Скифский ген, и космодром, и парус

Человек рождается в страданьи,
словно оптимистам в назиданье,
как бы предваряя чистый лист
жалобой, пока ещё он чист;

дрязгами каракулей, уродством,
кляксами и прочим идиотством.
Стонет, содрогаясь, алфавит.
Всё это бумаге предстоит.

Убери синкопу в "Космодроме" —
часовой преставился на стрёме;
и открой, душа богата сколь
русскою надрывною тоской.

И зальётся Чурикова выпью,
степью, где ямщик всю душу выпьет
и все недра родины навзрыд
обнажит, отчаянью открыт.

Иль покой обрыд ему, бродяге,
иль на корабле порвались стяги,
и пробит Земли бронежилет
на мильоны выморочных лет.

В лермонтовский парус хлещет кривда,
Сцилла обнимается с Харибдой.
Умер Одиссей, воскрес Садко.
Сапиенс примает душ Шарко.

То ли вся Канатчикова Дача
обросла планетой, не иначе,
и за световые полчаса
вытошнила магмой в небеса.

Человек рождается азартно —
в пеленанье, кандалы, казармы,
крепостное право ветхих вен;
а в крови бушует скифский ген.

Человек возник, зашедшись в плаче,
материны недра расхерача,
захлебнувшись в родственной крови;
плача о несбывшейся любви.

Чурикова, пой о космодроме,
о нездешнем выстраданном доме,
обо всех о нас, таких родных,
сгинувших в веках /степях/ очередных.


                4 октября 2025