Гимн доносительству. Монолог клеветника

Вот лист бумаги, белый, однородный,
Растянутый углами на столе.
Как пламенно люблю полупрозрачность
Его волокон, выхваченных солнцем!
Он дорог мне своею чистотою,
Смиренностью, угодой услужить.
Он стерпит всё: какой угодно почерк,
Бездарный слог иль стройное письмо,
Резную оду или грязный пасквиль.
Он, как солдат, любое приказанье
С немой покорностью исполнит в миг.
Он, как невеста первой брачной ночью,
Трепещет в томном страхе вожделенья.
Он под пером урчит как верный пёс,
Которому почёсывают брюхо,
Всегда чернила впитывая жадно,
Как воду из колодца знойным днём.
Сам лист – ничто, лишь ноль в потенциале,
Пока не появился первый знак.
Напитываясь соком, как лоза,
Он с каждой строчкой мощь преумножает.
Ко всякому достойнейшему мужу
Цепляется как ядовитый плющ
И репутацию любого в смежной чаше
Мерила перетягивает вниз.
Зигзаги изощрённые тем паче
Суровой формой облекают смысл.
Многозначительность, усердие с лихвою,
Казённого тезауруса строй
Любому неприметному посланью
Невиданный совьют авторитет.
«Доброжелатель»,– скромно подпишусь –
И вот уже не лист, а документ,
Туз в рукаве, свидетель обвиненья.
Он, как гарпун, впивается во вплоть.
Его не перебить смешной остротой,
Для колких шуток он неуязвим.
Ему потребен лепет оправданья,
Прогиб в спине, поникший тусклый взор.
Поистине услада наблюдать,
Как сбита спесь, как тускнут ордена,
Как сохнут губы в жалобной гримасе
Перед глашатаем лукавым – клеветой.
Вот тот бальзам, что сердце мне врачует,
Предназначение, которым я живу,
Вот что покой мне в душу поселяет:
Падение Икаров с высоты.
Чтоб неповадно было им парить
И солнце заслонять крылом свободным.
Мной за поклёп отринуто полжизни,
Как Ричардом полцарства – за коня.
И коли мне отказано в почёте,
То никому почтенным не бывать!