Полковник Петренко. Страшный сон

В Ногинске ночь пахла пирогами и «Примой», но полковнику Ивану Сергеевичу Петренко,  не спалось. В хрущёвке, под портретом Президента, он ворочался на диване, пока сон не сморил его. И вот — кошмар. Во сне Петренко стоял в Кремле, перед огромным столом, за которым восседал сам Президент. Глаза его сурово смотрели из-под бровей, как два прожектора.
 — Петренко, — прогремел голос, — что ж ты, полковник, рождаемость не повышаешь? Родина в демографическом кризисе, мигранты улицы заполоняют, а ты всё с Лидой своей тянешь!
Петренко, потея, вытянулся по стойке смирно:
— Никак нет, товарищ Президент! Мы с Лидой до свадьбы ни-ни, всё по-людски, по-русски!
Президент нахмурился, стукнул кулаком по столу:
— Теряете время, Петренко! Хочешь, чтоб в школах одни мигранты учились, а по-русски никто не говорил?
— Никак нет! — выдохнул Петренко, сердце колотилось.
 — Тогда приказ: жениться на Лиде немедленно! И чтоб ребёнок был через девять месяцев, не позже! Родина ждёт от тебя решительных действий!
Петренко проснулся в холодном поту. Лида, в цветастом халате, пила чай у кофейника.
 — Лида, — прохрипел он, — сегодня женимся. Приказ с самого верха. Родина в кризисе! Лида поперхнулась:
 — Ваня, ты чего? Какая срочность? Может потом, поднакопим ещё  на свадьбу-то?
Петренко, сурово глядя, отрезал:
 — Никаких «потом», Лидушка. Президент сказал — демография под ударом. Собирайся, в ЗАГС поедем!
Тут телефон завибрировал. Генерал Зозуля, сиплым голосом:
— Сергеич, тревога! Содомиты опять голову подняли, свой парад в центре Ногинска затевают!
Петренко, сжав кулак, рявкнул: — Ковалёва и Малышкина подымай, Зозуля! Едем в центр, разберёмся!
На площади уже гудели три тысячи содомитов — перья, макияж, блёстки. Музыка орала, флаги радужные трепыхались. Петренко, с автоматом наперевес, гаркнул:
— Разойтись, немедленно!
Но голос его потонул в гомоне. На трибуну влез главный содомит, тощий, в розовом парике, и заорал в мегафон:
— Братья содомиты! Мы добыли содомитский газ! Распылим его над Ногинском, и все станут нашими!
Петренко потянулся к кобуре, но странный сладковатый запах ударил в нос. Голова закружилась, руки предательски расстегнули ремень, портки сползли.
 Главный содомит захохотал: — Друзья, легендарный Петренко жаждет нашей любви! Попотчуем его!
 Толпа в перьях обступила его, Ковалёв и Малышкин где-то сзади заорали в ужасе. Петренко, парализованный, чувствовал, как морок сгущается.
 Но вдруг над площадью раздался рёв: — А ну разойдись, курвы!
Содомиты расступились. На площадь, верхом на свинье, с половником наперевес, ворвалась Лида. Её золотые зубы сверкали, халат развевался.
 — Ваньку моего не троньте! — взревела она, размахивая половником. Черепа содомитов трещали под её ударами, толпа в панике разбегалась.
Главный содомит кинулся к машине, но Малышкин, двухметровый громила, поймал его и, рыча «За Русь!», натянул ему стринги на уши и сбил с ног. Ковалёв, потирая шрам на плече, хохотнул:
— Валера, ты прям по их правилам сыграл!
 Морок рассеялся. Петренко, тряся головой, обнял Лиду:
— Лидушка, ты меня спасла!
— Конечно, Ваня, — шамкнула она, сверкнув зубами. — Нам ведь жениться сегодня! — Точно! — рявкнул Петренко. — Ковалёв, Малышкин, в машину! В ЗАГС!
 Полицейская «газель» мчалась по Ногинску, за ней на тросе волочилось тело главного содомита, всё в перьях.
 В ЗАГСе тётка в очках заупрямилась:
— Без записи не женю, очередь на месяц!
 Петренко выстрелил в потолок:
— Жените,  вашу мать! Дело государственной важности! Родина ждёт!
Служащие, дрожа, запустили марш Мендельсона. Лидина свинья похрюкивала в углу, Анна Степановна, утирая слезу, подсовывала пироги. Петренко и Лида, подписав бумаги, вышли мужем и женой.
Тем вечером, в хрущёвке, Лида, поправляя халат, попросила:
 — Ваня, может, брачную ночь на завтра? Я устала, свинья опять хлев разворотила… Петренко, сурово глянув, отрезал:
 — Нельзя, Лида. Президент приказал — демографию поднимать! Родина ждёт!
Он уложил Лиду на кровать, скинул подштанники с серпом и молотом и принялся за дело. Телевизор гундосил Послание Президента, мудрое лицо смотрело с экрана.
 Петренко, размеренно двигаясь, шептал: — Выполню… Выполню… Выполню…
За окном над Ногинском гудел колокольный звон, а кофейник пыхтел, как паровоз. Анна Степановна, разливая «Столичную», пробормотала:
— Ну, теперь заживём!