Крик

В прошлой жизни, как в бреду, где расцвёл сухой розарий,
Под миноры тихих арий, сам с собою не в ладу,
На несчастье и беду, от поминок до обедни
Жил угрюмый собеседник для надгробия в саду.
Розы мёртвые цвели в монохромной серой гамме
И хрустели под ногами догоревшие угли,
У порога, на мели, в изощренной пантомиме
Гнил поэт, забывший имя, в ослепительной дали.

Мысли, чувства и штрихи он таранил галеасом,
Разбивая, час за часом, о бездарные стихи.
Он искал свои грехи, и слова, и логарифмы,
Цели, домыслы и рифмы в мелком просо чепухи.
Он, безумец, в свой черёд, видел жизни на страницах,
Мысли, отблески и лица, белый снег и серый лёд.
А божественный полёт, и бессмысленные сказки
О любви, мечтах и ласке сшил в тяжелый переплёт.

В книгах жили Крик и Боль. Там, над ивою плакучей,
Там, где кто-то резал тучи поперёк, а кто-то - вдоль,
Там, где чёрное, как смоль, расплескалось злое небо,
Где засохла корка хлеба, где рассыпанная соль,
Месяц выполз и обстриг неба вспоротого брюхо
В пелене седого пуха  от церквей до базилик.
Безучастен  и безлик, Крик любил минуты Боли,
До оргазма и бемоли Боль в ответ любила Крик.

Гасли звёздные огни. И поэт, во мраке пегом,
Засыпал, укрывшись снегом, на ладонях западни.
В круге вечной беготни под узором паутины
Он в гербарии рутины коротал пустые дни.
В черноте небытия, тот поэт взирал устало
На портреты идеалов, где лопата и кутья.
Мысли серые вплетя в блики молний громовержцам,
Крик вынашивал, под сердцем, будто мёртвое дитя.

Крик рождался в темноте из немыслимых пейзажей,
Из глазниц, забитых сажей, из фигуры на кресте,
И от крючьев на хлысте, и от неба над рекою,
И от мыслей о покое, и извечной пустоте.
Крик поднялся изнутри: где-то смяло, где-то стёрло,
Он прошил стрелою горло, напоролся на штыри,
Рассыпая янтари, изумруды, сердолики,
И рассеянные блики непроснувшейся зари.

Крик не верил, что нельзя, облачить в себя поэта,
Где бесхитростно раздета одинокая стезя,
Жизнь и смерть превознося, от могилы к изголовью,
Крик захлёбывался кровью, потерявший всё и вся.
Развернулся, как спираль, проносился над дверями,
Надувая пузырями накалившуюся сталь.
И ломалась орбиталь, и рассыпался осколок,
И в шкафу, с дубовых полок, дребезжал в ответ хрусталь.

И гудели провода, принося к убогой тризне
Ужас всей минувшей жизни сквозь минуты и года.
С неба падала слюда, а вдали, легко, безлико,
От пронзительного Крика задрожали города.
Сквозь безумие и толк, навсегда и неразлучно
Крик тяжёлый и беззвучный слышат Альпы и Суффолк.
Невесомый, будто шёлк, будто смех самоубийцы,
Крик упал подбитой птицей, обессилел и умолк.

И пропел стихи левит, поклонявшийся драцене
Календарь листал на сцене знаки, числа, алфавит.
Без ошибок и обид, без актёра и дублёрши,
Между будущим и прошлым Крик умолк и был убит.
Без начала и конца, у последнего сугроба
Боль баюкала до гроба дорогого мертвеца.
От гниющего рубца до любви, что рвёт и горбит
Умирал в стеклянной скорби мир из страха и свинца.

И надгробие тульёй в свете пламенном и хлёстком
Труп несли по перекрёсткам протарённой колеёй.
Деккорировал петлёй тишину на обертоне
Крик, утопленный в бетоне и засыпанный землёй.
В небе звёздному ковшу, всё бессмысленней и чище
Продавал ослепший нищий брызги судеб по грошу.
Жизнь доверив палашу, с высоты смеётся Кришна,
Боль шептала еле слышно: "Спи, мой Крик. Я воскрешу"

И в кромешной полумгле, Боль стянула волоконца
Все распятое под солнцем, и зарытое в земле,
Красота и дефиле, летний вечер, день осенний,
Цианид местоимений - все осталось на игле.
Все наивные мечты, тишина разбитой скрипки,
Иллюстрации, улыбки, раздроблённые хребты.
На оттенках черноты, в шуме звёздного прилива
Неспеша и кропотливо Боль сшивала в  лоскуты.

В клетке рёбер был альков, но давно закрыта дверца,
Не собрать осколки сердца и не вырвать из тисков.
Меж простреленных висков, Боль играет на цирконе
Колыбельную агоний для разрозненных кусков.
И вокруг клубится тьма, и царапает краями,
Злой февраль, в могильной яме, открывает закрома.
Лето, осень и зима, ветер северный и южный,
Боль устала быть ненужной, и тогда сошла с ума.

Утопающим в вине ни верёвок, ни каната,
Лишь жестокая расплата. Глубоко. На самом дне.
Ей хотелось при луне, видеть как дробится торос,
И услышать, хоть еще раз, Крик, в звенящей тишине.
И разорванной струной, в высыхающей омеле
Белый свет в конце тоннеля звал туманной пеленой.
Боль плясала за спиной, затаившись в серых кущах,
И убила всех живущих под оскаленной луной.

Боль, уставшая от дел, оставляла за собою
Горы сдавшихся без боя обнажённых мертвых тел.
Небо вышло на расстрел, месяц ветер загарпунил,
И поэт однажды умер, и розарий догорел.
Завершается блицкриг: медью выстрелили трубы
Боль целует сказку в губы через целый материк.
Чтобы слышать звон вериг, чтобы всю любовь и нежность,
Счастье, радость, безмятежность переплавить в мёртвый Крик.