Всё это было, было, было...

У одного из самых мною любимых русских поэтов (для меня – знаковых!). Пусть – далеко и не самое любимое из его.
Не разреживая строфы.

Всё это было, было, было,
Свершился дней круговорот.
Какая ложь, какая сила
Тебя, прошедшее, вернет?
В час утра, чистый и хрустальный,
У стен Московского Кремля,
Восторг души первоначальный
Вернет ли мне моя земля?
Иль в ночь на Пасху, над Невою,
Под ветром, в стужу, в ледоход –
Старуха нищая клюкою
Мой труп спокойный шевельнет?
Иль на возлюбленной поляне
Под шелест осени седой
Мне тело в дождевом тумане
Расклюет коршун молодой?
Иль просто в час тоски беззвездной,
В каких-то четырех стенах,
С необходимостью железной
Усну на белых простынях?
И в новой жизни, непохожей,
Забуду прежнюю мечту,
И буду так же помнить дожей,
Как нынче помню Калиту?
Но верю – не пройдет бесследно
Всё, что так страстно я любил,
Весь трепет этой жизни бедной,
Весь этот непонятный пыл!
(август 1909 г).

Далеко не из самых.
Пусть из тех (из любимых) и «коршун» сюда залетел.
А впрочем – хороший стих. Я – не о смыслах (ибо сам о том – и не только –«прошедшем» не тоскую). А – о тексте. Да и о том, что страстно любил. Вообще.
С пониманием.
А теперь (зараз) – перевод. На Мову.
Не свой, разумеется (а, мабыць, і мне – рызыкнуць!? Ніііі… Прынамсі, зараз).

Усё гэта была, была, была,
Адбыўся дзён кругазварот у ва мне.
Якая хлусня, якая сіла
Цябе, прайшоўшае, верне?
У гадзіну раніцы крыштальны ў цішы,
Ля сцен Маскоўскага Крамля,
Захапленне першапачатковае душы
Ці верне мне мая зямля?
Ці ў ноч на Вялікдзень, над Нявой,
Пад ветрам, у сцюжу, у крыгаход –
Старая жабрачка кульбой
Мой труп спакойны варухне з нагод?
Ці на ўмілаванай паляне
Пад шолах восені сівому
Мне цела ў дажджавое дбанне
Раздзяўбе каршун сэрца маладому?
Ці проста ў гадзіну нуды бяззорнай,
У нейкіх чатырох сценах,
З неабходнасцю жалезнай, чорнай
Засну на белых прасцінах?
І ў новым жыцці, непадобнай,
Забудуся ранейшую мару ту,
І буду памятаць так дожэй здобных,
Як сягоння памятаю Каліту?
Але веру – не пройдзе бясследна
Ўсё, што так горача я кахаў,
Усё трапятанне гэтага жыцця, што бедна,
Увесь гэты незразумелы запал схаваў!
(Максим Троянович)

Он же… Наш, Калинковичский «многосборный-разнокалиберный».
Вот, никак Сергей Семёнович («он же») не определится: то ли ему ограничиться сугубо «по(д)строчным», то ли кидаться во все тяжкие. С того (з гэтай нявызначанасьці) и получаем – ни так, ни сяк.
Я понимаю, что «построчное», для Семёновича – как-то сподручнее. Надёжнее, что ли. Однако и «художественностью» (своей) пометить тое-сёе хоцца.
Рифмочку (где-нигде) заточить-подрихтовать. Кое-как (будто того – для достойного перевода достаточно).
А что всё остальное (да много чего) вылетает в трубу (пиитскую) со свистом – наплевать! Как и на Мову нашу, бедолажную...
Не шкада!
Прытуліўся, прымазаўся… Вось, вам – і ўжо (гатовы) беларускі. Паэт! Ды да таго ж – вядомы!
Ну, пиши ты своё (как можешь)! Не ж – прычапіўся.
Знаю, что кто-то меня и упрекнёт... Мол, человеку – уже 85. А стары, ён жа, як малы. Чым бы не цешыўся, абы заняўся
Так, и я – давно не пионер...
Поехали.... По строфам да строкам.

Усё гэта была, была, была,
Адбыўся дзён кругазварот у ва мне.
Якая хлусня, якая сіла
Цябе, прайшоўшае, верне?

Калі «перакладчык» не ведае, што ў сярэднім (ніякім!) родзе (а «усё» – менавіта так) дзеяслоў «быць» будзе «было» (з націскам на апошнім складзе), а не жаночае «была» (з тым жа націскам), я пра гэта яму (ці таму, каму  гэткае, ад перакладчыка – у асалоду) нагадаю.
– Няма таго, што раньш было…
Таксама – Максім. Але – сапраўдны. Беларус…
А к чему у «ненастоящего», во второй строке, прилетело «уточняющее» у ва мне? – Разумеется, к рифме. Ну, как бы.
К тому, что – в четвёртой.
Так и это – без толку! В «верне» – ударение попадает на первый слог, а не на «не», как, вероятно, хотелось бы «переводчику». А впрочем, ему – наплевать. На взгляд ведь – вроде, как нужно.
И на то, что доложенное «у ва мне» разносит и так скособоченную у него ритмику, «переводчику» глубоко до...
Кстати, почему – прайшоўшае?! Ведь просится «мінулае».

У гадзіну раніцы крыштальны ў цішы,
Ля сцен Маскоўскага Крамля,
Захапленне першапачатковае душы
Ці верне мне мая зямля?

Первая строка – наповал! И – под дых, и – в оплеушину, и – у азадак (хай апошнее будзе на мове).
«Под дых» – я, скорее, о «крыштальны». Мужской род! Как и в исходнике (к «часу утра»). Но в «переводческом» здесь мужеского в упор не видно. Ни спереди, ни сзади. «Гадзіна» у нас-таки – женское. Как не крути.  Для несведущих (но восторгающихся) доведу, что ударение здесь – на втором (а не так, как в «гАдине»). У гадзІну...
Что Максиму различие между У простым и У коротким – фиолетово, я уже понял. Но за «крыштальны гадзіну» – досадно. Даже с учётом 85 лет.
Неужели трудно было решиться на У гадзіну раніцы крыштальнай?! Па жаночаму. Хай не да «гадзіны», дык да самой «раніцы».
Дарэчы, у нас, мабыць, на роўных з «крыштальны» ўжываецца «крышталёвы» і нават «крышталічны».
Ну, а уже вместо принесенного в жертву творчеству «чистый» нас одарили «цішшу».
Тишь! Тишина, так сказать.

Ты посмотри, какая в мире тишь.
Ночь обложила небо звездной данью.
В такие вот часы встаешь и говоришь
Векам, истории и мирозданью.

Владимир Владимирович. По-мне – лучшее из его лирики («Уже второй»).
Само по себе У гадзіну раніцы крыштальнай у цішы – терпимо. Но у нас же – стих! И хоть как-то надо держать ритмику (в унисон с другими строками). Но «переводчику», видно, не до этого.
Он здесь опять старался зкамячыць подобие рифмовки. Первой строки (в данной строфе) с третьей.
У Блока в третьей было

Восторг души первоначальный

Что здесь предлагает Троянович?!

Захапленне першапачатковае душы

То бишь, меняет местами второе и третье слово, что вполне допустимо.
А почему меняет?! Видно чует, что не поменяй и оставь «захапленне душы першапачатковае», начнутся какие-то проблемы. С той же рифмой (к первой строке, пока – без цішы).
Да и вообще, с этим «першапачатковае» (в отличие от казуса с «крыштальным» здесь род прыметніка (з мужчынскага да ніякага) Максим скорректировать удосужился) – полный спотыкач. Не то, что с русским «первоначальным»!
Ну, поменял местами... Ага! Да «душы» тую ж рыфму (у першым радку) наладзіць лягчэй. А заодно и ломающее язык (пршпчтк…) чуть заретушировал.
Вот к этому в первой строке у нас (у Максима) и ціш з’явілася. А што ў «ў цІшы» націск не той, што ў «душы» – зноў па барабане. Не говоря уже о нагромождении лишних слогов.
А к строкам самого Блока у меня (по ходу) своё отзывалось.
Вернее, из того же Сан Саныча, но уже из давно облюбованного мною «Дикого ветра»...

Час заутрени пасхальной,
Звон далёкий, звон печальный,
Глухота и чернота.
Только ветер, гость нахальный,
Потрясает ворота.
За окном черно и пусто,
Ночь полна шагов и хруста,
Там река ломает лед,
Там меня невеста ждет…

А здесь (во «Всё это было, было, было...»)!?

В час утра, чистый и хрустальный,
У стен Московского Кремля,
Восторг души первоначальный
Вернет ли мне моя земля?
Иль в ночь на Пасху, над Невою,
Под ветром, в стужу, в ледоход –
Старуха нищая клюкою
Мой труп спокойный шевельнет?
Иль на возлюбленной поляне
Под шелест осени седой
Мне тело в дождевом тумане
Расклюет коршун молодой?

Заметили?! – Переклики...
К «хрустальному» – просто «хруст». А «коршун» сюда прилетел (о том я уже оговаривался) из однодневного с «Диким ветром» и столь же мною любимого «Коршун» (оба – от 22 марта 1916 г.).
А что там Коршун творил?!

Чертя за кругом плавный круг,
Над сонным лугом коршун кружит
И смотрит на пустынный луг. –
В избушке мать над сыном тужит:
«На хлеба, на, на грудь, соси,
Расти, покорствуй, крест неси».
Идут века, шумит война,
Встает мятеж, горят деревни,
А ты всё та ж, моя страна,
В красе заплаканной и древней. –
Доколе матери тужить?
Доколе коршуну кружить?

Ага! А это («о былом»), из 1909-го, как зачиналось?!

Всё это было, было, было,
Свершился дней круговорот.
Какая ложь, какая сила
Тебя, прошедшее, вернет?

С «круговорота» же. Дней-времён.
Так, и Коршун – уже в 1916-м – не Время ли!?
Кронос...
Когда я (в январе 2021-го) слагал стостраничный опус об Иннокентии Анненском, что-то подобное уже обыгрывал. С Коршуном-Кроносом-Хроносом.
Только сам Блок в 1916-м о «прошедшем» как бы и не восторгается уже (а ведь и в 1909-м он что-то о Лжи к тому Возврату присолил...).
Доколе можно к нему возвращаться!?
Если бы да кабы...
Это – уже снова я. К нынешнему «вставанию с колен» и «исторической памяти». К пресловутым «российским историческим циклам».
Так, они же – везде!?
А не везде – так. Чтобы с таким (суворовским) Восторгом к подобным «кульбитам-вставаниям-возвращениям»: – Я русский!
Хоть от Дронова, хоть от Хронова.
А ведь наш Троянович и «заслуженного» Ярослава «переводил»! Зараз-зараз... Зьвернемся і да гэтага яго досьведу.
А Александр Александрович от нас обоих пока пусть отдохнёт. Або – адпачне.

3-4.10.2025