Паук и Бабочка

В пороке собственных мечтаний,
В сети надежд своих и чувств,
Прял шелк паук тонким касанием,
В пучине тягостных безумств.

Он сочинял узор паучий,
Что как нибудь был б виден ей.
Узор тот был чудный, могучий,
Десятки... тысячи сетей.

Та, что тревожила дыхание,
Бросала в дрожь, сбивала с лап,
Кружила тот час в очертании
Прелестных крыльев в звездопад.

Мила, тонка, томна во взгляде,
И чувства к ней будто скрижаль,
Та самая в нежном наряде,
Предел мечтаний, но так жаль,

Что шелкопряд был обделен
Способностью парханья в небе,
Из самых давних тех времен
Лишь только сетевидный лепет.

Но вот однажды и она,
Летая все вокруг и рядом.
Попали в путы паука,
Задевши их своим нарядом.

В агонии от страха смерти,
Был предначертан судный день.
"Мой друг! Прошу будь милосерден!"
Кричала та в паучью тень.

В порывах чувств своих смятенных,
В желании быть рабом безумства,
Отрек паук все откровения,
Отдав себя любви и чувствам.

Он с ней не смел заговорить,
Лишь вновь показывая нити.
Ведь он мог только мастерить,
И только лишь теряться в быте.

Те дни паук был безмятежен,
Он был влюблен, безумно рад.
Он с балериной был так нежен,
В сетях паучих мириад.

Он ей показывал работы,
Искусство восьмерней своих.
Её глаза лишь две пуст;ты,
И в жизни уж не было в них.

Она смотрела только в небо,
Мечтая только вновь взлететь.
Ни радость, далеко не трепет,
Лишь только он и его сеть.

Паук не верил в эту правду,
Ведь правда с ним несправедлива.
Но в глубине души он знал,
Что счастье его не счастливо.

И он к ней подползая хрипко,
Разинул вширь паучью пасть.
Закрыв глаза, в желании гибнуть,
Была готова там пропасть.

Однако он начал грызть жгуты,
Всю паутину разрывать.
Снимая балерине путы,
Чтоб вновь могла она летать.

С надеждой в очи та глядела,
В паучьи, скорбные глаза.
И как смогла, так улетела.
Скатилась с глаз его слеза.

Не в праве мы править другими,
Не в силах их мы удержать.
И все что можем сделать с ними -
Когда им нужно - отпускать.