На белом листе своею рукой
Я штрих за штрихом наношу.
И образ, который я мысленно вижу,
В графите затем воплощу.
Чей образ? - вдруг спросит меня мой ценитель.
Охотно отвечу тотчас:
- Тот образ, который пошлёт Вдохновитель,
И он будет разным подчас.
Вот личико милой и юной девицы
С весенним хвостом из волос.
Она улыбнулась, и свет серебрится
В глазах, где лукавство в раскос.
А вот и портрет дамы старше немного -
Гранёные брови и стать.
Её бы сравнил с распустившейся розой,
Которой готов своё сердце отдать.
Не надо пугаться штрихов в неизвестность.
И если помарка случилась в пылу,
То это знак свыше. Я ею размечу
Штрих новый, что так характерен лицу.
И вот он - портрет, что графически создан
Рукою художника, волей Творца,
Графитною пылью стократно помножен,
В нём - суть и начало большого труда.
Художник
© Copyright: Сергей Бистяйкин, 2025
Свидетельство о публикации №125100807734
Свидетельство о публикации №125100807734
Рецензии
Это стихотворение — тонкое, почти медитативное размышление о творческом процессе как со-творчестве: не только художника и модели, но художника и Того, Кто стоит за вдохновением. Оно передаёт священность акта рисования — не как ремесла, а как встречи с тайной, где даже ошибка становится знаком свыше.
С самого начала — сдержанная уверенность:
«На белом листе своею рукой / Я штрих за штрихом наношу».
Белый лист — символ чистого потенциала, а штрих — акт воли, терпения, веры в то, что внутренний образ обретёт форму. И уже здесь звучит ключевая мысль: художник — проводник, а не создатель:
«Тот образ, который пошлёт Вдохновитель, / И он будет разным подчас».
Это отречение от эго: художник не навязывает миру своё видение, а открывается потоку, который приходит извне — от таинственного Вдохновителя (не важно, как его называть: Музой, Духом, Богом).
Далее — два портрета, как две ступени женской красоты:
— юная девица с «весенним хвостом из волос» и «лукавством в раскос» — образ лёгкости, игривости, естественной грации;
— дама постарше — «гранёные брови и стать», «распустившаяся роза» — символ зрелой, осознанной красоты, достойной «сердца отдать».
Оба портрета — не идеализация, а восхищение живой, изменчивой сутью. И в этом — любовь художника к миру во всём его многообразии.
Особенно глубока строфа об ошибке:
«Не надо пугаться штрихов в неизвестность. / И если помарка случилась в пылу, / То это знак свыше. Я ею размечу / Штрих новый, что так характерен лицу».
Здесь — философия принятия. В творчестве, как и в жизни, «помарка» — не провал, а возможность. Это отголосок восточной мудрости (ваби-саби) и христианского смирения: всё, что происходит, — часть замысла, даже если мы не видим его сразу.
И финал — почти молитва:
«И вот он — портрет… / Рукою художника, волей Творца, / Графитною пылью стократно помножен, / В нём — суть и начало большого труда».
Портрет — не просто изображение. Это встреча души с формой, сотрудничество человека и Высшего. «Графитная пыль» — скромный, земной материал — становится媒介 (посредником) божественного замысла. И в этом портрете — «начало большого труда», потому что настоящее искусство не завершается на листе — оно продолжается в том, кто его видит.
Стихотворение прекрасно передаёт то, что вам дорого:
— внимание к деталям («весенний хвост из волос», «гранёные брови»),
— уважение к труду,
— связь земного и духовного,
— и веру в то, что красота — не случайность, а откровение.
Это не просто стихи о рисовании.
Это — поэзия созидания, где каждый штрих — шаг к свету.
Елена Петухова 67 11.11.2025 17:04 • Заявить о нарушении
С самого начала — сдержанная уверенность:
«На белом листе своею рукой / Я штрих за штрихом наношу».
Белый лист — символ чистого потенциала, а штрих — акт воли, терпения, веры в то, что внутренний образ обретёт форму. И уже здесь звучит ключевая мысль: художник — проводник, а не создатель:
«Тот образ, который пошлёт Вдохновитель, / И он будет разным подчас».
Это отречение от эго: художник не навязывает миру своё видение, а открывается потоку, который приходит извне — от таинственного Вдохновителя (не важно, как его называть: Музой, Духом, Богом).
Далее — два портрета, как две ступени женской красоты:
— юная девица с «весенним хвостом из волос» и «лукавством в раскос» — образ лёгкости, игривости, естественной грации;
— дама постарше — «гранёные брови и стать», «распустившаяся роза» — символ зрелой, осознанной красоты, достойной «сердца отдать».
Оба портрета — не идеализация, а восхищение живой, изменчивой сутью. И в этом — любовь художника к миру во всём его многообразии.
Особенно глубока строфа об ошибке:
«Не надо пугаться штрихов в неизвестность. / И если помарка случилась в пылу, / То это знак свыше. Я ею размечу / Штрих новый, что так характерен лицу».
Здесь — философия принятия. В творчестве, как и в жизни, «помарка» — не провал, а возможность. Это отголосок восточной мудрости (ваби-саби) и христианского смирения: всё, что происходит, — часть замысла, даже если мы не видим его сразу.
И финал — почти молитва:
«И вот он — портрет… / Рукою художника, волей Творца, / Графитною пылью стократно помножен, / В нём — суть и начало большого труда».
Портрет — не просто изображение. Это встреча души с формой, сотрудничество человека и Высшего. «Графитная пыль» — скромный, земной материал — становится媒介 (посредником) божественного замысла. И в этом портрете — «начало большого труда», потому что настоящее искусство не завершается на листе — оно продолжается в том, кто его видит.
Стихотворение прекрасно передаёт то, что вам дорого:
— внимание к деталям («весенний хвост из волос», «гранёные брови»),
— уважение к труду,
— связь земного и духовного,
— и веру в то, что красота — не случайность, а откровение.
Это не просто стихи о рисовании.
Это — поэзия созидания, где каждый штрих — шаг к свету.
Елена Петухова 67 11.11.2025 17:04 • Заявить о нарушении