Мюнхен

St. Michael и Marienplatz
1. Жить под черепичной крышей
на одной из старых улиц,
окна под кирпичной нишей
не завешивая тюлем,
и забавно, и занятно...
Видно улицы и площадь,
камень, сточенный изрядно,
высохших, как старцев мощи.
Люди ходят по дороге,
наступают башмаками,
сколько раз касались ноги,
скольких видел этот камень!
Безъязыкий очевидец,
нем, но твёрд, и вам не скажет,
хоть ногою злобно пните,
тайн не выдаст, он на страже.
Сан Михель, а рядом – площадь.
Солнечно. Народ толпится.
Человек высокий, тощий,
с носом, как у хищной птицы,
в длинном сером одеяньи
из материи суконной,
взгляд приковывая, тянет
к этой тайне заоконной,
словно к бренди, пристраститься...
Кто ты? Кто ты, вечный странник
с носом, как у хищной птицы,
Кто лишил тебя пристанищ?..
Капюшон остроконечный
на глаза надвинут. Бродит
долговязый, узкоплечий
и воинственный, как Один...
Или тот несчастный карлик,
промелькнувший на мгновенье,
с именами Бёльверк, Хар ли
(сути это не изменит),
ты ли это, ты ли, Один?
Примеряешь лица чьи-то,
сколько их в твоей колоде,
где любая карта бита?..
Смена времени, погоды,
грязь и мрамор под ногами,
умирания и роды,
вечен только этот камень ...
Шебуршатся, словно в улье,
голуби с соседней крыши.
Не завешенные тюлем
окна под кирпичной нишей ...
Чай размешивая ложкой,
и, седлая подоконник,
хорошо смотреть в окошко,
как в колодезные донья...
Звон на ратуше. Бежим же,
поглазеть на королеву,
короля, шутов оживших,
выдувающих из зева
огневые язычища!..
Лица к небу запрокинув,
ротозеев праздных тыщу
развлекает поединок,
рыцаря сражает рыцарь.
В танце движутся фигуры,
трубачи трубят, на лица
смотрят гордо с верхотуры ...
2.Сверху видно всю округу,
город весь, как на ладони,
королевская прислуга,
бабы, дети, стража, кони,
крыши, улицы, оконца,
снедь в корзинах у торговцев,
утварь, ножницы из бронзы,
яйца, куры, утки, овцы ...
С сыровяленой грудинкой
загружённые повозки,
видно сверху площадь рынка,
скарб, расставленный на досках.
Шляпы с перьями, суконки,
башмаки, шарфы, рогожки,
и поодаль, чуть в сторонке,
с сыром тёплые лепёшки ...
Снизу-вверх взирая, тоже
можно разглядеть прекрасно,
всех особ, сидящих в ложе,
даже если день ненастный ...
Королева не бледна ли?..
Все заметили намедни,
и старухи зашептались,
что появится наследник.
Потрясая бубенцами,
и, присев у трона слева,
шут размахивал руками
и кивал на королеву,
но ногой тотчас же пнула
наглеца легонько в спину,
шут скукожился сутуло,
заскулил, как пёс, и сгинул …
В скорбной тишине историй
глас судьбы – скупой и вещий,
радость брызжет или горе
тьмой заволокло зловеще,
отлетают в вечность души,
крылья выпрастав, как птица,
кто – смиренно и послушно,
даже не успев родиться,
кто надменно и тревожно,
к небу возведя руками
и с молитвою расхожей
оседает словно камень
во владенья Бельфигора,
океан Левиафана
или в подземельный город
Люцеферовского клана ...
Ну, к примеру, Альбрехт III
и возлюбленная Агнес ...
Кто за смерть её ответит,
если позже он поддакнет?..
Был лукавым или хворым
герцог Эрнст из Виттельсбахов?..,
(Чтобы сын покинул город,
на охоту взяв собаку,
он прибег ко лжи, и – злобен,
обусловил место казни ...)
А дитя в её утробе
виновато в чём-то разве?..
Не успев родиться, сгинет.
Но, перелистнув страницу,
Альбрехт III с герцогиней
Анной Брауншвейг сроднится ...
3. Короли любвеобильны,
(кто теперь их всех припомнит?..),
как форелей – на коптильне,
фавориток и любовниц.
И пока инфантам пишут
к дню рождения картины,
в освещённых спальных нишах
примут плод и пуповину,
осторожно перерезав,
перетягивают ниткой.
Нелюбимая Тереза,
Людвиг I с фавориткой,
дарит ей свои брильянты,
весь исполненный любовью
к даме сердца и бастарду,
пьёт вино за их здоровье ...
Нрав, как ветер, переменчив,
и жару сменяет холод,
сколько нелюбимых женщин,
но, совсем другое, Лола ...
Лола, Лола, Лола, груди
хороши, как пара яблок,
Лола, Лола, Лола, люди
говорят, ты – сущий дьявол …
Простота и совершенство,
ноги стройные, колени
предвещают миг блаженства
в сладкий час уединенья ...
Но гудит взъярённый город:
вон развратника с престола,
что король?.. В грязи позора!..
Лола, Лола, Лола ... Лола!..
После третьей кружки эля
с пенкой, вздыбленной по кромке,
пивовара Габриэля
прославляя в голос громко,
двое шефтларнских монахов,
шницель жареный отведав,
кое-как забросив ляху
на седло велосипеда,
распрощавшись, покатили,
встав на разные дороги,
первый, говоря в мобильник,
а второй – в свой скит убогий,
толщь спрессованных столетий
проходя, смежая веки,
словно дует сильный ветер,
и текут навстречу реки ...
Жить под крышей черепичной
в доме со стариной кладкой,
привыкая к вспорхам птичьим,
как к условленным порядкам,
интересно даже... Точно
плёнку фильмы очень старой
в окнах скважины замочной
крутит кто-то, сняв футляры …
Воркование голубки
завораживает трижды,
явь надламывая хрупко,
словно с кем-то говоришь ты,
и сама не знаешь даже,
голубиный голос, их ли?..
Что на этот раз он скажет?
Остальные звуки стихли ...;
4. На оборванных и тощих
не смотри, король, угрюмо!..
Жизнь простого люда проще,
проще пища и костюмы ...
У красавицы Матильды
женихом был Беккер Отто,
приглашён на свадьбу ...иль ты
напросился беззаботно,
всех за стол сажали честно,
хоть и жили без излишков ...
– Отто, обними невесту!..
подмигнув, кричат парнишке:
залились румянцем лица...
Вот уж свадьба, так уж свадьба,
не спешили расходиться,
гогоча: наутро встать бы ...
Солнце вышло, встали парни,
новый день, иди работай,
кто – рыбак, кто – на пекарне,
не сидит без дел и Отто ...
Но, меся для хлеба тесто,
иногда опустит веки,
вспоминая про невесту,
про жену, Матильду Беккер.
С той поры, как стал он мужем,
возмужал, остепенился,
только вот, несчастья хуже,
дочка Коха, пышка Ильза,
улыбается бесстыже,
день и ночь о ней все думы,
муж её Андреас Фишер,
не слабо глядит из трюма ...
Всё при ней есть … Ильза Фишер,
статуэтка из фарфора,
дома мал мала детишек,
и с женой ревнивой ссоры.
Ильза Фишер – продавщица.
У неё в цветочной лавке
есть всегда цветы в петлицу
маргаритки и фиалки,
для торжественных обедов
хризантемы, каллы, розы,
иногда, открыв карету,
жестом подзовут, расспросят,
камнем голубым в оправе
на руке сверкнув за дверцей,
сколько хочешь, чтоб доставить
тайно розы даме сердца …
Ложку молотого кофе
размешав с водою в турке,
маясь с пенкой, наготове,
жду, когда же грозно буркнет
старый дух кофейной гущи,
клокоча и пенясь в раже,
словно демон вездесущий,
безвременье взбудоражив …
В тонкой чашке из фарфора
смерч рождая ложкой чайной,
хорошо смотреть на город,
на прохожий люд случайный,
примостившись на окошке,
словно кошка на карнизе,
тайны чьи-нибудь немножко
подглядеть, едва приблизив ...