Король и Шут

Давным-давно, в те времена, что стёрлись на картах, но ярко горят в памяти этого мира распыляя в прах скрижали, где время высекло слепые пророчества перстом падающих звёзд,  во времена, когда замки не строили, а взмывали к небесам, и их острые шпили пронзали пузатые бока облаков, заставляя их исторгать дожди.
А холмы, поросшие лесной чащей, подобны каскаду бушующих волн были не просто холмами — то была зыбь исполинского океана земли, навечно застывшая в ярости и страсти.
И этот каменный прибой, дикий и необузданный,  в вечном стремлении касаться цветущих лугов безмолвным поцелуем тумана на рассвете, когда роса на бутонах становится слезами счастья, а ароматы трав сливаются в единое дыхание.
И в самой сердцевине этой красоты, утопая в ее сладостных снах, рождался бродяга-ветер — бездомный поэт и рассказчик!
Он как воришка проникнет в распахнутое витражное окно, отогнув  уголок шелковой занавески, сотканной из солнечных лучей и сумерек  и перешёптываясь с позванивающими хрустальными подвесками которые рождали музыку из тишины,  подхватит  мелодию заката, что струилась словно расплавленное время по их граням.. и начнёт свою историю — ту, что знают только старые стены и уставшие от одиночества зеркала, видевшие столько душ, что позабыли границу между сном и явью. Будут безмолвно твердить её по ночам — беззвучным движением теней, застывшего света.
Он расскажет о эпохе, высеченной из стали и позолоты, о рыцарях, чьи доспехи были склепами для живых сердец, и о придворных, чьи улыбки были острее кинжалов.  И об одном замке, где в тронном зале, пахнущем воском и властью, жил Король. И был у него Шут.  Но Шут этот был не утехой и не забавником.  Он был тем, в чьих глазах мир сбрасывал свои одежды из мрамора и злата, обнажая скелет из чистых смыслов и душу, сотканную из ветра и смеха... «Трон короля был высечен из тишины, предшествовавшей миру. А шут был единственным, кто осмеливался нарушать ее своим колокольчиком, звенящим, как треснувшая детская душа». Король восседал на троне из отполированного гранита, где прохлада мрамора источала силу безмолвия, он часто ловил себя на мысли, что под ногами был не холодный камень, а  невесомая грань плывущих облаков, между вершинами гор ускользающей  в бесконечность горизонт!  И порой казалось, что этот трон – сама гора, Бастион! Несокрушимая и вечная. Его мантия была соткана из карт завоёванных земель, а корона – из застывших лучей заката, пойманных в золотые сети. Шут же носил колпак, сшитый из осенних листьев и снов простолюдинов. В его руках был не скипетр, а погремушка, в которой звенел смех младенцев и шепот умирающих. Они были двумя берегами одной реки: один – высокий, каменный, неприступный; другой – низкий, илистый, поросший жизнью. Однажды Король, устав от тяжести короны, сказал: «Мир – это шахматная доска. Все фигуры расставлены, и я делаю ход. В чем твоя истина, шут?» Шут улыбнулся, и в его глазах заплясали солнечные зайчики. «Ваше Величество, мир – это не доска, а океан.  Вы сидите на великолепном корабле, вырубленном из целого дуба. Вы думаете, что правите волнами, потому что держите в руках штурвал. Но вы правите лишь деревом.  А настоящий Властелин – это тот, кто знает, что и корабль, и волны – всего лишь вода в разном обличье». Король нахмурился. «Ты говоришь ересь. Власть – это порядок. Закон. Стены замка». «Стены замка, – парировал Шут, звеня погремушкой, – отбрасывают тень. И пока вы любуетесь зубцами на стенах, я танцую в той тени с призраками ваших страхов. Вы строите крепости из камня, а я строю дворцы из воздуха, и мои чертоги не рушатся от пушечных ядер». Так они и жили: один – в плену у Величия, другой – на свободе Безвесия. Но всему приходит конец. Пришла пора, и Король заболел.  Не тело его было немощно, а дух. Он больше не видел смысла в новых завоеваниях, а старые казались ему пылью на полках. Трон давил на плечи, корона жгла чело. «Я правил миром, но так и не понял его, – прошептал он. – В чем была моя ошибка?» Шут подошёл к ложу и сел на краешек. Он снял свой колпак, и из него выпорхнула бабочка. «Ваше Величество, – сказал он без тени насмешки. – Вы всю жизнь собирали драгоценные камни, складывая их в сундук.  Вы любовались их гранями, но не видели, что они мертвы. А я собирал росу на паутинке.  Она была у меня в ладонях всего мгновение, но в ней отражалось все небо. Вы хотели обладать миром. А я просто позволял миру обладать мной». Король закрыл глаза. Последней его мыслью было то, что он, обладатель всех сокровищ, умирает нищим. А Шут, бродяга и безумец, был по-настоящему богат. Король умер.  По традиции, трон не мог пустовать ни мгновения. Придворные, рыцари, мудрецы – все столпились в тронном зале. И тогда, по древнему закону, который все забыли, на трон из гранита должен был сесть тот, кто первым коснется его после кончины прежнего владыки. В зале воцарилась торжественная тишина, полная интриг и жажды власти.  Но никто не решался сделать первый шаг, боясь показаться нетерпеливым. И тут Шут, молчавший все это время, подошёл к трону. Он не садился. Он не смотрел на него с вожделением.  Он просто протянул руку и дотронулся до холодного камня кончиками пальцев. И в тот миг случилось немыслимое. Камень трона треснул, и из трещины проросла живая зеленая лоза. Гранит рассыпался в прах, и под ним оказался не мрамор, не золото, а обычная, теплая, плодородная земля. Лоза тянулась вверх, к витражам окон, и распустилась алыми розами, каждая из которых была каплей крови, превращенный в красоту. Трон, символ несокрушимой власти, оказался лишь скорлупой.  Внутри него всегда была почва для жизни. Шут повернулся к онемевшим придворным. На его лице не было ни торжества, ни грусти. Только понимание. «Видите? – тихо сказал он. – Не было никогда ни Короля, ни трона. Была лишь Игра, которую мы затеяли с самим миром. Он носил корону, а я – колпак, чтобы скрыть, что мы — одно целое.  А истинный престол — это не место для сидения. Это семя, спящее в сердце каждого, что прорастает лишь тогда, когда перестаешь быть королем... и становишься цветущим садом».