Белые снегири - 71 -4-

4. РАССКАЗЫ ДЛЯ ДЕТЕЙ
( Продолжение. Начало в 70-м номере).

Надежда СЕРЕДИНА
(г. Чехов, Московской обл.),
Член Союза писателей России

РУССКАЯ ВЕНЕЦИЯ

«…Потом на него напал мальчишеский задор, к которому так склонны добродушные, физически сильные люди». (Антон Чехов. «Волк»)

И справа и с лева река Лопасня пополняется притоками, малыми реками, их можно найти в древних рукописях. Со времен XVIII века удивляет ещё богатство флоры и фауны, но наступают города ближе к рекам и реки мелеют, иногда и исчезая совсем.
Но как прекрасны малые реки, как удивительны они весной!
Ольха и подснежники поспорили: кто раньше из-них зацвёл, кто первым возвестил, приветствовал весну. А снег ещё кое-где блестел от солнца, пузырясь, как дрожжевое тесто от тепла. Выставила серёжки ольха. Серёжки – это мужские соцветия. Чёрными скромными шишечками украшают ветку женские соцветия.  Игривый ветерок с реки налетит, веткой махнёт, и облачко жёлто-золотистой пыльцы с ольхи осыпается на корочку снежного теста из хвои, прошлогодних листьев и коричневых ольховых шишек.
Из частокола осинок и берёзок на холмик взбирается зверёк.
- Лисичка? – затаил дыхание Егорка.
Показался треугольник воды, словно на картине Нестерова. Холм над водой. Светлое пятно на воде от солнца, застрявшего в ветках деревьев. И благодать для отшельников. В половодье - долина ручьёв. На болотистых берегах вода поднялась, подтопила кустарники, норы, хатки бобров. Бобры охотно селятся здесь.
Егорка бежал к воде напрямую во всю мощь через лопухи и ольшаник. Зеркало воды уже мелькнуло сквозь заросли. В середине запруженного затона у реки появились круги и темные пятна голов.
– Водяные! – отскочил Егорка от воды.
Дядя Серёжа рассмеялся и спустил лодку.
– Башка у них собачья, лапы гусячьи, а мозги человечьи. Смотри, хоть они и амфибии, а воды большой испугались. 15 минут могут не дышать, а потом подавай им небо голубое и воздух.
Чёрные тени делали круги. Затем стали выбираться на плотину переваливаясь, как мешки. Комья грязи они то катили, то жадно прижимали передними лапами, а шли на трёх ногах. Третьей ногой служил хвост. Потом комья грязи становились всё больше и больше, как снежная баба, и вот они покатили снежную бабу по плотине. Егорка рассмеялся. Дядя Сергей прижал его голову, подавив смех.
– В самое холодное время бобры женятся и бобрят заводят. Так что в феврале им было жарко. Вон, видишь, бурые пятна возле вылазов. Это бобровая струя. А вон и дорожка в тальник, свежими ветками закусывали.

Весной начались засидки (учёт бобров в весеннее половодье). На островках сидят семьями звери. Выходят – и на берег, на островок. По бобровой реке – их как зайцев собирай. Был бы дед Мазай, а бобрята найдутся. Ватага сросшихся ольх, а на ней – бобрята от воды хоронятся.
Собрали подтонувших  при половодье бобрят. Ирина Тихоновна много про бобров знает. Приносили всех зверей ей на выхаживание. Она доцент, научный работник, но зверят любила, как ребят лесных. Ирина Тихоновна выросла рядом с бобрами, с оленями, с рекой.
Егорка повесил бобрят-малышей на её кофту. Одного на неё – раз! Второго – раз. Раз! Раз!  Поползли бобрята по вязаной кофте, она и поймать их не может...
– Ну, ты мне удружил! У них же мускус, стойкий, как французские духи. Как я теперь без кофты?
Егорка их собирал, как котят.
- О! Как же мне смешно, когда они залезли на меня! А потом мне пришлось стирать всю свою одежду. Но зато это было смешно!
- Бобровая Венеция!
- А весной, бобрята, такие смешные: туловище, как у котёночка, а хвост, как у бобров.
Прямо картина для Третьяковки: женщина сидит под дубом, а они вокруг неё, смотрит она на них и рассказывает с большим удовольствием о своих питомцах, о работе.
Изначально к этим условиям были рождённые в неволи бобры привычны. Выгул для них сделали, их специально туда сажали. Брали на руки. А бобрята залезали на плечи. Подошла, наклонилась. Они залезали на руки. Взяла бобренка на руки, а он как котёнок. По запаху, по шагам по движению узнавали её бобрята.
- Бобры нервные животные; обижать их нельзя.
– Меня вот укусил. А малюсенький. А у зверовода даже рука болела. А мы знаем, одна рука в ладоши не хлопает.
Поведенческие особенности бобров удивляли Ирину Тихоновну с юности. Геометрические фигурки распознавали. Реакция отличная, умственные способности хорошие.
- Самка, как более активная и даже агрессивная, выбирает себе напарника на ферме. К самке подсаживают самца. А семья одна и на всю жизнь.
- Для них нужна свобода?
- Да, должна быть свободная территория у реки. Там, где проходит  бобёр, можно слышать звуки шипения, как змеи. Но когда общаются в семье: короткими, нежными звуками. А шумную музыку не любят. Уйдут от реки, где шум. А мы теперь строим домик за стеклом для семьи бобра.
– Потише! Самочка окатилась. На эту сторону не подходите.
Самка в домике.
«И-еи!» - Крик у бобрихи, как рожающей женщины, с болью. А на улице поддерживал её бобёр: «А-а-а!» Первый раз услышала – у самой слёзы навернулись.
- А браки у них как совершаются?
- Моногамные они, преданные друг другу, как журавли. Вот видите - две клетки и перегородка. Ухаживают, поглаживают. Он её кормит, а она его. Начинаем  перегородку опускать, а они кусаются.
- Не хотят разлучаться?
- Тогда деревянная широкая лопата есть у нас. В разные стороны разгоняем их. Пару подобрать бывает трудно, а иногда сразу принюхиваются. «Я тебя на дух не переношу!» Это про бобров. По запаху определяются они. Природу не обойти. И мы считаемся с их выбором. Подбирали так, чтобы были чёрные. У бобров не как у нас, а наоборот: бурый, тёмно-бурый подавляет чёрный.
- В природе, что они поедают?
- Зерно, свёкла, капуста, яблоки: 120 видов трав. Ольха, берёза, осина. Летом до сантиметра зубы вырастают. И самоподточка зубов идёт, верхние о нижние, и о точильные дубы. Прекрасный у них слух. Бегут, ныряют. Лапки передние подвёртывают. Очень сильные. Лапки короткие. Ударом хвоста могут перевернуть железную лодку. Мелких собак бобр утопит сразу. Большие уплывали. А Леонид Сергеевич Лавров, учёный бобровед, их ловушками отлавливал для изучения. До 25 лет живёт бобриха. А три  месяца вынашивает, как кошки и собаки.
- А их ели?
– У русских не принято их есть. Мы не привыкли.
Ирина Тихоновна знала каждого бобра в заповеднике, думал Егорка.
- Удивительное животное - бобр. Я и зверовод, я и зверокухарка. Мне пришлось всем быть. Я готовила им. Корма сама собирала. Всё это делала для этого очень древнего животного.
Кошка мурлыкала у неё на коленях, потеснив бобрят.
- Рима! Сиди! Куда ты лезешь ещё выше, как бобрёнок? – снимает кошку с плеча.
- Задние лапы, как ласты. В полтора раза больше передних. И перепонки как у утки. А передние – как наши руки. – Показывал на себе Егорка.
- Бобёр имеет свою территорию и свою семью. В природе защищают свою территорию – бобровую Венецию. – Ирина Тихоновна улыбается.
- Пищу едят в ладошках, как маленькие дети. Обирают лапочками… и в рот. Я видел. – Радостно делится своим открытием Егорка. - Иногда одной рукой-лапкой кушают.
- Три бобрёнка жили у меня дома, были ручные, мне малюсеньких их принесли. Бобрят моих снимали в фильме «Лесная быль», после войны в 49-ом году. Режиссёр Сгуридзе был, кажется. Забрали их в Московский зоопарк.
- А почему кошка любит программиста?
- Кошка?
- Да! Кошка! – помолчал Егор и с хитрой улыбкой сам сказал: - В руках ьу него мышка бегает.


ЩЕНОК

Танечка болела, и ей подарили щенка на день рождения. Но щенок скулил, царапался и писал где угодно. И не хотел спать в своей постельке, а приползал к девочке. Пришлось щенка вернуть хозяевам. Те не возражали. Щенок должен подрасти, чтобы быть самостоятельным.
Прошло время и щенка купили другие хозяева своему сыну.
Вовочка так полюбил щенка, что забывал гулять с ним и кормить его. Родители были не довольны, они думали, что Вова будет при деле, а оказалось забот прибавилось им самим. И весной отец мальчика отвез щенка отдыхать за город, удивляясь по дороге, почему Герасим не доплыл до деревни: там любой маленькую Му-Му с радостью бы пристроил к хозяйству. И вспомнил анекдот: «- Ну-ну, ответила собака Баскервилей, увидев Герасима».
Прошёл дождик, и лёгкий апрельский туман над рекой повис вуалевой дымкой. В воздухе будто всё растворилось: и небо, и трава, и налитые весенними соками почки. Липы ещё не распустились, а тополя чуть дрожат сиреневыми серёжками. Также дрожал, попив воды щенок, подставив солнцу мокрый нос и радуясь теплым лучам. Он вчера потерялся и ночевал тут один.
- Мама! Мамочка! – Позвала Танечка. - Когда мы будем гулять ножками? Гулять хочу, как тот мальчик!
- Будем, доча.
Вовочка управлял новым велосипедом, ещё не очень уверенно, издали за ним наблюдал папа.
- Не виляй, Вовочка, как флюгер! – крикнул дедушка, сидя на скамейке.
Тягучий настой хвои в глубине детского парка вливался в лёгкие волны ветра. Грачи, точно маленькие музыканты во фраках, важно расхаживали по золотистой хвое. Скворцы что-то пробовали исполнить мелодичное, репетируя, подражая всем певчим. Муравьи и сверчки прятались от них
Танечка сидела в новой голубой инвалидной коляске, подаренной спонсором, и невысоко подкидывала красно-синий мяч.
– Когда я буду ходить? Когда мои ножки будут, как твои?
– Ты знаешь, когда, когда скажет врач. – Мать говорила с ней, как со здоровой девочкой, боясь сюсюканьем сделать из дочери инвалида-нытика. Она не теряла веру в выздоровление. – Сегодня мы поиграем. Лови!
- Я хочу сегодня! Сейчас хочу ходить! Сама! – И далеко кинула мяч.
Мяч, как огненная луна: красный-синий-красный, покатился к воде, точно к горизонту суши.
- Тише, Танечка, не плачь, не утонет в речке мяч, - мама пошла к воде.
Тёплого песочного цвета у берега, она в середине играет стальным блеском. Кажется, туман раздвигает берега дальше; теряются, тают, как льдинки, серебристые вербы на другом берегу.
Мама Танечки, Валентина любила смотреть на реку – как непостижимо меняются краски. «Любовь молчаливого муравья, лучше любви трескучего сверчка», - вспомнила почему-то сказку, которую читала дочери.
Вдруг она дёрнулась и инстинктивно отшатнулась подальше от воды. Её кто-то цепко схватил за низ длинного пальто. В мистическом страхе она быстро повернулась. Да это же щенок! Мокрый, дрожащий! Нос, как у ёжика, вытянут вперёд. «На! На… На!» – невольно подставила она руку, приседая. Холодным носом ткнулся он в пальцы, лизнул, чмокнул.
- Маленький… – погладила по сухой спинке. – Потерялся? Бедный Му-Му.
Щенок ставил лапы на ее колени, цеплялся, забирался на руки, как соскучившийся ребёнок.
- Нельзя… Ты сырой. И лапы у тебя грязные.
Валентина хотела отойти от ласковой собачонки, но кутёнок закосолапил за ней, поскуливая и цепляясь за пальто, точь-в-точь как начавший ходить малыш. «Ты что?» – засмеялась она. Щенок радостно ответил, виляя хвостом. Посмотрела вокруг: мол, чей ты?
Валентина присела: «Кто же твой хозяин?» А собачонка смотрит преданно, слушает – не понимает. Тычется носом в теплую шерсть пальто. Притихла. Глаза доверчивые. Погладить так хочется! И вдруг отдёрнула руку – пальцы коснулись липких чешуек лишая. Вздрогнула. Собачонка ловко вывернулась, упала мягко, как мячик в песок. Вскочила на косолапые лапки и, наивно виляя хвостиком, опять уцепилась за полы пальто. «Бросили?» Оглянулась. Шагнула к воде, и тут шина от машины. В полушаге от берега застрял бумажный кораблик.
Полшага. Ещё шаг. Опустила руки в воду помыть мяч. Ледяная! А щенок смотрит жалостливо как Му-Му. Носик – ёжик, глазки – угольки. Дрожит. Пятится от молчаливого тумана. Вода жжёт и жалит даже руки. Капает, словно с сосулек.  Тряхнула руками. Шина качнулась. Она, не удержав равновесие, зачерпнула ботинком.
И пошла к дочери.
Перед ней проколесил Вова, вцепившись в сверкающий руль.
Около ресторана, построенного сразу после перестройки, сидели на деревянной старой скамейке говорливые пенсионерки, как на педсовете.
- В каком классе учишься? – полюбопытствовала высокая старушка.
- Во втором. – Вовочка заносчиво ответил. – А буду в третьем!
- Дай прокатиться! – попросила весёлая бабушка.
- Это мой велик! – и быстрее закрутил педалями. – А ты его сломаешь.
- Не смотри на колесо! Смотри вперёд! Вилять не будешь. – Учил пенсионер мальчика-второклашку. - Добро того учить, кто слушает.
Но вдруг мальчишка, отбросив свой велик, побежал за женщиной. За ней косолапил, не отставая, щенок.
– Собачка! Собачка! – Закричал радостно он, бегая вокруг щенка. – На!.. На!.. На!.. – звал, сжимая щепотью пальцы.
Танечка радостно и неуклюже сжала пальчики и тоже протянула вперёд руку.
Но мальчик схватил щенка и, прижимая к себе, стал дразнить:
- Нет, моя! Нет, моя собака! Я её купил. Моя! И велик мой! И щенок тоже мой!
И вдруг Танечка приподнялась. И встала. Красно-синий мячик выпал из её рук и покатился по дорожке. Девочка стояла и не отводила глаз от щенка.
Валентина хотела подхватить её и усадить, но остановила себя. У матери остановилось дыхание, дрожали ноги. Слышно было, как грач запел по-соловьиному, но оборвался на второй ноте.
Мать не видела ни щенка, ни мальчика. Её девочка! Её намучившаяся за долгие годы болезни дочка встала! Сама!
Щенок доверчиво вилял хвостом и смотрел на детей.
Но вдруг цокот шпилек по дорожке, подбежала модная мама велосипедиста, закричала, шпильками затопала дама средних лет.
– Отпусти собаку!
Выхватила щенка и бросила пушистика на хвою под сосну. Взвился грач, по-вороньи каркнул скворец.
- Нельзя! – ткнула в носик-ёжик модным ботинком. – Не трожь! Видишь, его все бросили! Поди прочь, паршивей блохастый!
- Это щенок! Он будет дом сторожить!
- Да он спать и есть будет полгода. И гадить.
- Когда к дому будет приближаться кто-нибудь чужой, я его буду будить, и он начнёт лаять. – И дама на шпильках обратилась к пенсионерам на скамейке.
- Вы не могли бы убрать своего щенка, по нему блохи ползают.
- Му-Му, отойди от тётки, по ней блохи прыгают, - отпарировал пенсионер.
- Не пущать! – Донеслось от скамейки. – Держи её!.. Ха-ха! А может, она генеральская? Алло! Общество защиты животных? В парке около кафе сидит на сосне клиент и разными плохими словами обзывает моего бульдога!
Танечка вздрогнула, покачнулась. Валентина едва успела подхватить дочку.
– Мама, – заплакала Танечка, повиснув на матери. – Зачем собачку ногой?! Она маленькая, добрая. Она хочет кушать.
А модная мамаша уже тащила Вовочку: «Я сказала! Не трожь! Ты пойдешь со мной!» Ребёнок упирался, визжал, и щёки его становились буро-красные, как свёкла. Он бил руку матери злобно сжатым не слабым кулаком. И вдруг подогнул колени и повис на её руке. С каким-то непонятным, индусским спокойствием, будто ничего и не случилось, модная мама продолжала молча идти по асфальтированной дорожке. Она готова ради своего сына терпеть всё. Отец в чёрной кожанке, видя эту сцену, пересел в чёрный «Volkswagen». Он дружески махал рукой, как дедушка Ленин октябрятам.
– Мама, там собачка, давай её купим. – Сын попросил её.
– Кому нужен бродячий щенок?! – сердилась мать на сына. – Грязный – это плохой щенок, бродячий. Бомж!
– Мы строим новую жизнь, – смеялся довольная собой и своим сыном мать. – Больные собаки нам не нужны. Мы купим самого дорогого щенка из Швейцарии.
- Арийца?
- Арийцы – это люди, - засмеялась модная дама. – А мы купим тебе немецкую овчарку. Хочешь?
- Нет! Хочу сейчас этого.
Тень моста протянулась от одного берега водохранилища до другого, и город, странно отражаясь в ледяной глади, гудел отражённым звуком машин. Высоко взобрались деревья, и за деревьями взгромоздились строения на том берегу. И лежала опрокинутая тень от берега до середины в стальной синеве.
Серый, сырой, переменчивый ветер подкрался, сдёрнул вуалевый туман. Засвистели велосипедисты, нажимая на тормоза, объезжая машину с затемненными стеклами и плачущим мальчишкой.
Руки Валентины тяжело лежали на инвалидной коляске. Она хотела увезти дочь подальше от машины.
Засуетились, заговорили на скамейке две пенсионерки и один пенсионер:
- Щенок этот тут со вчерашнего дня болтается. На джипе были и забыли его. А, может, нарочно, потеряли… Не та порода. Сейчас же все за модой собачьей следят, - насмешливо улыбнулась высокая старушка.
– Смотрите, у девочки глазки повеселели, – привстала, оправляя юбку, маленькая старушка в шляпе с бантиком-бабочкой, как у скрипача. – Новых русских не трожь! Они нам работу дают! Сегодня подумай, а завтра скажи.
- Какую работу? – возмутился пенсионер. – Академики стали дворниками? Хорошо нам безработным без намордника гулять.
- Без добрых дел веры не будет… - Поднялась старушка. – Пошли. Дома и солома съедома. Ноги затекли. Не всякая болезнь к смерти, а иная к поучению.
– Говорят: всяко дитё в ответе за грехи своих родителей, – высокая попыталась встать, но покачалась и осталась сидеть. – Вот оно и пожинаем.
– Где больно, там рука; где мило, там глаза, – маленькая пожилая женщина поднялась, подошла к коляске. – Увечье – не бесчестье! Не бойся, калека, добра человека. - Не плачь. Как тебя зовут, девочка?
– Таня.
– Ах! Какая собачка! - у старушки в глазах радость умиления, даже бабочка на шляпе улыбается.  - Собачка, собачка, чья ты?
– Моя! Мама! Скажи бабушке, что это моя собачка! Скажи! Ну, мама! Мамочка моя! - Танечка потянулась вперед…
- Дочка! – мать не шевелилась.
Девочка встала с коляски, взглянув умоляюще на мать.
– Мама! А собачка?! Моя?
– Наша. Поехали… Все вместе.
Издалека, плывет по небу, как по реке, звон колоколов радужный, пасхальный, словно соединяя два берега одного города.
И вдруг тишину нарушил чёрный джип. Остановился. Вышел из него человек в чёрном костюме, в белой рубашке, с красным галстуком. Остановился недалеко от девочки, коляски и щенка.
- Спасибо, - сказал чёрный костюм и взял щенка из рук девочки. – Мы его вчера здесь забыли, потеряли, он куда-то от нас спрятался. А как говорят: собака – друг человека. Вы очень добры, что нашли его. Что я вам должен?
- Можно он у нас поживёт, - робко попросила мама девочки. – Недельку.
- Это очень дорогой щенок. Вы его испортите.
- Понимаете…
- Понимаю. – Дал свою золотистую визитку. - Оставьте и вы ваш телефон. Вам завтра привезут почти такого же.
22 июля 2025


КОРОВА


У Фёдора были соседи: с одной стороны, Дуся, простая добрая, с другой –  директор, сильно полысевший, но ещё не старый.
У большого начальника времени дружбу водить не было, а сынок его Вова, мальчик, привязался к соседу. С восхищением и мальчишеской завистью трогал он настоящие ордена и медали.
Как-то раз, глядя на Фёдора, мальчик спросил:
- Дядя Федя, а почему у папы так мало волос на голове. Он почти лысый.
- Работа такая. Он много думает.
- Тогда почему в моей мамы такие пышные кудри?
Сосед улыбнулся, но промолчал. Страх перед начальником ещё со времён крепостного права научила остерегаться.
Сын директора, пятиклассник Вова, любит слушать рассказы соседа о звёздах: Сириус, Вега, Полярная, которая прилепилась в хвосте Малой Медведицы. Свет Млечного пути тянется к Земле.
И Федор подарил щенка, и Вова назвал его Космос. А Вова рассказывал дяде Феде про щенка, про коров и маму с папой.
- Мы идём с Космосом. Ему один год, он глупый. Но только он вышел, сразу кинулся в сугроб, а потом… в коровник, под дверь - юрк. Двери в коровнике такие широкие, что в них въезжает трактор. А скобы, за которые открывать дверь, липучие, покалывают пальцы. Потянул я дверь, и открылись ворота. Внутри туман молочный. И щенок под корову залез. Рога коровьи поднялись над кормушкой. У неё на лоб был белый в виде звездочки. Она была на цепи. Вдруг она повернулась: глаза коровьи большие, добрые, молочные.  Корова жевала. "Дряхлая, выпали зубы…»
Белолобая понимала мальчика, но не говорила, она спокойно смотрела, жевала и дышала паром, как все коровы. Мальчик стоял как в облаке молочном и звал щенка, а щенок не подходил, будто родился тут, в коровнике. Но проползти между ног чужой коровы мальчик не решался.
Вова ходил в пятый класс, и знал, что мужчине плакать нельзя, стыдно. Так учил его дядя Фёдор. И когда слезы накатывались, и не мог их сдержать, он считал. 
- Я досчитал до ста, корова стала поворачиваться, и я схватил щенка, пока корова не ударила меня хвостом. Щенок дрожал. На улице я опустил щенка, чтобы он стал чистым от снега.  Потом я его отряхнул. И мы пошли к себе. Потом мне пришлось его греть.
Через полчаса мальчик был уже дома. Вова любил, когда мама на кухне жарит картошку с поджарками.
– Мама, а если коровы научатся говорить? – Вова вошел на кухню. – Что скажут?
– Что с тобой, Вовочка? – Мать дотронулась до его головы и, не веря своей руке, принесла ему градусник: – Ляг! Ты не простудился?
– Мама, там Белолобая на цепи…
– Ложись, я принесу тебе горячего молока.
– Я не хочу.
– Это от твоей Белолобой, она хочет, чтобы ты выздоровел.
Мальчик не мог уснуть – ему так хотелось поговорить с отцом.
Отец вернулся поздно. Мама стала доброй, тихой и спокойной. И с кухни запахло жаренной картошкой с луком.
Отец заглянул к нему:
- Спишь? Ты уроки сделал?
- Нет.
- А почему тогда спишь?
- Меньше знаешь, лучше спишь.
Отец ушёл, он устал и было не до шуток.
– Папа! – Вбежал сын на кухню и стал помогать отцу выбирать поджарки. – Если всех коров отпустить на волю, как в Индии, что будет?
– Это тебе наш сосед такие задачки на дом задаёт? Для меня? Ты слушай, что говорит тебе мама. Если распустить всех коров, то тогда не будет ферм, и мне негде будет работать... – Отец смотрел на сына непонимающим взглядом. – И потом… Корова не понимает, чья она. И свобода ей не нужна. Сдохнет. Она не понимает, что такое свобода. Корова – это не олень и не медведь. И тех скоро приручим.
Через пять минут отец перестал есть поджарки, он ел быстро, как и работал.
- Дружок, ну рассказывай, что делал?
Сын спешил сказать всё, пока отец не ушёл к себе спать.
– Белолобая всё понимает! Она бабу Дусю не брыкает. Она отдает ей молоко, а тетке Зине нет, а только хвостом по глазам. А та её скамейкой! А Белолобая копытом!
Утром Вову отвёз отец в школу. Учительница по русскому языку пересадила его с первой парты на последнюю, «на Камчатку», потому что он вертелся. И позвонила маме.
– Ты опять был на ферме?! – Встретила мама сына. У мамы глаза сузились и стали, как у тетки Зины. – Ты дал мне слово, и ты обманул?! Коровы все из грязи. И ты пропах! С тобой хорошая девочка в школе сидеть за первой партой не хочет.
– И я не хочу сидеть с девочкой! Она белолобая! Она ябеда.
– Отец, разберись! – сказала мать и вышла.
 Отец минуту-другую молчал, потом начал из далека.
– Мы – мужчины… Была первая зима для воробья. Летел молодой, летел и упал, уже думал, что не увидит весну. Шла мимо корова, уронила одну лепёшку, другую. А третья накрыла воробья с головой.  Молодой отогрелся и зачирикал. Услышала кошка из-под воротни. Прыгнула и съела воробья. Мораль. Не тот враг, кто тебя обкакал, не тот товарищ, кто из дерьма тебя вытащил, но если попал в дерьмо, то сиди и не чирикай.
– Папа, дельфины передают сигналами свои слова... Правда? – Сын хотел рассказать отцу все, что видел и слышал за день.
– Правда.
– Может быть, и коровы, как дельфины?
– Так вот зачем ты ходишь в коровник?! – Отец положил ему руку на плечо. – Ты хочешь сделать открытие?! Но все на земле уже открыто, даже звезды уже все посчитаны.
– А почему Белолобую держат на цепи?
Тут зазвонил телефон, отец снял трубку.
– Да! Иду! Иду, сказал!
А после школы, когда Вова гулял, то опять зашёл в коровник. Белолобая стояла, прикованная цепью. В короткой металлической цепи мало колец, и корове неудобно лежать, тянет, натирает шею. И доставать еду из кормушки неудобно. В кормушке коровья еда. Эту еду корова жевала и пережевывала. В коровнике темно: окна забиты досками. Электричество не включают.
Вова присмотрелся в темноте и увидел бабу Дусю, доярку.
– Иди, детка, дам парного молочка, – ласково позвала мальчика доярка.
– Как может белое молоко рождаться из грязи? – Вова спросил бабу Дусю.
– А как из земли родится арбуз? А корова, она ведь умнее арбуза? Лошадь хороша, а корова лучше. Скольким она жизнь спасла в голодные годы…
– Корова из грязи…
– Корова не из грязи. Из грязи только коровья смерть. Раньше с коровьей смертью умели бороться. Собирались голые бабы в самую полночь искать и бить коровью смерть. Встретят кого первого на пути – тот и есть коровья смерть.
– Это правда? - От сквозняка шевелится солома, и кажется, что под соломой кто-то спрятался.
– А как же!
– Это человек или зверь?
– В коровью смерть всяк может обратиться.
– А папа говорит, что все это сказки и загадки…
– Вот я тебе загадаю: четыре ходастых, два бодастых, один хлебестун. Отгадай.
– Корова, – рассмеялся Вова легкой загадке. – А почему корову держат на цепи?
– Раньше были молочные реки, а «счас», видишь, струйкой тоненькой дзинькает, и ведра не наберешь. Как стали коров по удоям считать, так корову любить перестали. А она тоже живое. У нее глаза есть. Погляди, какие добрые! Иди, мой хороший, погуляй. Недобрый или чужой глаз при дойке коровы портит её, она может молоко не отдать.
– В Индии, если корова дорогу переходит – машина останавливается. 
– Я с пятнадцати лет с коровами. – Баба Дуся погладила корову. – Корова хорошего человека чувствует. Погладишь, принесешь корочку, она и молочко отдаст.
Корова завернула голову, смотрела добрыми, влажными глазами. Баба Дуся дала Вовочке затертый, ржаной сухарик.
– На, дай Белолобой.
Он аккуратно подал на ладошке сухарик. Корова слизала широкими мокрыми губами. На пальцах осталась теплая слюна.
– Выпей парного молочка. – Рука у доярки белая, как в сметане. – Держи!
Вова из уважения к бабе Дусе выпивал кружку теплого молока.
– А почему у коровы глаза не бывают сердитыми?
– У тебя сердце доброе, – ласково улыбалась баба Дуся, – поэтому и видишь доброе... И жизнь у тебя будет добрая.
Вова не мог представить, как корову можно зарезать или как-то там убить током. Однажды учитель, показывая Индию на карте, сказал, что корова – священное животное. И Вова поверил этому раз и навсегда. Он поверил не потому, что ему сказали на уроке, просто учитель подтвердил то, что Вова сам знал. Корова священное животное не потому, что в ней рождается молоко. А потому, что глазами она все понимает.
Дома Вова матери рассказывал про корову и щенка.
– Ты, Вовочка, к коровам не ходи... – улыбалась она, гладя сына по голове. – Ты лучше смотри телевизор. Там про жизнь все скажут правильно.
Потом Вова шел гулять и сворачивал к соседу – дедушке Федору, посмотреть настоящие ордена за настоящую войну.
– Смотри в небо и ищи там Полярную звезду в хвосте Малой Медведицы, – улыбался дедушка-сосед. – Будем сегодня с тобой смотреть Млечный путь? Звезду себе каждый свободен избрать. Выбрал и иди к ней. Я хотел бы проснуться лет через сто и хоть одним глазом взглянуть, что будет. Вот такая у нас своя нескучная история.
– А ты какую выбрал звезду?
– Сириус. Там много звезд, всем хватит! Я хотел бы проснуться лет через сто
и взглянуть. Вот как поэт написал, помнишь?
– Про корову?
– Давай про корову.
– "Бил ее выгонщик грубый…"
– Промычал что-то… Громче стихи Есенина читай! – Сосед смахнул крошки со стола, поймал кота за лапу. В глазах кошачьих хитрая, ласкающаяся нега, заискивание.
– "Сердце не ласково к шуму, мыши скребут в уголке. Думает грустную думу о белоногом телке…"
– Ты Вовчик, и кот мой тоже Вовчик. Я ведь и Крым, и Рым, все прошел. "Покатились глаза собачьи золотыми звездами в снег..." Это тебе что?! Это тебе Сириус!
 – Я захожу, а они все на меня смотрят.
– Человек вошел, вот они и смотрят. – Сосед ударил твердым, как окаменевший корень, кулаком по столу. – Есенина почувствовать надо. Ну, принес свое сочинение?
– Про корову?
Мальчик сочинил про летающую корову. Волшебная корова летала между звездами, как космический корабль. И Вова, как всадник, объехал все звезды, какие можно только было увидеть с земли.
– Коров держат для молока? – Недоуменно глядел сосед на сына соседа. – У коров глаза, как звезды, бывают.
– Да, – соглашался мальчик. – А почему у коров глаза никогда не бывают злыми?
– У коровы глаза добрые. Видал? Подметил? Ведь она нас с тобой кормит, меня – старого, и тебя – малого. Если в войну корова останется – семья выживет. И соседи выживут, и соседи соседей выживут. И, видать, она понимает это чуток.
– А зачем ее на цепь посадили?
– На цепь? Так своруют же! Вот твой отец и приказал: всех держать на цепи! И с цепью воруют. Даже в войну такого не было. Что осталось от колхоза? Одни цепи!
– А моя мама коров не любит.
– Она деревню не любит. "Не дали матери сына, первая радость не впрок. И на колу под осиной шкуру трепал ветерок". – Читал нараспев, как Есенин, Фёдор.
- А моего щенка хотят отдать назад тебе. А ты не бери. Он грязь домой носит.
- Эту грязь легко смыть, она человеческую душу не пачкает. А ты голову подними, и в небо смотри, и ищи там свою звезду. Сириус видал?! Астрономы обозначают его величину отрицательными числами. Понимаешь?! А корова, она на Земле.  "Снится ей белая роща и травяные луга…" Свобода ей снится, хоть она и животная, и понимать не может. Видал? Вот и думай теперь сам, как жить. Свобода первична, поэтому роза красивая. Читал я у Искандера. Но как же добро может быть без свободы? Даже сам Творец дал человеку свободу, а они друг у друга отнимают. Не по понятиям это. Добро оно тогда добро, когда оно свободно посылается.
Мальчик и во сне, как сквозь молочный туман, Белолобую видел большую, добрую.
1 августа 2025


ПРЕДСКАЗАТЕЛЬНИЦА

После дождя всё преобразилось: даже трава-мурава закучерявилась.
Алексей Анатольевич на даче вдвоём с шестилетней внучкой Олей. 
После обеда Оля нашла большую улитку на песке и побежала к реке. Она видела, что улитки живут в аквариуме. Тропинка повела вниз. А навстречу ей ползёт такая же закрученная.
- И ты хочешь к реке? А ползёшь не в ту сторону! Я тебе помогу. - Оля любит заботиться обо всех, как её мама. - Вы поплывите вместе по реке к морю.
Она спустилась близко к воде и кинула улиток в заводь травяную.
 Большая улитка подняла рожки и завертелась от радости, потом зацепилась за былинку и стала карабкаться на берег. Оля видела, как маленькая замерла, и река понесла её по течению к старой ольхе, что наполовину лежала в воде. «Улитка догадалась, что это большая река, и надо плыть по течению, чтобы попасть в море-океан», - фантазировала девочка.
- Обрадовались? – засмеялась девочка, с удивлением глядя, как плавают и не тонут её улитки. - Ладно, живите тут. А я к дедушке, он скучает.
И вдруг пчела над её головой: з-з-з. Оля давай махать руками. И резко повернулась…
- А! – ноги её скользили. – Дедушка!
Холод. И она, как улитка, сползала всё ниже. Вот уже по пояс в воде. А дно вязкое.
- Деда!
Старая, корявая ольха услышала её и наклонила ветку с липкими листочками, и Оля схватилась за её ветку, как за руку.
- Дед! Дед! – разозлилась на деда Оля, что он не слышит её, и, вцепившись за корявую ветку, торчащую над водой, подтянулась и вылезла.
И бегом! Анютины глазки и лютик сорвала. «Сегодня День Победы!» Вспомнила слова деда, и опять радость вернулась к ней.

Прибежала домой Оля, помыла ноги, руки, даже умылась. И робко, на носочках проскользнула в комнату к деду.
- Это тебе! Венок из незабудок! - она положила на тумбочку цветы. - С Днём Победы!
- Хороши в саду у нас цветочки! – дедушка Алексей приподнялся. – Вот задача! Быть взрослой дочери отцом. Язык-то у неё другой.
- Из анютиных глазок девки венки плели для парубков!
- Эти глазки не Анютины, но прекрасно-голубые, как у тебя.
Оля пригладила мокрые волосы:
- Дед, давай я тебя постригу. Челку сделаю косой.
- А что, ножницами нельзя?
- Дед, понюхай! Это же незабудки!
- Спасибо, – он взял цветы. - Это пупочник весенний.
Оля захлопала в ладоши:
- Пончиков хочу!
- Так хочется на реку посмотреть, да вот, нога не хочет слушаться.
- Я веночек недоплела из незабудок, потому что ты долго один заскучаешь.
- Венок из незабудок наденешь на жениха, и он твой навеки, совет да любовь будут в доме твоём.
- Дед, и этот лютик тоже тебе! - Оля села на диван рядом.
- Это гусиный хлеб, а не лютик.
- Ты всё знаешь, дедушка. А куда ползет улитка? Я спасла, отнесла к реке двух.
- В саду жили-были улитки. Большую бабушка звала Виноградка, – он ощутил, что волосы её мокрые и пахнут рекой. - Вот полил сильный дождь: тук-тук. Виноградке страшно: крот к ней пробирается.
- Крота боится улитка. И Дюймовочка боится! - Оля закрыла глаза, сжав брови. - А вчера с утра до вечера шёл, не переставая, кратковременный дождь.
- Выползать ей из-под земли на треть метра трудно, а панцирь у неё тяжёлый, как известковая пробка. Про улитку много говорить можно, древнее нас они. Улитка – предсказательница. Чем холоднее зима, тем толще панцирь. Вот у кого синоптикам учиться бы.
- Я синоптиком буду, чтобы всегда было лето.
- Летом хорошо и на реке. Благодать лесная. Река Лопасня берет начало в селе Богоявление. Ещё она известна городищем средневекового Талежа. Весело течет вода вблизи домов, переделанных под дачи, как мечтал Лопахин в «Вишнёвым саду». И за садом – калитка: через эту калитку Алексей против течения с детства ходил, исток искал.
- Дедушка, я больше не буду спасать улиток, пусть ползут, куда хотят, - Оля сырые волосы расчёсывала.
- Пока семь раз отмерю, внучка уже на речке, - Алексей выдернул волосинку из бороды. - И я Робинзоном был. Картошки взял, соли, спички и вдоль реки шел по тропинке. Думал, туристы прошли, а ту тропу жизни звери проложили. Лосят видел, уток, черепах. Шёл долго, весь день, пока солнце с неба ушло. Вдруг звезда на небе взошла и осветила деревянную небольшую сторожку. Так вышел я из леса. Что маме скажем, Робинзон в юбке? А академик Даль пишет, что Лопасня – это русалка из камышей.
- Дед, я тебя как маму люблю.
- Лопасня впадает в Оку, Ока в Волгу.
- А Волга?
- «Волга в сердце впадает в моё…», - запел по-молодому дед Алексей. - Природа – учитель: смотри и слушай, как она сама себе помогает. Река – простор. Вылечусь, поплывём к истоку.
- На байдарке? – обрадовалась внучка. – Вместе?! Ты и я? Ура!
- Оля, обещай, что будешь слушать меня.
- Обещаю три раза! – вскочила. – Слушать! Слушать! Слушать!
- Включай чайник и доставай чай с корнем лопуха.
- Дедушка, а где твой чай из лопуха?
- Ах, какая помощница! Чай в аптечке, в банке из-под кофе, с наклейкой «Сода».
- Нашла! – радостно крикнула Оля, подошла и тихо спросила. – Маме не будем рассказывать, как я спасала улиток и упала в реку? Это пчела меня напугала.
- Чай с мёдом – подарок от пчелы. Она предупредить хотела: одна на речку не ходи. Это разве не чудо: жить, детство любя.
- Что, деда?
- Это я так, сам в себе говорю. Спасибо маме, подарила мне…
- Кого?
- Тебя. На всё лето.
Чай настаивался, остывал, а разговор детства с мудростью не прекращался ни утром, ни вечером.



ЛЕСНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Проснулся Егор и увидел у себя крылышки. И понял: трансформировался. Всё утро летал, радовался.
Вдруг дождь.
Залетел он в дупло клена, но услышал злобное:
- Хоть ты и родственник, но не такой, как мы! - жужжат, кружат. - Уходи, а то мы, осы, зажалим тебя.
- Как уж-ж-жалю.
- Жало не жалко?
- Ж-з-ж-з-ж.
Егорка сначала испугался этого хорового пения, а потом запел и перестал бояться.
- А я кто? – удивился Егор, сам не помня, что пел. – В кого я превратился?
-  Ты – пчела, а я оса. Твоё жало не такое, как у меня. Я могу тебя ужалить пять раз, и сам жив буду! А ты ужалил – и умер. Дохляки нам не родня.
Перелетел он с клена на дуб. Заполз Егор-пчела в маленькое дупло большого старого дуба.
- Пахнешь ты пречудесно. Чистильщики, ой, как нужны! Юнгой будешь! – Приветствовали его пчёлы. - Через 2 недели – повышение.  Привилегии только у трутня и то только до осени.
- Почему?
- Трутень улей не чистит, леток не охраняет, нектар не собирает. Ты с нами? Докажи, что ты свой. Выгони трутня-альфонса!
- Не могу. – Егор поморщился. - Жалко.
- Жалко у пчёлки, у трутня его нет.
Пчёлы-охранники окружили, принюхиваясь: «Мы – дикие. А ты одомашненный». 
- Всё на свете фигня, кроме пчёл! - крикнул Егор и вылетел из дупла, как ужаленный. – Пока живут пчёлы, будем жить!
И проснулся. Было солнечно. И маленькая пчёлка из любопытства залетела в комнату, как в свой улей и жужжала: «Здравствуй. Заря занялась». Радуйся, ты стал опять человеком.
Вошли мама и папа. Было воскресенье.
- Поедем в лес или в парк?
Егор молчал.
- А почему он молчит? – спросил папа.
- Он немой.
- Как не твой!? – вскочил Егор и стал быстро одеваться.
- Трансформировался. Преобразился. Радуйся и веселись. Так в лес или в парк?
- В лес! На журавлиную поляну!



ЖУРАВЛИНАЯ ПОЛЯНА

Кто не любит, когда ему рассказывают сказки или интересные истории перед сном.
Егорка тоже любит, когда перед сном к нему приходит папа, потому что он разговаривает с сыном по-взрослому. А Оля, старшая сестра, с наслаждением слушает сказки мамы.  Вот такие они разные дочки-сыночки.
Однажды папа рассказывал про журавлей, которые улетали на зиму в тёплые края, а весной возвращались на свою малую поляну, когда она оттает.
- Они пролетают над лесами, полями, реками. Неделю, две машут крыльями, чтобы попасть на свою поляну.
- Папа, а где эта поляна? – спросил Егорка.
- Кто спрашивает, тот не заблудится! Потеряшкой не будет! – папа шутит и пододвигает кресло поближе. – Загадка. У него два глаза: одним оно смотрит днём, а другим ночью. Что это, отгадай-ка?
- Небо! – вскрикивает Егорка и вскакивает, ему спать не хочется. – Папа, пошли в воскресенье на поляну к журавлям. Там река. На высоком берегу стоит домик маленький.
- Омшаник для пчёл. – Вспомнила Оля слова гида и шепотом добавила. - И скит. Там по небу синей лентой легла небесная река, как у Нестерова в «Видении отроку Варфоломею». Мальчик в лесу заблудился и попал к умному монаху, который научил его читать. Это картина в Третьяковской галерее.
- А мальчик – это я! – Егору шесть лет, он встаёт на кровати, чтобы быть выше сестры.
- Может ты и журавль?
Дети заспорили.
- «У него была одна мысль – бежать и бежать!» – Папа примирительно начал читать книгу. - Дороги он не знал, но был уверен, что если побежит, то непременно очутится дома у матери». Помнишь, мы читали про беглеца? Бежать куда глаза глядят не надо даже от пчёл.
- Папа, а как пчёлы из цветка делают мёд? Цветы красные, синие, а мёд желтый.
- Поедем на пасеку – увидишь сам, как они трудятся. И к журавлям пойдём в наш зоопарк, – продолжал папа сказки соединять с былью. - Там журавль восемьдесят лет живёт, а на воле – двадцать. Есть и в неволе свои плюсы – комфорт. Пруд есть в зоопарке и домик тёплый. Тепло, светло и клещи не кусают. И есть доктор.
- Ай! Болит? - Егорке смешно.
- Нет. Не Айболит, а ветеринар.
- И он никуда не улетит?
- Кто? Ветеринар?
- Журавль! Ему что, крылья подрезали?
- Когда-то он был свободным журавлём и возвращался, быть может, из чудного града Иерусалима, а человек его ранил.
- В журавлей охотники не стреляют! – сестра говорит всё правильно.
- А это был браконьер.
- Кто? Брак? Он? Ел?
- Такой плохой, ну совсем не настоящий охотник, а ужасный браконьер. Журавль из Иерусалима землю Святую нёс, чтобы никогда войны не было. Свет первичен, и поэтому журавль красивый. И теперь он живёт в зоопарке.
- И ему 80 лет? И он дедушка всем журавлям? Папа, а светлячка поймаем в лесу на поляне?
- Фосфоресцирующим светом играет сверчок только ночью. И бледные поганки тоже светятся, когда в лесу темно. Свет отражённый – это люцифер, князь тьмы.
- Браконьер, Люсин Ферт. Папа, ты говори нашими словами, – сын, наморщив лоб, почесал затылок. - Папа, а когда пойдёте на поляну, меня разбудите?
- Это далеко. Дойдёшь? Несколько лет назад были там торфяные разработки, а сейчас в глуши за ивняком квакают квакуши. Но поляна была на сухом открытом месте, и журавли гнёзда там свои вили.
- Папа, ты приходишь и падаешь перед телевизором. А мама сразу начинает варить, стирать. – Егор отворачивается к стенке. - Как барыня, со мной не хочет играть!
- Не навязывайся, – сказала сестра голосом учительницы. - Жди, когда позовут.
- Светлячок светится, потому что…, - папа думал, как проще рассказать, но детских слов у него не хватает, - у светлячка есть три слоя. Зеркальный слой отражает свет и светит, как дальние молнии. Ночью светится даже его кладка яиц. Днём же светлячка не найти.
Вдруг зашла мама и сделала папе замечание:
- Как ты сложно рассказываешь! А можешь проще, понятнее?
- Мама, а можно я буду читать лёжа?
- Хоть стоя на голове!
- Дети, баюшки! - Мама выключила свет. - Во сне человек растёт. Завтра пойдём искать журавля.
И родители ушли.
В темноте Егор уснуть не мог, он хотел включить свет и думал: вставать или не вставать. И он всё чего-то ждал.
- Я не сплю, - сказал он.
- Считай овец, - еле пробубнила сестра.
Через полчаса он опять громко сказал:
- Считал.
- И что? – повернулась сестра.
- Думал, думал, куда они убегу?
- И что?
- До утра думал, ждал.
Сестра промолчала. Темно.
- Егор, как я выгляжу?
- И так, и так.
- Хорошо?
- Не очень хорошо. Тебя не узнать.
- Что так хорошо?
- Да не в этом дело. Ты вообще-то кто?
- Твоя тень.
Вдруг сверчок позвал мальчика, пропев сигнал. Мальчик понял и трансформировался, став маленьким, как Мальчик-с-пальчик. И телепортировался, словно перелетел на ковре-самолёте, прямо на журавлиную поляну.  Под фиолетовым колокольчиком ждали его сверчок, светлячок и муравей. И показали ему гнездо, а в гнезде два огромных яйца. Быстроножка-муравей их давно заприметил.
Светящийся домик издалека видно ночью. Светлячок любил ночь, эту чудную преображенную реальность, когда он сам - свет. Как чудно всё меняется, когда он сам светит. Жёлто-зелёным светом светится у светлячка в конце брюшка.
Под утро журавль взмахнул, как птеродактиль, огромными крылами и улетел из гнезда, чтобы поклевать ягод. И Егорка видел, как муравей начал обследовать гнездо и яйцо. На лапке шпора для отпора уж готова. И зазубринами цепляется, как крючками. Поднялся по гладкой скорлупе шара, как по оконному стеклу муха.
Вдруг шар вздрогнул.
- Шаротрясение! – удивился муравей и стал пятиться.
- Ты скажи себе: «Сломай препятствие!» И препятствие преодолеешь, – пел сверчок, подбадривая муравья. - Если ты остановишься, тебе придётся отступить.
Внутри шар пискнул.
- Ты кто? – спросил муравей, постучав усиками по шару.
- Яйцо, - отозвался голос из-под скорлупы. – Не стучи!
- Яйца муравья не учат, - сказал муравей.
Но вот в говорящем шаре появилась трещина. Муравей отпрыгнул дальше.
- Птеродактиль возродился! Чок-чок, - глядит муравей, глазам своим не веря.
Из скорлупы, как феникс из пепла, встал на длинные тростинки в жёлтой пуховой пелеринке маленький журавлёнок.
- Чур-чур! – свистнул сверчок. - С нами будешь дружить?
- Мои предки жили из времени динозавров! Дружить журавлю с вами? Я спрошу у папы, который высиживал меня два месяца, два дня и два часа.
Но тут поднялся ветер, зазвенели колокольчики.
- Динозавр возвращается! Полундра! – успел свистнуть бравый сверчок.
И с неба, расправив могучие крылья, огромная птица с длинными ногами спустилась на землю.
- Журавль это! А никакой ни динозавр! – крикнул Егор и проснулся.
 «Для муравья журавль – это птеродактиль из эпохи динозавров», – вспомнил сын слова отца, когда они читали Джонатана Свифта «Путешествие Гулливера». 
Но сон был таким интересным, что мальчик опять закрыл глаза, чтобы поскорее вернуться на журавлиную поляну. И уснул, а проснулся, когда уже в окно смотрело яркое солнце, освещая на стене «Ковёр-самолёт» Шишкина.

В комнату ворвался луч света, и в открытую дверь влетела песенка:
- Я поймала журавля, а журавлик оказался из тетрадки вчерашней, - мама была весёлой, как песенка. – Кто сделает сто бумажных журавликов, у того всегда будет доброе утро и добрый день.


МУРАВЬИНЫЕ КОНФЕТЫ

С весны до осени жить на даче – это мечта не только бабушки, но и внука. Однажды он подружился с муравьями. Если он находил муравья на дорожке, то относил его в муравейник, а к муравейнику каждый день приносил кусочек сахара в фантике «Мишка косолапый».
Егор мечтал уйти в лес один, пожить на острове, как Робинзон. И однажды ему это удалось. Как? Он и сам объяснить не мог. Оглянулся – кругом лес: ели-великаны. А сам он муравей-муравьём.
Бежит Егор-муравей всё быстрей, а ветер всё сильней траву раскачивает, до земли клонит. Вдруг к нему пчела летит: «З-з-з».
– Не кусай меня, пчела, я к маме бегу.
Пока он через один стебель перелезет, а перед ним уже другой качается. Он бежит, метки оставляет, по которым возвращаться будет. Шум от ветра и треск. И дождь хлынул как из бабушкиной лейки. Забрался маленький муравей в щель старого большого пня. А там дикие пчёлы. И одна намерена укусить. Он в щель глубже забился.
Вот овцы, как слоны вышагивают, ветки разбрасывают, траву мокрую от дождя подминают.
Отшумел дождь. Спустился муравей в травку и нюхает, куда идти, где дорожка назад». «Ароматы муравьиные вода смыла, ни одной метки не осталось, - почистил усики, подумал. - Как дорогу домой искать?»
Он сам один ещё так далеко не забегал.
А шесть ножек на месте стоять не могут. Думал-думал, считал-считал: дважды два – четыре, четыре на четыре – шестнадцать, а шестнадцать на шестнадцать? Сколько? И бежит он всё по кругу. Заблудился? Со счёта сбился? Растерялся муравей, чистит усики, ищет метки и считает повороты.
Почистил лапки быстрые неутомимые: куда теперь бежать? Спешит он, но успеть не может убежать от ночи. И общественные муравьи где-то скрылись все вдали.
Хоть шесть ножек у него, и бежит он быстро, да всё по кругу. Попадались по пути только клещи, да пауки – дальние родственники муравьёв: спросишь – не поймут, не знают они муравьиного языка. А пчела за ним летит, всё укусить норовит.
- Плачет мамочка моя, не сомкнёт бессонных глаз. Чёрен в поле небосвод, мама, видно, не найдёт, – залез муравей под лопух и чуть не плачет. - Мама!
И опустила ночь покрывало своё тёмное, золотыми звездами вышитое. Спать всем пора. Баю-бай, засыпай. Лишь один муравьишка не спит.
На небо луна не поднялась, а взлетела так быстро, что светло стало, словно включили люстру. Видно, как из травы выходит мальчик, он совсем как Мальчик-с-пальчик. Забрался муравей на пень, на лапках шпоры приготовил для отпора. Нет преград ему на пне, вертикальной стороне, он зазубриной на лапках и за камень может зацепиться, и по камню скатиться.
- Я твой друг! - сказал Мальчик-с-пальчик, за лапку муравья взял, и к себе прижал. – Плакать тоже перестань! Слезами не поможешь, дорожку не найдешь. И не надо драться, муравьи все братья!
Вдруг откуда-то фонарик засветился над полянкой.
- Отгадай! Не солнце, не огонь, а светит? Светит, светит.
- Добрый Светлячок!? – отгадал Мальчик-с-пальчик. – К нам иди! И посвети на дорожку.
- Я лечу, лечу, кому надо посвечу, если очень захочу, – опустился светлячок рядом!
- Помоги нам с муравьём, может, дом его найдём, - просит Мальчик-с-пальчик
- Огонёк волшебный мой, путь укажет вам домой. Я лечу, лечу, лечу, кому надо посвечу. – И весело засветился. - Если очень захочу.
И летит наш светлячок, а за ним бегут Мальчик-муравей и Мальчик-с-пальчик.
Вот и дом, и муравьиха в нём. Крылышками машет, крошку-муравья поглаживает. Мама чистит передними лапками усики и учит муравья:
- Пятью пять – двадцать пять, двадцать пять ещё на пять? Метки оставляешь, дорогу запоминаешь! Повороты те считай. Да, смотри, не забывай!
- Я забыл, где поворотил. А дождь все метки мои смыл. – Вытер муравьишка с усиков то ли слёзы, то ли капли от дождя. (Даже у муравьиных малышей усики есть).
- Отличился, мой рабочий муравей. Крыльев у тебя не будет, как у папы и у мамы, поэтому учи ты таблицу умножения, чтобы учиться считать шаги.  Шесть ножек на земле, а шагомер - в голове. Не забывай, где поворотил.
Этот счёт не просто так – можно карту начертать. В муравьях волшебный навигатор есть, со времён динозавров сохранился в рабочем состоянии. Это как таблица умножения. Если будешь хорошо считать, он всегда найдёшь дорогу домой – с поправкой на угол разворота.
Стелет мама-муравьиха для гостей кроватки. Поднимает она тростинки для кроватки в пятьдесят раз тяжелее себя. Егор-муравей хотел помочь поднять кроватку. Напрягся и проснулся.

Открыл мальчик глаза. Мама стоит рядом с ним, разворачивает «Мишку косолапого» и говорит:
- Сахар у тебя в кармане растаял.
- И весь ты стал сладким.
- Я карман уже зачухал немножко.
- Скажи, какие конфеты ты любишь?
- Муравьиные! – Вскрикнул радостно Егорка. - Чтобы быть как муравей сильным.
Мама предложила:
- А как бы ты назвал и нарисовал фантик?
- Давай назовём фантик «Сладкий муравей» и пошлём на конфетную фабрику!