Пигмалион

Её поставили неожиданно, и я, увидев, застыл на месте! Это же Ульяна! Вылитая — молодая и красивая. Во весь свой рост. И опять ищет лишний билет. Как и тогда, когда мы с ней были вместе. И теперь она каждый день стоит на Театральной площади! Одна! Бронзовая, холодная, но до боли живая. Памятник вечному ожиданию. Моему ожиданию. А в голове крутится этот рваный, пьяный мотив, как саундтрек к нашему несостоявшемуся спектаклю...

Эту песню я написал об Ульяне и Джиме Моррисоне 3-го июля, в день его гибели. Написал, а петь не могу — наплывает бесконечная хандра, даже горе. Мне очень грустно.

Театральная площадь, лето...
Голуби медные пытаются пить.
«Нет лишнего билета?»
Космонавтик печальный без шлема сидит.
Фонтаны в небо пытаются!
Сегодня туман разливая,
Спектакли с осенью повстречаются,
Актёры без зрителей умирают.

Я король ящериц, я способен на всё!
Пить нужно в удовольствие, а не напиваться в говно.
Я ощущаю себя кометой, летящей очень давно,
А потом — фьють! — и меня уже нету,
И не увидеть уже ничего.
Иногда хватает мгновенья, чтобы забыть всю жизнь.
Вы пьёте сегодня в баре? Вы пьёте с номером «три».

Скучаю, как Он по Памеле,
И жду ЕЁ возвращения,
Помня, что вкус её шуток
Вызовет отвращение.
Ничто так не ранит,
Как счастье в её глазах водянистых.
Еду сегодня кататься
К барышням голосистым.

Я король ящериц, я способен на всё!
Пить нужно в удовольствие, а не напиваться в говно.
Я ощущаю себя кометой, летящей очень давно,
А потом — фьють! — и меня уже нету,
И не увидеть уже ничего.
Иногда хватает мгновенья, чтобы забыть всю жизнь.
Вы пьёте сегодня в баре? Вы пьёте с номером «три».

Город мерзких поэтов,
Пишущих разную муть.
Она играет в спектакле,
А я не желаю уснуть.
В Париже не стало Джима,
Памела его не убила.
«Orange County Suite»
Звучит над Парижем поныне.

Я король ящериц, я способен на всё!
Пить нужно в удовольствие, а не напиваться в говно.
Я ощущаю себя кометой, летящей очень давно,
А потом — фьють! — и меня уже нету,
И не увидеть уже ничего.
Иногда хватает мгновенья, чтобы забыть всю жизнь.
Вы пьёте сегодня в баре? Вы пьёте с номером «три».

Песни не нужно вымучивать с тёлками голосистыми,
Песни лучше заучивать, лучше всего с пианистами.
Можно позвать скрипачей и разных других товарищей.
Главное — меньше речей. И не нужно влажных влагалищей.
Два микрофона радио, и конченый — для барабанов.
Гитарный комбик «Маршал» и табурет для седалища.
Гитару забрать из ремонта, настроить её, как сумеете.
Освободите себя от оков — пишите жизнь, если успеете.
Пишите. Жизнь, если успеете!!

Несколько лет я не жил. Чем-то занимался на некогда любимой работе, даже не помню чем. Но вот увидел Ульяну — и зажил!
Я сбежал в магазин и купил ей розы, как она любила, но в бронзовую ручку входил только один цветок. Не беда! Пусть держит свою любимую розу, одну! И беззвучно спрашивает лишний билетик.

Так прошёл год. Я привык к ней, приходил по ночам, протирал лицо от пыли, обновлял цветок. Обдумывал планы на свою жизнь и понял, что Ульяна теперь в ней прописалась навечно. А раз так, то можно строить планы именно с ней. Я ревновал, когда с ней фотографировались другие люди, и не понимал, что делать дальше. Но однажды на спектакле я увидел, как какой-то профессор обучил девушку, сделав из неё то, что ему нужно, и она ушла с ним. Это то, что нужно! Надо оживить её. Просто найти выходы на богиню Афродиту.

Я много обращался к своему Ангелу, и он со Святым Николаем только посмеивались надо мной.
— И так у тебя большой дар от богов, а тебе всё мало, — говорили они.
Но я упёртый: замучил их просьбами, свечками и записками. Наконец, сдались: «Бери билет в Грецию. Там, на Кипре, всё у тебя и получится».

Я прилетел и сразу на место. Искупался в бухте Афродиты и стал ждать знаков. Но — тишина. Только когда город уснул, меня коснулось что-то неуловимое, будто взмах крыла. Я узнаю касание своего Ангела из тысячи прикосновений. Я пошёл за этим движением воздуха. Мой Ангел сидел молча, видимо, понимая, что дальше я справлюсь сам.

И тут она вышла. Вся сверкающая, не из облака, а прямо из самого неба! Она была так красива, что я влюбился в тот же миг. Афродита улыбнулась, и её тихий, но в то же время громогласный голос прозвучал, казалось, прямо у меня в голове:
— Это ты тот, кто хочет оживить статую?
Я почтительно склонился и, не смея поднять глаз на Богиню, твёрдо ответил:
— Да, госпожа.
— А почему тебе помогает Агиос Николаос?
Я честно ответил, что не знаю. Наверное, есть за что.
Она улыбнулась милым, нежным смешком и коснулась моей щеки ладонью. От этого прикосновения меня едва не согнуло пополам, я чуть не упал на четвереньки от нахлынувшей силы.

А в следующий миг Афродита исчезла. Ангел снова коснулся меня воздухом от взмаха крыла, и я понял — аудиенция окончена. Я с трудом поднялся на ноги и вдруг осознал, что они больше не ноют, как это обычно бывало на перемену погоды. «Слава Афродите!» — проорал я на всё море.

Но о самом главном я так и не спросил: сбудется или нет моё желание? Впрочем, я решил, что всё должно получиться. Побыв ещё немного на пляже, где от присутствия богини остались вселенское счастье и покой, я отправился домой. Больше ждать не было сил.

Я не знал, как именно она оживёт, но понимал, что желание сбудется, как и все прочие мои желания.
Каждый день я приходил к ней. Приносил одну алую или белую розу. Рассказывал новости, читал стихи, напевал ту самую песню. Я говорил с ней, как с живой, не обращая внимания на удивлённые взгляды прохожих. Для меня она и была живой. Мне казалось, я видел, как теплеет её бронзовый взгляд, как лёгкая улыбка трогает её губы, когда я шучу.

И однажды, в туманный осенний вечер, когда фонари на площади горели мягким жёлтым светом, я, как обычно, протянул ей благоухающую розу. И её ручка, её пальчики... дрогнули. Они не были больше холодным металлом. Они были тёплыми. Она взяла цветок и, повернув ко мне своё, уже не бронзовое, а живое лицо, тихо спросила, улыбаясь:
— На какой спектакль у тебя лишний билетик?
И ушла со мной...