Бог звонит, пока я пью

Видя картину:
как в сборе семья веселится,
напивается моим любимым вином
и наблюдает в телевизоре передачу о Колизее,
которого наполовину уже нет,
как и моего ощущения реальности —
нахлынула приятная ностальгия.

приятная ли?

полукругом полудрузей
сидим в наполовину оплаченной квартире
и поём песни,
половину слов я не знаю.
половины вина уже нет.
проблемы забуду хотя бы на полдня.

мне позвонил Бог
и рыдающим голосом отца
промолвил, что бабушки моей не стало.
полдесятилетия боролась с недугом —
и вот её нет.

я вспомнил её:
общением — ангел-хранитель,
в канители несчастных событий,
в войске добра — авангардом.
красивая, несмотря на года.
видел её глаза только в старости,
но старой я её не помню.
красива, одета подобающе своим принципам.

и вот она лежит
в больничных тревогах,
почти неспособная встать сама.
была ли немощной?
даже преломляя хлеб со смертью
и еле провожая её до дома,
с каждым разом всё труднее —
она не теряла гордости
и не давала усомниться
в своих красивых, словно песни о настоящих героях, нравах,
сама доползая до места исполнения срочных нужд.

вряд ли немощной она была.

я уехал, оставив её такой.
она знала — что-то знала:
что я умру внутри,
что опущусь до дна.

мы расстались на тяжёлой ноте,
где я накричал:
мол, «моя же жизнь, я знаю лучше, я не такой».
на глазах её шелковые слёзы высыхали —
что, впрочем, моей уверенности
в своей правоте
никак помешать не могло.

уехал далеко:
«никогда вас не вспомню, и слава Отцу на этом.
не хочу вас знать, найду любовь и буду счастлив».
вряд ли.

не замечал, как её опасения сбывались.
и вот, приехав нехотя всех навестить,
так же боясь и нехотя
пришлось пойти к ней в больницу.

как же тут уродливо.
меня тошнит от вида больных.
бабочки в животе кружат вальсом,
боясь признаться мне, кем я стал.

её шелковые слёзы — уже от счастья —
на моём плече,
и купюра с крупным номиналом — в карман.
я плохо тот день запомнил.
только непонятные чувства:
то ли счастья,
то ли страха,
то ли желания закончить
танец блудного, порочного сердца своего.

куда я бегу?
в тот раз я убежал
обратно
в свой уже новый дом.

и вот, услышав о её встрече с Отцом —
что же я почувствовал?
мне казалось — ничего,
оттого себя ненавидел
и казалось, что недостаточно.
хотя как тут вообще может быть достаточно?

из полукруга услышавших наш разговор
наполовину недодруг сказал мне:
«ты можешь не бояться, просто поплачь».
как же я хотел его убить в тот момент —
тут слезами и не пахло,
от чего я себя вроде бы корил.

да так корил себя этот чёрт голимый,
что на похороны даже не приехал,
мол, не успею.
как себя вернуть именно в тот момент,
чтоб там же и сдохнуть,
разбив их лица, руки
и эти стеклянные бокалы с вином,
чтоб те мухи в бокале
не успели бы улететь.

осколками порезать вены,
чтоб встретиться с ней,
чтоб я увидел всех, кто умер мною любимыми,
и чтоб один за одним
они мимо прошли,
чтоб оставить меня с ней.

;

если ностальгия — это чувство прошлого в реальном времени,
то почему оно считается приятным, если это мертвое, которое хрустит сгнившими до костей руками над живым.