Теремок

Ода ленинградской коммуналке



Аркадь Михайлыч,  приболел.
К нему явился друг Блюмштейн;
Принес он с апельсинами пакет,
Две пачки аспирина и  портвейн…

Блюмштейн Викентий,- тот ученный дока,
Он насекомых мелких изучает ,
Клопов и блох, и всяких мандавошек,
И диссертацию большую сочиняет…

В дверь постучал сосед,-  поэт  Босякин.
На бухло был у него, отменный нюх…
Он за пузырь, стирал  трусы соседки  Аньки
И, чтоб погладить их,  включил  утюг…

В прихожей на ковре, в клубок свернувшись,
Дремлет полосатый, рыжий Леопольд,
А рядом, мыши дружно копошатся,-
Едят огромный,  жирный,  бутерброд…

На кухне чайник громко закипал,
Доставшийся Босякину от деда,
С которым кипяточку, тот искал,
И в  Смольном за вождем с винтовкой бегал…

В комнате напротив, под большим замком,
Записочка –«Босяк! Верни бутылку водки!»…
Под кнопкой надпись-«Делать пять звонков,
Кап. три Хаймович. Командир подводной лодки»…
 
На стенке кухни, хрипящий репродуктор,-
Поет романсы тенор Либенкляйн,
А в комнатушке угловой, автобусный кондуктор
Нодар Гвиниашвили, смотрит первый тайм…

Игра идет на островке «Петровском,»
«Динамо» из Тбилиси, громит местный «Зенит»…
И   занял туалет, с утра артист  Покровский,
И больше часа  там он взаперти сидит…

Пять раз, ворча, прошла студентка Света
Туда сюда, как львица злая в клетке,
Ругнувшись матом,  пнула дверцу туалета,-
Так сильно хочется  пи-пи кокетке!

С кастрюлею борща, как будто  по волнам,
И  папиросою  дымя, как легендарная «Аврора»,
На кухню, выставив корму,  важно проплыла,
Гадалка, сваха, сводница, мадам Гучкова Флора…

Поставила кастрюлю она на общий стол.
Поправила прическу в стиле декаданса…
В углу раздался крик истошный –«Гоооол!»-
Гвиниашвили, чуть не сдох, в фанатском трансе…

Из  комнаты  Михалыча, вышел злой Босякин.
Поплелся в сторону, где жил Гвиниашвили.
Аркадь Михалыч и Викентий, суки-бяки,
Портвейна  жадобы  не налили…

Пока  Босякин деньги у грузина занимал,
Из комнатки его,  запахло дымом вдруг,
И кто- то истерично закричал:
«Мудак Босякин! Выключи утюг!»

Тут завалился в кухню, сантехник Фокин Жора
Почуяв вкусного борща, приятный аромат,
Фривольно ущипнул за задницу он Флору
И  пригласил, на вечерний променад!

У входа в ванную, артиста хает Света,
Бурчит под нос с похмелия поэт…
Покровский виновато, не может дать ответа,
Зачем не погасил,  он в туалете свет?!

Так  многие года, в безумной круговерти,
Кипит большая коммунальная квартира,
Где,  радость бытия, равна утратам  смерти,
В борьбе за кухню, и за очередь в сортире…

И  копошится «ленинградская  богема»
В отдельной площади, на Петроградской стороне;
Босякин  справа  семь  звонков, Гучкова слева
Незнайкин, в антресолях на луне…

1980