ СКАЗАЛА МУЗА: - УЖ ЗАМУЖ НЕВТЕРПЁЖ!  ПОЭТ,ЛИТКУЛЬТПРИВЕТ!

ПОЛУСОНЕТ ПРО ТО, КАК МЫ СМЕЯЛИСЬ

Ты помнишь ли, как мы смеялись…
Вечерним солнцем любовались…
И плыли, помахав земле,
На тихоходном корабле…
Как город исчезал вдали…
Я – помню всё…
Ты – помнишь ли?


СОНЕТ ПРО БОКАЛ ВИНА

Вина бокал
На берегу Массандры
Вдруг возникал
По воле мисс Кассандры…

И я, пардон,
Единственный, кто рядом,
Был покорён
Её коварным взглядом.

Закат… Восход…
Глоток вина, воды…
Бокал – за борт!
Чтоб не было беды…

Актриса? Да.
Теперь - суперзвезда.
2025



СУТЬ
               «Мой костёр в тумане светит»
                Яков Полонский

Всех гениев минувшей эры
Суть: тупиковая стезя…
Ахматова и Блок – примеры,
Которым подражать нельзя…

И как бы ни был современен
Полонский, Тютчев и Есенин,

Взывает ХХ1-й век:
- Где гений, Новый имярек?

СОНЕТ ПРО БОЖЬИХ КОРОВОК И КОРОВ

Ах, Осень! Полные сноровки –
И вдохновенны, и легки –
Летают Божии коровки
И Колорадские жуки…

Я - рад их вольному общению,
Внезапному круговращению,
И радуге, и  облакам,
И возникающим стихам, -

Гляжу, как дружные коровы -
На зависть, живы и здоровы, -
С быком пасутся на лугу…

И наглядеться не могу,
В деревню принятый – Ха-ха! –
На роль Поэта-пастуха…
2025

ОКТАВА ПРО ИЗБЫТОК СИЛ

Меж поэтесс, Поэт, в избытке сил,
Когда любовь царила в мире звёздном,
Я Поэтессу на руках носил
В буквальном смысле, а не в переносном…

И рад, что мне, Судьбе благодаря,
Она вдруг родила Богатыря…
Который нас в буквальном смысле – Ах! –
Стихи читая, носит на руках…

СОНЕТ ПРО ФЕЙКОВЫЙ ДУРМАН

Мне на сердце всё тревожней,
Пролетарию всех стран:
В мире – подлость или пошлость,
Или фейковый дурман…

Я смотрю в театре драмы
Наилучшую из пьес -
А над сценой мчатся дроны,
Всем мирам наперерез…

Раз-два-три-четыре-пять –
Вышел Гамлет погулять…

И пока Шекспир страдает,
Слово каждое ценя, -
Дроны в Гамлета стреляют…
А мне кажется – в меня.
2025г

СОНЕТ   ПРО   ГАРМОШКУ  И  БРОНХИТ

От порога,  увы,  до окошка –
И в груди, и в избушке – гармошка:

«Ой, поэт,  что за вид? – говорит, -
Слышишь, как разыгрался бронхит?

Эти игры давно не в чести
И не могут к добру привести…»

- Ох, да слышу…  И – ночью и днём,
Припевая, играю с огнём:

«Ты спаси меня, русская печь,
Сохрани мою русскую речь! –

Пусть сильней  полыхает огонь…
Пусть  в груди затихает гармонь…

Пусть  уходит бронхит за порог…
Этот вид – не по мне… Видит Бог…

КАК СТАТЬ БЕССМЕРТНЫМ?
Вопрос ко Льву Толстому и его ответ

- Что случилось, Лев Толстой, с тобой?
Ты куда нас тянешь за собой?

- На войну – мужчин…Что за вопрос?
Женщин – не вопрос! – под паровоз…
…Но прошу виновных без вины
На себя взглянуть со стороны,
Прочитав, пока я ваш кумир, -
«Анну К…» или «Войну и мир»!


СОНЕТ ПРО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ

В Ростове с Вовой был я рад
Встречаться, как на льдине:
Налево - Рай, направо - Ад...
И Дон посередине!

И мы вдвоём - из года в год
Плывём в весенний ледоход…
Налево - дом, направо – дом,
Посередине - Тихий Дон...

Невзгоды где-то позади...
А счастье где-то впереди..

А лёд всё тает, тает, ах...
А солнце - в небе и в волнах...
Ах, до сих пор во сне вдвоём -
Не может быть! – а мы плывём...

СОНЕТ-ДИФИРАМБ  ХУДОЖНИКУ В.В.КАНДИНСКОМУ

                «Шрамы заживают.
                Краски оживают»
                В.В.Кандинский

Васильковый Василий Васильевич –
Метаметафорический гид –
Пролетел над полями России,
Как Тунгусский метеорит…

И оставил космический след
На полотнах – свет плюс минус цвет…
И с тех пор – восхитительный вид! -
По музеям Европы горит…

Не случайно я магу под стать
Его тайны хотел разгадать…

Отраженья вселенской души
Так пленительны и хороши:
Мысль плюс чувство и жизнь минус смерть…
Никому  так, как он, не суметь!
               
P.S.

А рядом – Бог ты мой! -
За каменной стеной –
Судьбе своей не рад,
Страдал психобольной
Его двойник  и  брат…
Картины в гневе рвал,
Галлюцинировал…
И, мир иной любя,
В себе убил себя…
2014-2025

СОНЕТ ПРО ВАКЦИНУ И КОВИД

Теперь ни до кого не дозвониться!
Поскольку «недоступен абонент»…
Тускнеют в памяти божественные лица…
И застит свет алкающий сосед…

Увы и ах, куда пойти-податься?
Ты понимаешь, одинокий зверь,
Что ни к кому не сможешь достучаться…
Доступные не открывают дверь.

Не домолчаться к ним, не докричаться,
Не повернуть с привычного пути…
Никто не скажет: - Ах, какое счастье!
Я вас увидел – и прошу войти…-

Лишь дед, сосед по прозвищу Ковид:
- Как хороша вакцина! – говорит.

СОНЕТНАЯ ПЕСЕНКА для ПЬЮЩИХ МУЖЕЙ
 из романа «Прощай, спиртное!»

- Там,  где  плохо
Деньжонки
Лежат,

Наши жёнки
Поохав,
Визжат…

Ой, не плачьте вы,
Жёнки-пижонки!
Вот умножатся
Наши деньжонки…

И, сломав алкогольный режим,
Вместе мы
Хорошо
Полежим!

ОКТАВА ПРО ЛЮБОВЬ НА ПОТОМ 

Дорогая, не надо истерик.
Опыт нашей любви очень горек.
Я тебе не открою Америк,
Но скажу как пророк и историк:

Скоро ангелы спляшут и черти
На моей неожиданной тризне…
Так люби же меня после смерти…
Только крепче люби, чем при жизни!




Николай ЕРЁМИН КрасноАдск-КрасноРайск-КрасноЯрск Октябрь 2025
 

 
Александр КАРПЕНКО
Альманах Миражистов
      АЛЕКСАНДР КАРПЕНКО


СОБОР ВАСИЛИЯ БЛАЖЕННОГО

Дворец великолепный и надменный,
Творенье несравненных мастеров,
Стоял собор, безмолвный и блаженный,
Набросив златотканый свой покров.

Стоял он величаво, гордо, пышно;
Неодолимо в сказку он манил -
И мне, будто во сне, вдруг стало слышно,
Как колокольчик в сердце зазвонил.

В который раз звонит он лет уж триста?
Не сосчитать бесчисленных звонков!
Казалась эта роспись чудом кисти,
Автографом, дошедшим из веков.

И красоты нездешней отраженью
Я подивился, трепет не тая,
И я не знаю, кто же был блаженней
В тот миг связующий – собор иль я?

И, заглядевшись на чудные фрески,
Я забывал, поверив в чудеса,
Что, гениальным мастерам в отместку,
Царь, по преданью, выколол глаза.

Стоял собор, безмолвный и блаженный,
И захотелось, глядя в небеса,
Построить храм в душе своей нетленный...
Покуда смерть не выклюет глаза.


*****
Нас повенчали купола,
Под ними мы с тобой гуляли,
И в этом не было печали,
А лишь благая весть была.

И мы не ведали пока
Единственной из вечных формул,
Когда искали облака
Свои немыслимую форму.

Когда выдаивал рассвет
По капле из сосцов Короны,
Когда приземистые кроны
Чертили тенью твой портрет.

Да, чудеса на свете есть!
И купола нас повенчали,
И в этом не было печали,
А лишь была благая весть.


*****
Мокрым снегом покрылась скамейка:
Морозгой моросит Маросейка,
И трусцою бежим мы по ней.
Этот морок печальный рассей-ка!
Вытри слёзы свои, Маросейка -
Возвращайся с теплом поскорей!

Снег с дождём всё никак не проходит,
Мы бредём наугад в темноте.
Поводырь по воде меня водит,
И ковчег наш плывёт по воде.

Может, сыщется в тучах лазейка,
Подфартит неожиданно нам,
Возвращайся с теплом, Маросейка,
Отворяй свой безоблачный храм!


       ЗИМНИЕ ПРОГУЛКИ

Мы шли вдвоём тропинкой узкою.
Снежинки превращались в кашицу,
И обнимал тебя я музыкой,
Что в сердце бесконечной кажется.

Деревья распускали бороды,
Согреты нашими прогулками.
И обнимал тебя я городом,
Проспектами и переулками.

И над деревьями раздетыми,
И над грифонами крылатыми
Я обнимал тебя рассветами,
Я целовал тебя закатами.


*****
Как хороша столица наша ночью!
Всё светится и видится воочью.
И не способен скрыть я восхищенье,
Когда Москва включает освещенье.
Залиты светом шпили и фасады,
По ним огней танцуют кавалькады.
Глаза любви сияют в этом кадре –
Как будто ты находишься в театре.
Когда же свет таинствен и печален,
Я становлюсь чуть-чуть сентиментален.

Стихами дышит древняя столица.
Она царит, стоока, и столица!
Она моя, от края и до края,
Сердца людей собой соединяя.
А те стихи, что спят в ночной тетради, -
Пространство и любви, и благодати.


           ДОСТОЕВСКИЙ

                Игорю Волгину

Нам казалась судьба его ломкою,
А Россия плыла Божедомкою.
Но в судьбе, эшафотом расшатанной,
Он пророком восстал и глашатаем.
И, пока существует страдание,
Достоевский – моё достояние.

Он объездил отчизну с котомкою,
Обгоняемый славою громкою,
И управился с трудною ношею –
Князем Мышкиным, братом Алёшею.
Не посулами, не щедротами –
Русский гений растёт эшафотами.

Заворожены вьюгою синею,
И живём мы, и дышим Россиею.
Если выпадет мне испытание,
Достоевский – моё достояние.
И, пока не закончилось пение,
Я - молчание. Я - терпение.


                АВГУСТ

Октавиан басы берёт октавами,
Он в это лето помыслами врос.
Природа шепчет стеблями и травами,
Что юный Цезарь в сердце не донёс.

И светом отзовётся в сердце родина.
Бессонный август не оставит нас.
Преображенье – праздник плодородия,
И салютует яблоками Спас.

Такая тишина часами ранними,
Когда проснёшься, счастлив и един!
И ароматов запахами пряными
Дышу я, как блаженный Августин.


*****
Не оплачены медью
Ни любовь, ни стихи.
Всё прощается смертью -
И вражда, и грехи.

Вихри лечатся высью,
Девы ждут жениха.
Всё прощается жизнью,
Продолженьем стиха.

Жизнь, конечно, вернётся.
Улетит вороньё.
Только нам не зачтётся
Всепрощенье её.


      

ЗОЛОТАЯ ДУША

По пространству любви летая,
Я скажу, ничего не тая:
«У тебя душа золотая,
Ненаглядная ты моя».

Ты, как будто, волной играя,
К струнам трепетным тянешь нить.
Я ценю в тебе, дорогая,
Этот солнечный дар – любить.

А у любящих – вдосталь хлеба.
Наполняю весной паруса
И гляжу в бездонное небо
Сквозь твои голубые глаза.

Невозможно такой родиться.
Созревает цветок не спеша.
А на ветках щебечут птицы:
«У неё золотая душа».


              УСПЕНИЕ

В небесах продолжается пение.
Это просто сегодня – Успение.
Погуляю немного, как водится,
По местам, где прошла Богородица.

В целомудрии многое видится,
По приметам заветным предвидится.
И, накрыв на столы угощение,
Нашим ближним мы дарим прощение.


          ПЕРЕВОДЧИК

Я знал английский и фарси,
И мог немного пофорсить:
Мне с лёгкой маминой руки
Судьбою стали языки.

Узнал я много лет назад:
Бог по-персидски - это сад.
Познал я таинство дорог,
И вот пришёл ко мне мой Бог.

Сумел я смерть перебороть,
И спас меня тогда Господь.
Не потерять и не забыть,
Решая, быть или не быть.

Не торопи в себе итог,
И садом в сердце станет Бог.


                МАМЕ

На крутой, беспощадной войне
И привал – долгожданная милость.
Потому ли так хочется мне,
Чтобы ты мне сегодня приснилась?

Ты приснись мне – с весной на лице,
Долгой жизни безоблачной ранью,
Ты невестой приснись мне, в венце,
В час, когда не страшны расставанья!

Я увижу тебя среди снов,
Обниму – и не хватит дыханья:
Ныне, присно, во веки веков
Я – твой смысл и твоё оправданье.

Разгорается зарево дня.
Поднимается яростный ветер.
Сколько лет проживёшь ты на свете,
Если пуля догонит меня?


  МАМИНА ЧЕРЕШНЯ

                Полине

Мы состоим из звёздной пыли,
Частичек млечного пути.
Там сын и мама раму мыли…
Только на старом снимке мы ли?
Уже ответа не найти.

Где лирика – там часто драма.
Я ключик к прошлому найду.
Однажды посадила мама
Черешню в солнечном саду.

Потом погладила листочек
И молвила в сияньи дня:
«Вот видишь деревце, сыночек?
Оно переживёт меня».

И, посмотрев на листья нежно,
Добавила, потупив взор:
«Увидишь мамину черешню –
И вспомнишь этот разговор.

И прошлое придёт сердечно,
И вспомнишь ты, что я – была!»
И словно на мгновенье вечность
Сквозь это деревце прошла.

От всех печалей вижу средство.
Оно сияет, как звезда,
И переходит по наследству,
И не уходит никогда.


                РОДИНА

Посади меня в землю – и я взойду.
Поле брани по воздуху перейду.
Корни, полные света, в земле пущу.
Я в сердца прорастаю, себя ращу.

Посади меня в небо – и я взойду.
Вброд пространство и время я перейду.
Будет странствие длиться, быть может, век.
Я могу заблудиться, ведь я – побег.

Посади меня в сердце – и я взойду.
Беспокойным свеченьем зажгу звезду.
Кто я? Что я? Об этом тревожно знать,
Но везде мне отечество и благодать.


*****
С чего нам фестиваль начать?
Давайте гениальничать!
Бесстрашно путешествовать в мирах.
Что толку нам миндальничать? –
Мы будем гениальничать,
Мечтать об ослепительных дарах.

Ведь совестно постыдничать!
Отчаянней – пустынничать,
Из самого себя рождая мир.
Довольно нам бездельничать.
Ведь радостней – пастель начать.
А после – закатить с друзьями пир.

Довольно нам бескрыльничать,
Наветничать и скрытничать,
Пусть даже мир к обратному привык,
Не будем лишь молчальничать –
Давайте гениальничать!
Грядущему показывать язык.


      СТИХОТЕРАПИЯ

Когда твои поникли крылья,
Стихи – лекарство от бессилья.

Не благодать, не панацея –
Но ты становишься сильнее
И снова видишь двери рая,
Свою печаль превозмогая.

Так в дни утраты роковые
Спасает стихотерапия.


*****
Я своё писательство не брошу,
В молодости брошенный под пули.
Словно бы с меня содрали кожу –
И затем на место не вернули.

Всё же превозмог я смерти жатву,
И с тех пор свободою дышу я,
Словно бы на небе взяли клятву,
Что о самом главном напишу я.


*****
Ты просто живёшь – и приходит твой час.
Себя не кори и не мучай:
Ведь с равною долей участвуют в нас
И опыт, и гений, и случай.

Бывает, иссякнет небесная бронь –
Ничто не даётся бессрочно –
Но, если сойдёт благодатный огонь,
Записывай в сердце построчно.

И, может, Всевышний однажды, в страду,
Простит тебе эту длинноту –
За то, что нечаянно, в полубреду,
Ты взял свою верхнюю ноту.


       КРЕСТОСЛОВИЦА

                Мир ловил меня, но не поймал.
                Григорий Сковорода

У поэта, что миром не ловится,
Испытание есть – крестословица.

Он плывёт на плоту между рифами,
Осенён перекрёстными рифмами.

Не находит он мира – и мается:
Жизнь разбитым стеклом разлетается.

Лапой львиною бьёт она в лоб его –
И бессмертное требует топливо.

На церквах – купола позлащённые,
А стихи – вот беда – некрещёные!

Лишь душа – голосов страстотерпица –
В неизбывности музыки теплится,

И родная сестра – крестословица –
К потаённому небу готовится.


     Александр Карпенко: «Если жизнь в тягость — пиши. Не можешь писать — Живи!»
ИСТОЧНИК: Epoch Times11.12.2009 Обновлено: 06.09.2021 13:41
Vk Telegram Twittern Od Email Print
 
Поэт, военный переводчик, Александр Карпенко. Фото: Ульяна Ким/Великая Эпоха
Поэт, военный переводчик, чудом выживший в афганской войне. В 20 лет он вернулся из Афганистана в звании младшего лейтенанта после тяжелого ранения, подорвавшись в бронетранспортёре на мине.
В 1981 году поехал служить в Афганистан переводчиком с фарси, после окончания годичных курсов при Военном институте. Награду свою — орден Красной Звезды — Александр Карпенко получал уже в госпитале.
Вот что писал он в своем дневнике после трех лет, проведенных в госпитале: «Честно говоря, на душе неспокойно. Знаю, конечно, что не пропаду, что в трудную минуту есть на кого опереться. Но всё-таки это будет непросто — снова найти себя, утвердиться, преодолеть возможные житейские невзгоды — они ведь никого не обходят стороной. Наступает время работы, моей работы, чтобы без скидок, без снисхождения, без оговорок стать на ноги… Смогу? Должен смочь! Зря, что ли, сшивали меня здесь столько месяцев! Присядем на дорожку… Прощай, госпиталь!»
Мы встретились с ним поговорить не столько о ТОЙ войне, сколько о его творчестве. В качестве эпиграфа к «Госпитальному дневнику» Александр Карпенко написал: «Если жизнь в тягость — пиши. Не можешь писать — Живи!», и эта позиция нашла отражение в его дальнейшей жизни.
— Александр, Вы как-то сказали: «Поэзия — это судьба, положенная на музыку слов». Какое место в Вашей жизни занимает поэзия?
А.К.:
В 1984 году, когда демобилизовался по состоянию здоровья, я поступил в Литературный институт им. Горького, который закончил в 1989 году. Писать стихи пробовал с 13 лет. Начиная с 1984 года начал публиковаться в «толстых» журналах. И вот в 1989 году вышла моя первая книга «Разговоры со смертью», которая была выдвинута издательским домом «Молодая гвардия» на соискание премии Ленинского комсомола в области литературы и искусства. Но поэзия — это не столько новые сборники стихов, сколько состояние души.

— Но Вы не менее популярны как исполнитель авторских песен?
А.К.
: Да, сейчас передо мной распахнул свои двери такой известный и раскрученный бард-клуб, как «Гнездо Глухаря». В октябре этого года на вечере-концерте, который был организован в день моего рождения, мне вручили несколько дипломов за участие в правительственных концертах прошлых лет. Не гонюсь ни за какими званиями, но все равно было приятно, что моё творчество, хотя и с некоторым запозданием, оценили. Я выпустил три аудиоальбома песен — «Ждать и жить», «Саламандры не горят в огне» и «Две Правды».
— Вы пишете и стихи, и музыку к своим песням? Насколько считаете себя профессиональным исполнителем авторской песни?
А.К.:
Можно так сказать — уровень моей игры на музыкальных инструментах сильно отстает от требуемого уровня музыки и стихов: раненые пальцы левой руки отказываются бегать по струнам и клавишам. Поэтому я здесь зависим от наличия аранжировок. Но, во-первых, нанять хорошего аранжировщика стоит недёшево. Во-вторых, аранжировщики — люди очень разные. Мы не всегда совпадаем с ними в том, как я слышу свои песни и как они. Это не простое дело. Всякое совпадение замысла песни с аранжировкой — несомненная удача.
— Расскажите, о чем Ваши песни?
А.К.:
О чем я пою? Это драматические, героико-романтические песни. Много песен о любви. Есть песни как фуги — одна тема органично переплетается с другими. Через войну можно поведать миру о любви. И наоборот.

— Входите ли Вы в какие-либо творческие объединения, группы?

А.К.:
Казалось бы, поэт — существо одинокое и свободное, однако если ты не входишь ни в какие образования или сообщества, очень трудно заявить о себе как поэт. Вначале мне приклеивали ярлык «поэт-афганец». Даже могли объявить, что выступает бывший танкист афганской войны, т.е. принижали мое творчество до уровня выступления солдата.

— Вам удалось разбить этот стереотип?
А.К.:
Разбить удалось, но появились другие коллизии. Когда я стал меньше петь песен на военную тематику, друзья-афганцы говорили, что я предал афганскую песню, зазнался, отклонился, следую за публикой.
— Как происходит творческий процесс зарождения песни: сначала пишутся стихи, потом на них ложится музыка?
А.К.:
Да, можно так сказать, что сначала рождаются стихи. Но часто одновременно с написанием стихотворных строчек рождается мелодия будущей песни. Трудно рассказать словами, как это происходит. Иногда не знаешь, сколько будет куплетов, какой будет припев.
— Были у Вас моменты, когда Вы чувствовали: «Вот она эта песня, та самая, единственная?»
А.К.:
Были. Но сейчас этих «единственных» набралось у меня целых три. Одна из них называется «Поговори со мной трава», она попала в телепередачу «Взгляд», затем — в телесериал «За все заплачено». Потом перекочевала во все антологии военной лирики.
— Сможете напеть ее?
А.К.:
Пожалуйста, только, конечно, акапельно:
Поговори со мной, трава!
Скажи мне, где берутся силы?
Меня ведь тоже так косили,
Что отлетала голова …
Скажи, подружка, как дела?
Какие ветру снятся дали?
Меня ведь тоже поджигали –
И я, как ты, сгорал дотла.
Откуда силы-то взялись?
Казалось, нет нас – только пепел,
Но мы из этих смертных петель,
Как птица Феникс, поднялись.
Скажи мне нежные слова.
Нас ждут и праздники, и будни.
Я снова молод, весел, буен.
Поговори со мной, трава!
— Спасибо. Назовете две другие песни?
А.К.:
Потом появилась песня «Сирано де Бержерак». Многим понравилась необычная аранжировка к этой песне. По ритму это — марш. Мне даже показалось, что в этой песне мелодия получилась удачнее, чем стихи.
А третья песня называется «Боже, пришли мне равную», она завоевала призы на нескольких фестивалях авторской песни. Иногда знакомые и друзья возмущаются, что я пою одни и те же песни. Но что делать, если людям нравятся именно эти песни и они требуют их исполнения, кричат из зала: «Давай «Равную…» или «Траву…» или «Сирано…».
— Вам больше нравится выступать с сольными концертами или вместе с другими артистами?
А.К.:
Мне лучше выступать с какими-нибудь знаменитыми артистами, чтобы не заниматься организацией самих концертов. Попасть на такие концерты тоже непросто. Там очень большая конкуренция, хотя я могу выступать в разных жанрах – и петь песни, и читать стихи, и даже быть ведущим. Но сольные концерты я тоже люблю, просто к ним нужно специально готовиться.

— Насколько я знаю, Ваше творчество не ограничивается написанием стихов или музыки?
А.К.:
Я в свое время получил хорошее образование, могу переводить с иностранных языков. Часто пишу в различных блогах, комментирую чьи-то произведения, помогаю молодым писателям. Кроме того, как член Союза писателей России, участвую в мероприятиях.
Пишу детские стихи и повести, пародии, эпиграммы, философскую прозу, афоризмы и мысли. Еще снимаюсь в фильмах и телепрограммах. Снялся в нескольких художественных и документальных фильмах: «Не забудь оглянуться», режиссёр Воропаев, «Дорогие мои», режиссёр Спивак и другие.
Неоднократно участвовал в телепрограмме «Взгляд», в фестивалях солдатской песни «Виктория», таких популярных телепередачах, как «Большая стирка», «Забытый полк» и др.
А однажды сугубо новостная программа «Время» уделила моему творчеству целых семь минут!
— Как же вы успеваете всем этим заниматься?
А.К.:
Очень много впечатлений, художественных, театральных, из собственной жизни, из рассказов друзей. Хорошо, когда успеваю тезисно что-то набросать, чтобы не забыть и потом взяться более основательно.
Главный мой принцип — заниматься не всем сразу, а поочерёдно, в некоторой последовательности. Иногда сама жизнь подсказывает темы. Вот недавно обратил внимание на то, что два союзных государства — Россия и Белоруссия не выполняют взятые на себя обязательства и, как человек, переживающий за это дело, тоже пишу об этом. Как сделать так, чтобы граждане Белоруссии имели какие-то преимущества в России, раз мы единое государство, как граждане стран, входящих в ЕС.

— Знаете ли Вы своих читателей? Можете рассказать случай, как ваши стихи и музыка влияли на других людей?
А.К.:
Наверное, кому-то нужно, то, что я пишу. Для обратной связи есть интернет, есть блоги, можно обмениваться мнениями. Иногда я вижу, что моими стихами объясняются в любви, без ссылки на автора, естественно (смеется). Мне писали, что моя песня «Поговори со мной трава» помогла одной девушке пережить депрессию, ведь там трава, как птица Феникс, возрождается к жизни.

— Когда Вы выступаете на больших площадках, читаете только свои стихи, поете свои песни?
А.К.:
Не обязательно. Иногда пою песни друзей. Могу прочесть стихи классиков. Но со стихами на больших площадках выступать непросто. Если ты выступаешь на одном концерте с шумными рок-группами, приходится дотягивать свою энергетику до них, чтобы быть услышанным.
— И еще несколько вопросов по теме, с которой мы начали беседу. Как Вы объясните такое явление, как «афганский синдром»?
А.К.:
Афганский синдром, как и вьетнамский синдром, проявил себя как явление, потому что солдатам было тяжело адаптироваться к мирной жизни после войны.
Статистика выдает ужасную информацию, что после войны погибло больше людей, чем во время войны. Бывшие воины спиваются, опускаются на дно, и нельзя судить об этом явлении по успешным афганцам, тем, кто занимается бизнесом или заседает в Думе.
Какая причина? Во многом это связано с психическим состоянием человека. Когда процесс запущен, трудно подняться.
Иногда человек, исчерпав заряд славы, внимания, полученный за участие в войне, потом не находит себя в мирной жизни, не понимает, что в ней тоже можно реализоваться, но — иначе. Это одна сторона медали. С другой стороны, многие на войне в состоянии аффекта убивали мирных жителей, и это преследует душу, мучит как ночной кошмар, терзает совесть.

— Пытались ли Вы помочь кому-либо выбраться из этого тупика?

А.К.:
Как помочь, не знаю, это довольно сложно сделать при помощи творчества. Есть специальные реабилитационные центры, но их, к сожалению, очень мало. Многие афганцы идут работать в милицию, отправляются в «горячие точки» и там погибают. Это — явные причины.
Но есть ещё и тайные. Например, есть одна причина, погубившая многих солдат уже после афганской войны. Вокруг много красивых женщин, но мало хороших жен, которые приняли бы с теплом и лаской мужей, вернувшихся после войны, с их надломленной психикой и покалеченными телами. Разводы, измены окончательно поломали судьбы многих афганцев.

— Александр, а какую роль играют женщины в Вашей жизни?
А.К.:
Любимая женщина — это всегда адреналин! Периоды жизни, осенённые сильными чувствами, всегда особенно плодотворны. Появляются энергетика постижения мира и его преобразования. И всё это — через образ женщины.
* * * *
Александр ЛАЗАРЕВ
Альманах Миражистов
 
 
АЛЕКСАНДР ЛАЗАРЕВ

«НЕМЕЛА ВЕЧНОСТЬ НА КРЕСТЕ…»


***

Между Сциллой и Харибдой –
на разрыв с женой ли, с другом…
по-над бытом воспарил бы,
между севером и югом,

между дьяволом и богом,
молотом и наковальней –
я лавирую в тревоге,
холодно мне и печально.

Между делом и забавой,
между мною и собою,
я болтаюсь левым, правым –
между небом и землёю.

Между Летой и Евфратом,
между зримым и незримым…
Всем хотел прийтись я братом,
всеми быть хотел любимым!


***

приди ко мне нечаянно
останься невзначай
а пуще паче чаянья
и думать не мечтай
от прочих отличая но
расчёты выключай
приди абы нечаянно
как будто бы на чай


***

И сидели как живые
вкруг меня мои друзья,
молчаливы пожилые,
молодые же, дразня –
что со временем не слажен,
что меня как будто нет,
что давно мне стал не важен
меркнущий неверный свет,
мол, напрасные боренья   
прекращай, печаль долой,   
проглоти уже сомненья
и давай-ка к нам – домой.

Это было?!
Или морок?
Или обморок ночной?
Иль нашёптывал мне ворог,
приходивший вновь за мной?..


***

Всё чаще сплю,
всё дольше сплю –
совсем иная жизнь во снах:
я там любим,
и там люблю,
там бесконечная весна.   
Как прежде:
мать, отец и брат –
там за одним столом.
одни.
Всё там, чему я был бы рад, –
и оттого душа саднит…
К себе, с себя всё строже спрос
и в яви связи нет ни с чем,
и всё острей простой вопрос –
мне просыпаться-то зачем?


***

лежу тихонько радуюсь
на лампочку смотрю
как будто бы на радугу
как будто бы в раю
мой мир ещё гармония   
ничто не застит свет
цветёт во мне бегония
мне нет ещё двух лет
 

***

одно и то же всюду
с гнетущим постоянством
штампованные люди
блистающие в глянце
решающие как мне   
равняющие в толпы
метающие камни
торчащим в лоб и по лбу
ловлю себя на мысли
зачем вставать с постели
коль недоступны выси
и не осталось цели.
 

горькое
Скоро и на взлёт –
износилось тело…
А душа поёт,
как и прежде пела,
но уже сильней
и проникновенней…
Тяжко с телом ей
управляться бренным,
тесно стало ей      
в сумрачной темнице,
рвётся ввысь… за ней
полететь бы птицей
и вернуть назад –
упущений столько!
Удержать нельзя,
расставаться – горько.
***

человеку не поможешь
расстарайся а не сможешь
человек себе сусанин
человек зарос усами
затворился бородой
дорожит своей бедой


***

Успей,
лови надмирный звук,
впитай,
яви его, упрочив…
Есть магия
в порядке букв   
и волшебство
в устройстве строчек.


***

Ах, как же славно
было всё вначале…
Мир  был родным,
в макушку целовал…
Незнание спасало от печалей,
Иллюзии питали идеал.
Пришла пора
с мудрёными очками
и будто бы
открыла третий глаз:         
вдруг понял –
не найти алатырь-камень*
тому, кто жизнь увидел без прикрас…
Смиряюсь
и не буйствую напрасно
и не фехтую жизнерадостно ни с чем…
Но жизнь – безотносительно прекрасна,
единожды дарованная всем.
______________________________________

* – «Всем камням отец», пуп земли,
содержащий сакральные письмена,
наделяемый целебными свойствами.
Часто упоминается в русских заговорах,
как «сила могучая, которой конца нет».


            Иной

Все, кто ждал меня,
                ушли.
Кто любил меня –
                остыли.
Вышли сроки,
ни души, мне родной,
в житейской стыни.
Сумрак леса… не вернуться:
гонит гомон «камыша».
Нестерпимо – улыбнуться,
грудью полной задышать.
Лет растраченных остуда
оплетает ноги мне,
я упорно верю в чудо,
но душа моя – в огне.
Сердце съёжилось, а сила –
как и не было её,
всё судьбина мне простила,
все ошибки – под быльё…
Чёртов куст, петушья шпора
вкруг меня, куда б ни шёл.
В чём же, в ком моя опора?
Что мне нынче хорошо?
Что грядущий день готовит,
и смогу ли обрести
чистых духом, сердцем, кровью
на запутанном пути?
…И плутаю, как в дурмане,
от отчаянья до вины:
что-то держит, водит, манит –
прочих отыскать иных.


***
Такие яблоки честные!
Надкусишь –
режутся рога...
и мчишь
лугами заливными
туда, где стелется Река,
струится плавно ниоткуда
и неизбежно в никуда…
всё мчишь
с великой верой в чудо
прочь
от потерь и от стыда,
в надежде получить ответы,
прощение, смиряя нрав, –
под милосердный ливень света
к живой росе целебных трав.
***

Я привыкаю к одиночеству,
а одиночество ко мне,
оно зовёт меня по отчеству 
и зазывает в сад камней,
где будто бы свободу полную 
и мудрость обрету, ещё –
где никогда не будет больно мне,
прощу и буду сам прощён;
избавлюсь там и от сумятицы
невнятной жизни (шут бы с ней)…
Среди сухой воды приладиться 
смогу к триадам из камней.


***

ПрожитОе – возня,
без тепла прогорел,
слишком мало познал,
слишком поздно прозрел,
опоздал, опоздал,
о пустом я радел,
опустела казна,
слишком близок предел…
***

Немела Вечность на кресте,
густело время, замер анкер…
Мне бес шептал о доброте,
хлестал крылом, как плетью, ангел…
Явилась истина на миг,
тьму отворила вспышкой света.
но я ослеп, и не постиг,
и не сумел найти ответа…


***

Бог не может быть мстительным,
не пристрастна Судьба.
Наш успех относителен,
и условна беда.


***

Нет безнадёжнее потери,
необратимее пути,
чем, ни во что уже не веря,
покорно в прошлое сойти.
Покорно, раньше срока, с грустью
уйти, на всё махнув рукой,
в небытие забиться, струсив…
и там не обрести покой.


***

Отпусти меня, тоска,
                отпусти,
И не бей, судьба, с носка,
                а прости.
Все долги мои спиши,
                поспеши
снять заклятие с души –
                душно жить!
Милосердие верша,
                пожури;
непомерному мне шанс
                подари.
Я воспряну и верну
                всё с лихвой.
Соберу себя – клянусь
                головой!


 
Виктор КОРКИЯ
Альманах Миражистов
 

          
 
   ВИКТОР КОРКИЯ
«НИКТО ЗА МУЗЫКУ НЕ ПЛАТИТ…»

Виктор Коркия – поэт, драматург. Родился в 1948 году. Закончил Московский авиационный институт. В 1976 –1990 годы — литсотрудник отдела поэзии журнала «Юность». В конце 1980-х – один из основателей Клуба «Поэзия».  Автор книги стихов «Свободное время» (1988). Живет в Москве.


*   *   *

                Денису Новикову

Вне зависимости от
и при этом не взирая,
жил бы я наоборот,
жил бы я не умирая.

Как небесный старожил,
близкий ангелам по духу,
жил бы я и не спешил
топором убить старуху.

Так и так она помрёт –
часом раньше, веком позже...
Но в грядущее, как в рот,
не могу смотреть без дрожи.

Или кровь, что там течёт,
сквозь меня не протекает,
или прошлое не в счёт,
или жизнь моя не тает

с каждым часом,
с каждым днём,
с каждым годом,
с каждым веком...

Выпьем с горя –
и пойдём,
разойдемся по отсекам,

разбежимся кто куда,
растворимся без остатка
в яме Страшного Суда,
в бойне нового порядка –

вне зависимости от
той старухи убиенной,
что одна во всей вселенной
ни процента не берёт.



 *   *   *

Он так хотел сойти с ума,
но как-то не сходилось.
Он вышел из дому. Зима
белела и светилась.

Он посмотрел по сторонам,
превозмогая жалость:
белело тут, светилось там,
а жизнь не получалась.

Он шёл в толпе, томясь одним –
умом, и тьма народа
взаимодействовала с ним
как мёртвая природа.

Круговорот каких-то морд
урчал и мыслил здраво,
и, как великий натюрморт,
лежала сверхдержава.

Над ней луна средь бела дня
плыла в небесной сини.
Он шёл, молчание храня
от имени России.

Он понимал её умом
и понимал поэта,
который смел сказать о том,
что невозможно это.

Но пусть и Запад, и Восток
исполнены коварства,
Россия всё-таки не Бог,
а Бог – не государство.


            Немота

Когда слезоточивый газ
течёт из юных женских глаз,
и звёзды, ставшие очами,
пронзают бездну пустоты, –
вселенский голос немоты
звучит безлунными ночами.

И крик души – безмолвный крик
над Гибралтарскими Столбами
летит, отпущенный губами
в Аид сошедших Эвридик.

И отражаясь от небес,
окутывает Пиренеи,
и немота шумит как лес,
и небо кажется темнее,

чем тьма, чем истина, чем крик,
который все летит, немея,
и нет ни одного Орфея
на миллионы Эвридик.

 
*   *   *
 
                В. Бережкову

Никто за музыку не платит,
никто шампанское не пьёт.
Кто даром времени не тратит,
тот, может быть, и не живёт.

И я не знаю, чем рискую
на этой страждущей земле,
и пальцем, может быть, рисую
свои узоры на стекле.

Святая ложь глаза не колет,
в могиле руки не связать.
Глаголет истина, глаголет,
не может ничего сказать.

И перед мировым пожаром,
перед потопом мировым
радар общается с радаром,
глухой беседует с немым.


*  *  *

                В. Салимону

Когда языковой барьер
преодолеет безъязыкий
и термоядерный пленэр
осветит месяц луноликий,
в потёмках музыки и сна
я побреду на голос крови
туда, где фряжская стена
хранит останки русской Трои.

Доисторическая жуть –
сибирский тракт и звон кандальный,
последний бой, последний путь,
блатной некрополь коммунальный...
Прощай, гражданская война!
Отныне – горе по колено.
Свободы красная цена,
иллюзий траурная пена...

Но между нами – семь веков,
а не двенадцать пятилеток.
Осталась пара пустяков –
забыть и это напоследок.
Внутри троянского коня
играют выхлопные газы,
и в космос хлещет из меня
источник жизни и заразы.


*   *   *

                А. Парщикову

Фигура сойдёт с пьедестала без помощи ног.
В полях под Москвой, где зарыты персоны нон грата
история учит, и этот открытый урок
исходит от тех, кто в поля отошёл без возврата.

История тащится – тем ли, другим ли путём.
Фигура без ног переступит границы столетий.
Закаты Европы на зубе её золотом
блеснут напоследок, и тьма воцарится на свете.

Фигура без помощи ног обойдёт пьедестал,
пустой без сошедшей на землю фигуры безногой,
и сквозь пустоту я увижу звериный оскал
беспомощной жизни, бредущей своею дорогой.

Природа боится, но не пустоты, а себя.
Себя, то есть тех, кто собой заполняет природу.
Фигура без ног заполняет природу, и я
уже не могу различить пустоту и свободу.


*   *   *

То, что не снится нашим мудрецам,
быть может, снится нашим мертвецам.
Не льщу себя надеждой, не прельщаю,
но перед каждым каменным лицом
себя я ощущаю мертвецом,
а больше – ничего не ощущаю.



*   *   *

Я думаю, что если бы Гомера
ударили разок мотыгой кхмера,
то он не написал бы ни черта!..
А впрочем, и из нашего компота,
пожалуй, можно выудить  Пол Пота.
который Пиночету не чета.


*   *   *

И мы проходим через пытки наши,
недоумённо думая о том,
что поначалу и не больно даже,
не так, по крайней мере, как потом.

За днями дни – и мы уже другие,
другая жизнь по улице пылит,
и самые на свете дорогие
не спрашивают, что у нас болит.

Мы на потом оставили так много,
как будто впереди у нас века.
Мы никого уже не судим строго,
не изрекаем истин свысока.

И самые на свете дорогие,
которым боль мы принесли одну,
не верят, что наступят дни такие –
смягчающие душу и вину…


*   *   *

Здесь, в Испании, где ты
и всегда найдется та,
где послания – цветы,
а признание – плита,
здесь любая площадь – круг
для копыт и красных краг,
там, где ты или твой друг
с кровью заключают брак.
Сразу возникает бык,
наставляет острый рог,
испускает смертный рык,
разворачивает бок,

разворачивает бок –
круглый, словно ржавый бак,
необъятный, как каток,
и лоснящийся, как лак.
Соблюдая внешний шик,
подавляя первый шок,
делает свой первый шаг
будущий костей мешок.
Делает свой первый шаг
в окруженье верных слуг,
разворачивает стяг,
каблуком бьёт о каблук,
и под общее «ура!»
ты увидишь через миг:
бандерильи – шампура
входят в будущий шашлык.
Продолжаешь наступать,
говоришь: иди сюда! –
чтоб скатёркою застлать
стол нестрашного суда.
Ведь не жаль, не жаль, не жаль,
все предчувствуют конец,
и твоя пронзает сталь
сразу тысячи сердец.
Под прицелом этих глаз
ты застыл один – в крови.
Вот примерно так у нас
объясняются в любви.


*   *   *

Жизнь сложилась как сложилась,
ничего иного нет –
так писалось, так дружилось,
столько зим и столько лет.

Млечный путь ведёт под землю,
осень плачет по весне.
Только то, чему я внемлю,
только то и внемлет мне.

И летит, летит мгновенье,
жизни равное, во тьму
сквозь последнее томленье,
непосильное уму…


*   *   *

О, Гималаи!.. О, Гималаи!..
Сквозь государственный строй облаков
белые люди, миклухи-маклаи,
смотрят в туманные дали веков.

Может быть, там, за чертой горизонта,
на расстоянии жизни моей,
синие волны Эвксинского Понта
или других благодатных морей...

Так далеко я отсюда не вижу
и не затем я на свете живу,
чтобы однажды представить Парижу
полный отчёт о своих рандеву.

Бедный дикарь, я прикину на пальцах
жалкой судьбы световые года.
Чёрная дума о звёздных скитальцах
в царстве теней не оставит следа.

Смутное время на жидких кристаллах
нервно пульсирует, но не течёт.
Я отстаю от народов отсталых
и закрываюсь от них на учёт.

Я изуверился в людях и зверях.
Вся пропаганда добра и любви
дыбом стоит, как всклокоченный Рерих,
на просвещенной дворянской крови.

Все человечество – лишние люди,
совесть моя перед ними чиста.
Легче простить христианство Иуде,
чем допустить иудейство Христа.

О, Гималаи, Тибеты, Тянь-Шани!..
О, Пиренеи, Карпаты, Кавказ!..
Три папуаса в родном Магадане
мрачно жуют социальный заказ.

Где не ступала нога человека,
я прохожу, как Батый по Луне.
В каменных джунглях XX века
дети поют о холодной войне.

1983
 
 
 




 
Мария ОКУНЕВА
Альманах Миражистов
 
 
***
рыбы плещутся на снегу, замалчивая разлуку
мы друг друга больше никогда не отыщем здесь
не ищи

в этом липком аду ты узнаешь меня окружённой в кольцо
бешеными псами, похожими на провода
истошно рычат и гудят как в реке вода:

не возвращайся назад
богатыри все врут
они никогда не любили тебя

уходят маленькие коты
уходят маленькие любови мои
уходят твои следы за реку, по мосту

мы не прощаемся
ты просто меня не понял

в этом кошмаре я бегу от тебя босиком
по песку
ты не спасёшь меня
ты никогда не пытался

где-то под сердцем акация опадала
и плакала
опадала и плакала
на подошве твоей остались мои слёзы-листья

память догонит тебя поздно ночью
злыми мокрыми псами
и ты не сможешь бежать
ноги спутают провода
и слова слова слова

видишь у этих облезлых собак мои глаза
зеленого цвета
не отворачивайся богатыри ничего не боятся

ты так ничего и не понял во мне
поёт малиновка в густом саду:
так бывает

в этой пустыне даже Господь не остался
видит Бог хватит сиротства

рыбы плещутся на снегу, замалчивая разлуку
мне снится город в Крыму и пыль от колес
там меня обнимают другие руки

***
я проснусь однажды
в другой, не в этой жизни —
собакой-дворнягой, кусающей море,
прыгающей на волнорезе.
ночью я буду купаться в пене,
отряхиваться на прохожих,
бегать за облезлыми котофеями, портить их быт кошачий.
я забуду прошлую жизнь, сиротливое детство, папку.
я не вспомню подарок — пластмассовую дорогу, поезда-игрушки.
и поцелуи на лбу отцовские, пухлые губы,
мокрые отпечатки.
в следующей жизни я проснусь кареглазая,
взгляд у меня будет псовый, самый собачий.
ко мне будут бегать дети, таскать объедки,
сворованные у пьяного бати.
утренние чайки будут будить к рассвету,
вырвут собачью душу.
я совсем все забуду: и крики о помощи,
и вопли ночью, и то, что Бог меня так любил,
что даже не слышал.
вот бы проснуться так: чтобы внутри тихонечко,
тихо-тихо — что-то пело во мне, шелестело без боли,
чтобы маленькое что-то больше не дрожало от страха,
чтобы в сердце моём, собачьем, ничего —
только тоска по Богу.
вот бы проснуться так (я проснусь так однажды):
чтобы тихо-тихо, в душонке моей щенячьей,
заскулила наивно, по-детски,
эта тоска по Югу.
а потом замолчала,
и ты — замолчал навсегда во мне.



***
смотрю на маму снизу вверх
усами шевелю
я выросла совсем не так
и эта жизнь мне очень велика
не выгоняй меня я тут
я просто посижу
мне в раковине веселей я не хочу туда
я вдруг большой усатый таракан
я не пишу стихов и есть ли бог у тараканов
вот мой вопрос

прости меня
ведь это всё — небытие иль бытиё —
глядит в упрек мой старый кот
какой здесь бог

спит старый дом
сопит под боком слив
мне в раковине хорошо
вот только мама не кричи я тихо говорю
я выросла а жизнь мне кажется чужой
никто здесь не поймёт
свои усы таращу в небосвод
есть кто-нибудь?

я вдруг теперь большой дурацкий таракан
и я себя не чувствую живой
меня не съел котей
хотя он мог

***
ухожу, не смотри мне вслед
горизонт плывет будто асфальт в жару
и стихи я забираю с собой
все равно ты их никогда не пытался запомнить
полюби меня ну пожалуйста полюби
неужели я не красива неужели ты не хочешь меня
такую
такую маленькую такую глупую такую живую
ненавижу её
и ты ненавидишь её
исчезают мои следы тает снег
где-то лает бездомный пёс в ночи
я возвращаюсь туда откуда всё началось
я возвращаюсь израненная
и эту рану ничем не заткнуть
даже твоим «люблю»
в сердце решето я такой никогда не была
значит я тебя не люблю больше
спета эта грустная песенка
гой еси добрый молодец гой еси
 Окунева Мария Александровна / Okuneva Maria Aleksandrovna,Россия, г. Красноярск, dobermaaan777@gmail.com
 
Валерий ПРОКОШИН
 
Альманах Миражистов
 
На исходе сумрачного века
* * *
Сверкнёт электричка в глубоком снегу,
Просыпется с веток забытая снежность,
И в голое горло впитается нежность:
Зачем я так слышать и видеть могу?

Автобусной гарью и тесным теплом
Потом обласкает чернильная полночь.
Все звуки и краски слетятся на помощь:
Зачем мне так слышать и видеть потом?

Чердачной тоской и аптечным стеклом
Окончится эта попытка соблазна.
И только душа, как чужая, согласна
Всё видеть, и слышать, и помнить потом.
* * *
Выйти из дома, пройти мимо старой котельной,
Школы, церквушки – и дальше, такая идея.
И заблудиться – и выйти на берег кисельный,
Господи, где я?

Вечер – на вдохе – густой, словно каша из гречки,
Сотни июльских мурашек промчались по коже:
Девушка с парнем лениво выходят из речки –
Голые, Боже!

Медленный танец и ангельский звук песнопений,
Краски смешались и стали почти неземными.
Что это с ней… почему он встаёт на колени…
Что это с ними?

Мне этот мир недоступен… отравленный воздух –
Выдох… вжимаюсь всем телом в берёзу, как дятел.
И наблюдаю за тайными играми взрослых.
Я – наблюдатель.

– Кто это там, в голубом полумраке прищура,
Целится взглядом безумным, как камень в полёте?
– Тише! Смотри, этот мальчик похож на амура,
Только из плоти.
 
* * *
Утро дремлет в молочной пенке.
Я опять просыпаюсь вдруг –
Громче всех у соседа Генки
Чёрно-красный орёт петух.
Луч качнулся полоской узкой,
Кто-то звякнул ведром пустым.
Хорошо бежать по Калужской –
Через площадь – к реке, босым.
За осокой присев на корточки,
Заглядишься в который раз,
Как рыбак на дырявой лодочке
Заплывает в заводи глаз.
Облака бороздят просторы,
Как ничейные корабли.
И почти до небес – заборы
Проросли из сухой земли.
Но заборы насквозь проточены,
Приглядишься, а там, внутри:
Одуванчиковые обочины,
Лопушиные пустыри…
День сверкнул, как одно мгновение,
Но осталось в глазах – до слёз:
Муравьиное население
И полки золотых стрекоз.
 
 
* * *
На исходе сумрачного века,
В синих брызгах зимнего огня
Узкою дорожкой саундтрека
Я перехожу границу дня.

Новогодний ангел улетает,
Суть вещей и слов не отгадав.
И меня до дома провожает
Постаревший, тощий волкодав.

Нам с тобою счастья не хватило,
Кто-то третий выпил век до дна:
Челентано, Чонкин, Чикатило –
Знаковые стали имена.

Вечность вновь меняет заголовок,
Только всё написано давно.
Жизнь летит почти без остановок –
Вот такое грустное кино.
 
 
Бабочки
 
Осыпается цветной пыльцой под пальцами
Жизнь, наполненная ангельскими танцами.
Позовёшь – никто из детства не откликнется,
Но по-прежнему, как много лет назад,
Обжигает первой нежностью Крапивница,
Увлекая за собой в апрельский сад.

Голоногие, как мальчики нерусские,
Рассыпаются кузнечики июльские.
Боже, твой сачок не раз ещё опустится
До земли, накрыв молитвою меня:
Шоколадница, Лимонница, Капустница –
Падших девочек земные имена.

Солнце катится под горку спелым яблоком,
Я никак не научусь семейным навыкам:
Утром – чай, в обед – омлет, на ужин – ряженка,
Смех соседки из квартиры угловой…
И порхает одинокая Монашенка
Над седеющей моею головой.

Расцветает ночь чернильно-папиросная,
Словно жизнь – чужая, злая, несерьёзная.
Тень бессонницы, в окно влетев, куражится –
Вышивает чёрным крестиком, шутя.
Это Траурница, папа… это стражница
Вещих снов, посмертных слов, небытия.
 
 
* * *
Паустовский пишет: в Тарусе рай –
снегири на яблонях, словно шрифель,
а когда идёшь в дровяной сарай,
снег, исписанный воробьиным шрифтом.
Всё крыльцо – в синицах, в щеглах – окно,
на страницах крыши – ворон помарки.
Время движется, как в немом кино,
под стихи какого-нибудь Петрарки.
Приезжай из горьких своих столиц,
чтоб увидеть в подлиннике Россию.
Я вчера приручил трёх певчих птиц –
Ариадну, Анну, Анастасию.
 
 
* * *
Всё условно в этом доме, где печалью дни согреты,
Где случайный быт под вечер освещает лампы свет.
У предметов нет названий, объясняющих предметы,
Потому что без названья всё равно живёт предмет.

Всё условно в этой жизни, где за церковью – закаты,
А за старою тюрьмою разгорается рассвет.
Пусть поэты перед нами и ни в чём не виноваты,
У поэтов нет ни строчки, исцеляющей от бед.

Всё условно в этом мире, где враждуют половины,
Но библейские сюжеты так и ждут в конце пути.
Здесь над нынешним событьем вьются прошлые причины,
И легко уйти из жизни, а от смерти не уйти.
 
 
* * *
Время спаивать бабочек, ос и стрекоз
Виноградным вином или брагой.
Пьяный август, целуясь со всеми взасос,
Добавляет в шампанское местный наркоз,
Чтоб не путать Калугу с Итакой.

На полях среднерусской родной полосы
Сплошь ботва вперемежку с горохом.
Датый Бражник и злое похмелье осы,
На часах – трёхминутная тень стрекозы…
Сладко быть очарованным лохом.

Вспоминать одиссею куда-то на юг:
Дикий пляж и вино без закуски,
И нудисты кругом, и нудистки вокруг.
Мне хотелось, допив этот вечер из рук,
Петь хохляцкие песни по-русски.

Но шальная волна накатила в глаза,
Просолила собой две эпохи:
Бражник спился, в подъезде бомжует оса,
Стрекоза, говорят, улетела в USA.
Только мы всё такие же лохи.

Вспоминаем Итаку и эдак, и так,
Ловим райских кузнечиков речи.
Жизнь как будто разжала пудовый кулак,
Но по-прежнему пахнет клопами коньяк,
И запить его, Господи, нечем.
 
* * *
Как странно:
Песчинкою жгучего мрака,
Прорвавшись сквозь ангельское забытьё
Апрельской любви двух людей из барака,
Родиться в России – стать плотью её.

Как страшно:
Когда не любили, не звали
По имени, и предложили жильё
В каком-то обшарпанном полуподвале,
Прижиться в России – стать мясом её.

Как больно:
Однажды проснувшись средь ночи,
Увидеть в окне отраженье своё –
Из слёз и дождя, и других многоточий…
Подохнуть в России – стать прахом её.

Как сладко:
Во мрак погружаясь, как прежде –
На самое донышко, в небытиё,
Не ведать, что это, быть может, надежда
Остаться в России – быть болью её.
 
Волкодав
 
Просыпайся, лохматый зверёныш – собачья порода,
Сучье семя, как нынче сказал бы горбун Квазимодо.
Просыпайся, герой Мандельштама – щенок волкодава:
Пахнет нашатырём азиатская улочка справа,
А налево, насколько хватает безумного взгляда, –
Нереальная даже во сне территория местного ада.
Здесь недавно прошли, огрызаясь, тамбовские волки,
Оставляя следы меж февральских сугробов из хлорки.
Возвращаться из рая – плохая примета, когда ты
Наизусть помнишь все имена, адреса или даты.
На границе веков, государств, алфавитов, религий
Нас встречает, чтоб перевести через ад, полупьяный Вергилий.
Просыпайся: в Москве отсырел гексоген, словно порох,
Начинается грёбаный век – мне немного за сорок.
Просыпайся, мой маленький зверь, а то всё проворонишь:
И Манежную площадь в дыму, и в тумане – Воронеж.
Просыпайся, грызи эту жизнь молодыми зубами,
Я поставил осиновый крест на любимом тобой Мандельштаме.
 
 
Из цикла «Мать-и-матрица»
 
Заучив расписание вместе с разлукою,
Сяду в поезд, не ведая, что под Калугою
Вдруг нахлынет чужая, холодная, древняя
Ностальгия по имени Анна Андреевна.
И воскреснут над умершим, мартовским снегом
Имена обожжённых Серебряным веком.
И почудится: время чужими страницами
Шелестит, словно ночь – перелётными птицами.

Поезд в прошлое мчится: история в панике,
Ностальгия всю ночь дребезжит в подстаканнике.
Кто-то долго стучит кулачком под колёсами.
Возвращается классика страшными дозами.
И мелькают за окнами снова и снова –
Переделкино, Внуково и Комарово…
Вновь судьба на ладони – рублёвою решкою,
Девятнадцатый век оглянулся с усмешкою.

Мне казалось, что это виденье не кончится,
Даже в самом конце моего одиночества.
Но приходят другие – менять расписание
Там, где Осип с Иосифом ждут обрезания.
У пришедших, крещённых вчера Интернетом,
Ничего за душой, кроме юности, нету.
Хоть в Москве, хоть в Париже… да хоть под Калугою
Всех заносит одной виртуальною вьюгою.
Из цикла «КИЧ – ГЛАМУР – АРТХАУС далее везде»
 
у нас в городе
есть улица Жолио-Кюри
которую недавно хотели
переименовать
в улицу имени Нострадамуса
но жители улицы Жолио-Кюри
в знак протеста
перегородили проезжую часть
«Ностра-дамус – афе-рист!
Ностра-дамус – афе-рист!»
скандировали они хлопая в ладоши
а одна поэтесса подняла плакат
на котором было написано всего два слова
«Нострадамус – настрадались!»
водители маршруток и иномарок
матерились и уезжали в объезд
по соседней улице Бонч-Бруевича
 
 
* * *
медитируешь снег – и он длится, как будто к кому-то идёт
строевым, до казённых ворот, а потом от ворот – поворот
возвращается, белой стеною стоит, словно рухнет вот-вот

медитировать снег с декабря, подпирая подъездный косяк
как прекрасен ночной снегопад – на слезах, на крови, на костях
и темно, тишина, и светло, словно все друг у друга в гостях

оттолкни этот снег, отпихни, медитируй на брошенный кров
восстанавливай свет, заговаривай боль, останавливай кровь
потому что любовь, уходя по делам, возвращается вновь

медитировать снег по февраль, добавляя по вкусу то соль
то песок из реки. вот такая, прикинь, драматичная роль
пусть Шекспир отдыхает, смотри, на табло вновь двенадцать ноль-ноль
 
 
* * *
Проливные дожди, затяжные, протяжные, про…
Намывающие с наших ветреных крыш серебро,
И отмывшие стекла от птичьих полётов слепых,
И твоих отражений в последних объятьях моих.
Дождь стучит, будто он о любви на фарси говорит,
Переходит на русский, потом вообще на иврит.
Только лучше всего, от непьющих соседей тайком,
Одиночества вкус разбавлять дорогим коньяком.
Проливные дожди, заливные, заблудшие, за…
Стала влажной одежда и влажными стали глаза.
Тихо плачет несчастный ребёнок внизу, на втором,
И разбавлен коньяк позабытым твоим серебром.
 
 
Август
 
Лето катит последние вроде недели,
Вот и Яблочный Спас отслужили, отпели.

Август бродит в садах, а дожди – стороною,
Яблок в этом году, будто перед войною.

Но я чувствую вечную жизнь пуповиной,
Мне б дожить до шестидесяти с половиной.

Яблок вкус соблазняет до райского хруста,
Слово может быть вещим – считал Заратустра.

В этом мире, где все хоть чуть-чуть виноваты,
Слово может менять даже судьбы и даты.

Пусть всё так же сгорают закаты рябиной,
Мне б дожить до шестидесяти с половиной.

И я в первую очередь и даже в третью
Всё пытаюсь себя оправдать перед смертью.

И хочу передать на хвосте у сороки:
Что для вечности наши ничтожные сроки.

Ночь сочится сквозь узкие щели в заборе,
Тишина и покой на российском Фаворе.

Скоро осень и кажется: что ещё надо?
Август смотрит, как из Гефсиманского сада.
 
 
* * *
Мой голос, ещё не успевший растаять
В холодном пространстве, – обжёг твою память.

Ты бродишь на ощупь в немыслимой мгле,
Испуганно строчки мои повторяешь.
Не бойся, меня уже нет на земле –
И ты никогда меня не повстречаешь.

Лишь имя моё, с губ слетевшее вдруг,
На две половинки разломит твой слух.

И ты поскользнёшься и рухнешь на снег,
Паденьем разрушив мой сказочный имидж.
Не бойся, я канул давно и навек –
И ты никогда меня здесь не обнимешь.

Я даже любовью сюда не вернусь,
Чтоб расколдовать твою страшную грусть.

Остатки тепла разгребая в золе,
Прикрывшись кусками от тысячи рубищ,
Не бойся, меня уже нет на земле –
И ты никогда меня здесь не разлюбишь.
 
 Источник:
© Валерий Прокошин, 1980–2008.
© 45-я параллель, 2025.
 poems@45parallel.net
От редакции:
В этом номере в рубрике «Переплывшие Лету» публикуются воспоминания/размышления Вячеслава Черникова, художника-иллюстратора и большого друга В.П.:
«Слово о Валере Прокошине»
 45-я параллель, 1990-1995, 2006-2025
   
 
 
ССЫЛКИ НА АЛЬМАНАХИ ДООСОВ И МИРАЖИСТОВ
Читайте в цвете на старом ЛИТСОВЕТЕ!
Пощёчина Общественной Безвкусице 182 Kb Сборник Быль ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕНСАЦИЯ из Красноярска! Вышла в свет «ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ» Сто лет спустя после «Пощёчины общественному вкусу»! Группа «ДООС» и «МИРАЖИСТЫ» под одной обложкой. Константин КЕДРОВ, Николай ЕРЁМИН, Марина САВВИНЫХ, Евгений МАМОНТОВ,Елена КАЦЮБА, Маргарита АЛЬ, Ольга ГУЛЯЕВА. Читайте в библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска! Спрашивайте у авторов!
06.09.15 07:07

45-тка ВАМ new
КАЙФ new
КАЙФ в русском ПЕН центре https://penrus.ru/2020/01/17/literaturnoe-sobytie/
СОЛО на РОЯЛЕ
СОЛО НА РЕИНКАРНАЦИЯ
Форма: КОЛОБОК-ВАМ
Внуки Ра
Любящие Ерёмина, ВАМ
Форма: Очерк ТАЙМ-АУТ

КРУТНЯК
СЕМЕРИНКА -ВАМ
АВЕРС и РЕВЕРС

ТОЧКИ над Ё
ЗЕЛО
РОГ ИЗОБИЛИЯ  БОМОНД

ВНЕ КОНКУРСОВ И КОНКУРЕНЦИЙ


КаТаВаСиЯ

КАСТРЮЛЯ и ЗВЕЗДА, или АМФОРА НОВОГО СМЫСЛА  ЛАУРЕАТЫ ЕРЁМИНСКОЙ ПРЕМИИ


СИБИРСКАЯ

СЧАСТЛИВАЯ


АЛЬМАНАХ ЕБЖ "Если Буду Жив"

5-й УГОЛ 4-го



Альманах Миражистов  чУдное эхо
В ЖЖ https://nik-eremin.livejournal.com/686170.html?newpost=1
На сьтихи.ру
http://stihi.ru/2025/09/14/843



 
               

 
КОНСЕНСУС
СОДЕРЖАНИЕ
Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ, Николай ЕРЁМИН, Александр КАРПЕНКО Александр ЛАЗАРЕВ,
Виктор КОРКИЯ, Мария ОКУНЕВА,   
Валерий ПРОКОШИН

 
Альманах Миражистов

КрасноярсК
2025
 
 Автор бренда МИРАЖИСТЫ
Николай Николаевич Ерёмин - составитель альманаха
КОНСЕНСУС
  Красноярск, телефон 8 950 401 301 7  nikolaier@mail.ru