Полевая кухня

Ноябрьским морозным утром из штаба батальона в расположение Алтая, Волка, Ворчуна, Сэнсэя и Спрута пришёл Гром. Заходя в дом, он что-то бурчал себе под нос.
– Садись сюда, товарищ лейтенант, чайку выпей горячего, – пригласил Алтай.
Гром, он же лейтенант Сергей Зорченко, молча кивнул, сбросил с плеч броник и швырнул на тахту каску. Лицо его было серым от усталости и непросохшей грязи. Он опустился на ящик из-под патронов, протянул к буржуйке руки и только тогда взглянул на ребят. Взгляд был тяжёлый, предвещавший нечто малоприятное.
– Чай – это хорошо, – сипло проговорил он. – Но пока его пить будем, у ребят на позициях щемить в желудках начнёт. Опять на сухом пайке сидят.
Волк, коренастый и молчаливый татарин, перестал чистить автомат и поднял глаза. Ворчун, молодой парень с лицом, иссечённым морщинами, как оврагами, хмыкнул:
– А чё сделать-то? Кухню обещали. Где она, твоя обещанная кухня?
– Она не моя, – отрезал Гром. – Она наша. И она есть. Только вот беда – в восьмистах метрах отсюда, в разрушенном здании конторы совхоза. С прошлой недели там «сидит».
В доме повисла тишина, нарушаемая лишь треском дров в буржуйке. Восемьсот метров по Чертовке – это не прогулка по парку. Село похоже на вскрытое кладбище. Осень тут не умирала красиво, в багрянце и золоте. Она гнила. Небо низкое, свинцовое, изморось, что шла третий день, не была ни дождём, ни снегом. Это была колючая водяная пыль, пробиравшаяся под одежду, пропитывавшая пыль руин. Воздух пах гарью, сыростью и тлением. Справа, на пригорке, чернела стена храма, купола над ней зияли рваными ранами, а  колокольня была снесена прямым попаданием. Дальше по улице, за покорёженной оградой, валялись детские качели из развороченного садика. Вэсэушники методично долбили по селу, пока их не вышибли с позиций.
– В здании конторы? – переспросил Сэнсэй, повоевавший ещё в Чечне. –  Там же передок открытый, на карте у арты помечено как квадрат.
– Помечено, – подтвердил Гром. – Поэтому они по нему уже отстрелялись. И сейчас затишье. Пока. Надо успеть. Берите инструмент, ящик с запчастями. Поедем на «Камазе».
Загрузились в видавший виды армейский «Камаз» с потрёпанным тентом. Пронзительный ветер гулял по пустынным улицам, свистел и гудел  в проломах стен. Контора была некогда крепким двухэтажным зданием. Теперь от второго этажа торчала лишь часть стены с облезлой надписью «…имени Владимира…». Фасад практически разрушен, всюду валялся битый кирпич и штукатурка.
Проползли внутрь через один из проломов. Пахло пылью и гарью. Кухня, здоровенная зелёная «кастрюля на колёсах», стояла в бывшем  кабинете директора. На неё упала часть перекрытия и балка.
– Ну что, Спрут? – Твоё слово. 
Спрут, как врач, осматривающий пациента, обошел кухню.
– Котёл цел, это главное. Колёса… одно точно придётся менять. Второе, кажется, просто спущено. Но чтобы эту каракатицу отсюда вынести, надо балку скинуть.
Балка была бетонная, несущая.
– Домкрат не подлезет, – констатировал Ворчун, пнув ногой груду битого кирпича. – Тут лебёдка нужна. Или руками.
– Руками? Эту махину? – скептически хмыкнул Сэнсэй.
– А ты думал, на войне как? – огрызнулся Ворчун.– Волк, Алтай, ищите рычаги. Брусья какие-нибудь, арматуру.
Порыскав по развалинам, нашли пару брусьев и длинный ржавый лом. Работа закипела. Волк и Алтай, самые крепкие, загнали лом под балку. Сэнсэй и Спрут,  создавая точку опоры, подложили под неё её же собственный обломок.
– Раз-два, взяли! – скомандовал Гром.
Налегли. Лица налились кровью. Балка со скрежетом и шелестом осыпающейся штукатурки дрогнула и на сантиметр поднялась с крышкой котла.
– Поднажмём! – просипел Алтай. По лицам бойцов,  несмотря на холод, струился пот.
– Есть! Отпускай!
Балка с грохотом свалилась на кучу обломков. Все отдышались, утирая потные лбы грязными рукавами.
Гром выглянул на улицу. Там стояла непривычная тишина.
– Теперь тащить. Быстро и тихо к машине.
Выкатывать кухню пришлось по-самолётному – раскачивая и подталкивая, попутно отбрасывая с пути обломки кирпичей. Скрежет металла о камень отдавался в сердцах – казалось, весь мир видит и слышит их. Сэнсэю, который толкал кухню сзади и страховал, почудился шум в небе. Он замер, вжав голову в плечи, но это был лишь ветер.
Отодрав пару половых досок, сделали подобие трапа и по нему с трудом взгромоздили кухню в кузов. С Божьей помощью, как потом скажет Ворчун. Не сразу удалось завести двигатель.
Наконец, Гром, стоя на подножке кабины, крикнул: «Всё, поехали!». В этот момент с неба пришёл первый, разрывающий тишину звук – негромкий, но чёткий «пшик» миномётной мины.
Следующий взрыв прогремел метрах в пятидесяти, за зданием конторы. «Камаз» дёрнулся с места, когда третья мина разорвалась как раз там, где они только что стояли. Осколки звенящим градом прошили тент и деревянный борт кузова. Стекло в заднем окне кабины звонко треснуло паутиной.
– Газ, газ, га-аз! – орал Ворчун на свою машину. Неслись по разбитой дороге, подпрыгивая на колдобинах. Сзади, будто преследуя их, рвались мины, хотя обстрел вёлся вслепую.
Подъехали к своему расположению. Ворчун заглушил двигатель. Выскочили, осмотрели «Камаз». Борта и тент были исполосованы свежими дырами. Но никого не ранило, и кухня стояла невредимая.
– Ну, вот и доставили, – хрипло сказал Спрут, вытирая тряпкой лицо. – С антрактом.
– С Божьей помощью, – перекрестился Ворчун, глядя на издырявленный тент. – Задержись мы хоть на минутку – и кухню бы в клочья разорвало, и нас бы там же замесило.
Затащили кухню в сарай, который служил им и мастерской, и складом. Спрут с Ворчуном взялись за колёса. Гром уехал докладывать. Алтай в углу сарая растопил печку-буржуйку. Стало чуть светлее и теплее.
Через три часа полевая кухня, стоя на кривых, но накачанных колёсах, шипела и булькала. Из её трубы валил густой, душистый пар. Спрут как заправский механик починил систему подачи воды.
К вечеру, когда стемнело окончательно, по улице поплыл уже забытый запах – гречневой каши с тушёнкой. Настоящей, горячей еды.
К сараю двойками потянулись люди. С передовой, из окопов, заросшие, уставшие до звона в костях. Они молча подставляли свои котелки и миски, получали порцию дымящейся каши, и на их лицах появлялось нечто человеческое,  почти улыбка.
Сэнсэй стоял у котла, поглядывая то на этих людей, то на свою команду: Волк, присев на корточки, ел, не поднимая головы; Ворчун, причмокивая, уже заваривал чай; Алтай и Спрут что-то оживлённо обсуждали, смеялись.
Гром подошёл, подставил свой котелок.
– Ну что, товарищ лейтенант, – сказал Сэнсэй, накладывая ему двойную порцию. – Теперь у нас не просто отряд. Теперь у нас дом с кухней.
Гром посмотрел на шипящий котёл, на пар, который поднимался к потолку сарая, словно самая мирная молитва в этом аду. Вспомнил, как осколки впивались в борт армейской машины ровно через несколько секунд после погрузки.
– Да, – теперь дом. Спасибо, ребята.
И в этот момент ноябрьская стужа за стенами казалась не такой уж и лютой.

Антон Хрулёв, член Союза журналистов России,
ветеран боевых действий,
в настоящий момент – участник СВО