Метафора бытия. Поэзия Павла Прагина

МЕТАФОРА БЫТИЯ, или
ПОЭЗИЯ ПАВЛА ПРАГИНА
К дню рождения поэта
http://stihi.ru/avtor/pragin

Давно хочу познакомить читателя с Павлом Прагиным, удивительным поэтом с Брянщины, из старинного города Трубчевска – города, с которым связывают меня дружеские и духовные нити. В тех благословенных местах живёт и мой добрый друг и наставник ещё по воркутинскому литературному объединению «Сполохи» – Дмитрий Стахорский, талантливый писатель, передавший мне бразды правления литобъединением, когда я была совсем ещё юной, и оказавший мне тем самым большое и уважение, и доверие. С этими краями связывает меня и любимый мной, ушедший не так давно от нас поэт Владимир Сорочкин, который, как и я, с большим пиететом и нежностью относился к Прагину: по духу – авангардисту, по дополнительному хобби – рок-музыканту, по мощи поэтической подачи – классику, не меньше. Павел Прагин – поэт Божьей милостью, поэт до кончиков волос, поэт, что называется, во всём. Он и мыслит, как поэт, он и видит, как поэт, он и чувствует крайне необычно и образно, он и изъясняется метафорично, даже если просто пишет коротенькую рецензию или благодарит за тёплый отзыв. Всё, чего он касается, становится метафорой, всё, о чём он говорит, немедленно перекочёвывает в иную плоскость существования, в особые, возвышенные, смещённые, неожиданные и преобразованные прагинским изобразительным даром параллельные эмпиреи.

Родился Павел Израилевич Прагин в Трубчевске 3 октября 1952 года. Окончил литфак Брянского Государственного пединститута, работал учителем в Погарском районе, заведующим клубом в Новозыбкове, редактором многотиражной газеты «Станкостроитель» Новозыбковского станкостроительного завода, журналистом в газете «Земля Трубчевская», заведующим клубом ОАО «Монолит». В общем, деятельная и творческая натура поэта просила самых разных точек приложения – отсюда и такой размах в увлечениях, такая широкая амплитуда профессиональной деятельности.
Первая публикация молодого поэта состоялась в 1980 году, а затем уже, как говорится, покатило – его стихи публиковались в областной и центральной периодике, в журналах «Десна» и «Пересвет», в столичном литературном альманахе «Роман-таблоид. Новая русская проза», в литературном альманахе «Гражданинъ».
Павел Прагин – автор шести поэтических книг: «Белая метка» (1998), «Блюз» (2003), «Порог сердца» (2007), «Не в ногу с тенью» (2009), «Нечаянные удивления» (2012) и «Имя тайны» (2023). В 2016 году за широкую популяризацию славянского братства и значимый вклад в сохранение культурного наследия народов России, Украины и Белоруссии ему был вручён диплом лауреата премии Бояна на Межрегиональном празднике славянской письменности и культуры «На земле Бояна», который ежегодно проходит в Трубчевске. А с 2010 года Павел Израилевич – член Союза писателей России как большой поэт и истинный русский патриот.

Все стихи последних лет Павла Прагина дают представление о зрелом мастере слова, умеющем не только извлекать поэзию из обыденности, из всего, что его окружает, но и доносить звучание и пульсацию жизни до читателя. Его поэтике свойственны богатство внутренних созвучий, полифоничность, напряжённое содержание – возможно, потому что Павел Израилевич музыкант, у него такой чуткий слух, различающий самые тонкие вибрации, самые даже слабо уловимые диссонансы. Оттого строка его и не фальшивит – ни мыслью, ни избираемыми тональностями настроения, ни звуковым строем.

Чтобы услышать «птичий клёкот воды» (стихотворение «Закат в Новозыбкове»), необходима способность к особому погружению в живую ткань бытия, где нет ничего случайного или неорганичного. Чтобы улавливать взаимосвязи бытового и тонкого надмирного, иллюзорного и сущего, прошлого и настоящего, нужно уметь вбирать в себя этот мир без остатка – а на время написания стихотворения и становиться этим миром, быть им. И тогда оттуда, изнутри – родится вот такое: «Молодица, смеясь на ходу и лузгаючи семечки, / как по маслу прошла сквозь меня…»; или «И фантомно уже, мягко тени от стен отделяются / тех, кого долголетие всё ж не потщилось сберечь»; или «тень – на вешалку, прах от надежд – на совок / и по ветру пустил за порог» – и др.

Вообще, на мой взгляд, стихи Прагина – это такая свобода на грани сюрреализма, где возможно практически всё. Поэт в своих стихах – демиург и маг одновременно, и там ему пластично подчиняются время и материя, земное и космическое в равной степени:

(…) И если выпорхнуть при этом
из тела, то, в ветвях паря,
есть шанс затеплить сигарету
от алой грудки снегиря
и наблюдать всей сутью тонкой,
как под тобой туда-сюда
гуляют юные потомки,
засунув в уши провода…
(«Морозным заревом играя…»)

Фантастическое владение языком с его лексическим разнообразием и уникальной народной точностью эпитетов делает поэзию Прагина узнаваемой, богатой смысловым эхом и обертонами чувств. Как укрупняют образы, усиливают семантический посыл, расширяют поэтическую палитру такие находки, как «светом инаковым», «обывателей мимоходящих», «вперемёт наплывает», «на всходе утра́», «к прогрешной груди»… Вообще невозможно не привести эту строфу (стихотворение «Закат в Новозыбкове») целиком – столько в ней духмяного городского пейзажа, исторических параллелей, авторской обострённой наблюдательности:

И от храма Преображенского светом инаковым
через улицы две по кварталам кривым вперемёт
наплывает на центр городской от сияющей маковки
золотой староверческий мёд.

Хороши и прагинские внутренние синкопы – причём как ритмические, так и касаемые метафор. Здесь часто автору помогает умелое владение таким непростым художественным приёмом, как инверсия, которая у Прагина изящно окрыляет интонацию, сшивает несшиваемое и объединяет разрозненное, уводя от прямолинейного, плоского высказывания к философским пластам сознания – например, «через улицы две по кварталам кривым вперемёт»; или «но отрешённые их лица / ещё румяны и милы; /ещё приветен вечер синий, / не сходят улицы с ума»; или:

Как и вчера, так и сегодня,
всё нужен глаз да глаз за ней,
поскольку – о-ох! – страшна свобода,
к нам приходящая извне!..

Кстати, Прагин не боится звуковых стыков там, где мысль и образ важнее этих жеманных условностей. Возьмём такую строчку: «…размышляет о том, как извне вне пространства и времени», где легко соседствуют слова «извне» и «вне», создавая новые смысловые оттенки. На примере этой строки видно, насколько важна для поэта синергия смысла и глубины, когда даже кажущиеся нестыковки или разнородные части в авторской уникальной сборке становятся неизъяснимой музыкой. Эта-то отличная от стандартного представления прагинская музыка, вернее, гармония строки – и есть тот волшебный ключик от потайной двери его поэзии, в которой, как в стране чудес, пытливому читателю посчастливится обнаружить немало сложных, неожиданных, иногда мистически загадочных ходов и потайных уголков.
–––––––––––––––––––––––––––

Стихотворения Павла Прагина

ЗАКАТ В НОВОЗЫБКОВЕ

                Ефиму Хазанову

Обопрись на перила моста, что у Старого озера
и, в себя уходя, чутко слушай и долго гляди,
как меняется в цвете и в звуке с добавкою розовой
птичий клёкот воды.

И от храма Преображенского светом инаковым
через улицы две по кварталам кривым вперемёт
наплывает на центр городской от сияющей маковки
золотой староверческий мёд.

Жаль, глаза обывателей мимоходящих как бы и не видели –
вон же сквозь скопище сталинок пятидесятых годов
под воздействием звуков и запахов, как проявителя,
проступают колонны снесённых торговых рядов.

И фантомно уже, мягко тени от стен отделяются
тех, кого долголетие всё ж не потщилось сберечь –
русский говор и мова, и с вопросительною интонацией
в свете вечных сомнений вплывает еврейская речь

в летний город купецкий, стоящий в обнимочку с вечером...
В нём и мне бы по памяти старой остаться не прочь.
Молодица, смеясь на ходу и лузгаючи семечки,
как по маслу прошла сквозь меня. И отправилась в ночь.

И всё тише оркестр духовой с подступающей теменью.
Акт бессмертной души, облечённый во смертную плоть,
размышляет о том, как извне вне пространства и времени
в Новозыбков с большим умилением смотрит Господь...

ЗАПОМНИ!

Для тебя я останусь таким
(как удобней запомнить, конечно) –
рваной строчкою – вектором в вечность,
где рука – продолженье строки;

единицей (но всё же другой),
из неё всякий умник упорно
извлекает квадратные корни
в виде нервов, надежд и долгов.

Когда ж сердце своё отпоёт –
вот тогда и припомнится теми ж
возведённое в энную степень
безымянное имя моё.

* * *
Меня в ночные гости зазвала
та незнакомка с шумной вечеринки…
Мы под руку ушли — пришли в обнимку,
с ключом возились долго… Ну, дела! –
я узнаю, попав сюда впервой,
вдруг каждый уголок и всё такое –
стенную нишу, жёлтые обои…
До только – быть здесь женщине б другой.
Что ж, явно дежавю даёт промашку.
Я – к двери. А хозяйка вслед: «Куда ж ты!..»
А тут уже и кру́гом голова.
И крикнуть бы в кварталах звонких: «Где ты,
реальная?!» — и в страхе ждать ответа:
вдруг эхо перепутает слова?!

* * *

                Валерии Салтановой

В общем, в каждой эпохе он – лишний...
С нестандартным строеньем души
он мгновенно, лишь только родившись,
аки кур попадает в ощип

в той среде, что шумна, как полундра,
где уже лет пятнадцать подряд
нас себе подчиняли подспудно
офис, цех, магазин, банкомат.

Вот и нынче изящному Слову
неуютно становится здесь:
если общество слишком здорово –
значит, в нём тайно скрыта болезнь!

И чтоб мир не скатился до точки,
стихотворец услышал сейчас
эту, в общем, целебную строчку,
что кому-то поможет из нас.

Достаёт карандаш и бумагу,
вдоль квартала враскачку идя.
Ну, а сверху невидимый ангел
прикрывает крылом от дождя.

Так бредёт сквозь ненастье и ветер
восхвалений, смешков и битья,
обретаясь на этом вот свете,
как метафора...
бытия!

* * *
Морозным заревом играя,
под вечер – звонки и легки –
так вату снега прожигают
рябин январских огоньки!
И если выпорхнуть при этом
из тела, то, в ветвях паря,
есть шанс затеплить сигарету
от алой грудки снегиря
и наблюдать всей сутью тонкой,
как под тобой туда-сюда
гуляют юные потомки,
засунув в уши провода…
Чего желать? К чему стремиться?
Чем стать грядущее велит? –
но отрешённые их лица
ещё румяны и милы;
ещё приветен вечер синий,
не сходят улицы с ума;
ещё никто не бьёт витрины,
и не закопчены дома!
Давай воспримем, как награду,
в предчувствии побед и бед
возможность с болью и отрадой
свободу пестовать в себе!
Как и вчера, так и сегодня,
всё нужен глаз да глаз за ней,
поскольку – о-ох! – страшна свобода,
к нам приходящая извне!..

ДРУГАЯ

Зимним вечером седым ровно в пять
с непокрытою в мороз головой
вот на этой остановке стоять
будет кто-нибудь – не я, а другой.

В пять семнадцать он нажмёт на звонок...
Свет притушат и откроют вино...
Он усядется с гитарой у ног
непохожей на тебя и – другой.

...Полстипендии за розу отдать,
цикл лекций променять на кино
и Пегаса на бегу подковать,
и – хоть в омут с головой. Заодно

мне божественных хватало чернил,
чтобы образ расписать дорогой.
Ох, как я её в себе сочинил!..
А она-то оказалась другой!

В полшестого, вспыхнув, как керосин,
хлопнул дверью и покинул твой дом...
В шесть неверную я молча простил,
сигарету загасив о ладонь.

Чванно пробовать обиду на зуб
и срывать на ближнем зло – не привык!
Демонстрировать прилюдно слезу –
это как бы дать читать черновик!

Чей-то полнится стакан, чей-то пуст –
устаканивает время... Так вот,
молодому современнику пусть
непременно за меня повезёт!

* * *

                И. П.

На восьмом этаже с кислым видом на юг
(это было ужасно давно)
вплыло облако к нам в общежитский уют
сквозь распахнутое окно.
И тогда я на память не взял ничего –
разве облако это. А там,
если быстро и тщательно скомкать его,
то вместится в нагрудный карман.
После ты прошептала на всходе утра́,
прижимаясь к прогрешной груди:
– Приручать обоюдно – какая тщета!..
Одевайся!.. Свободен!.. Иди!..
И теперь ухожу от себя, видит Бог,
расплатился с тобой, чем я мог:
тень – на вешалку, прах от надежд – на совок
и по ветру пустил за порог.
Я сухими глазами смотрел себе вслед.
И при этом, как видно, забыл
что-то путное хоть пожелать напослед
и из облака вытряхнуть пыль…

ИМЯ ТАЙНЫ

Как от предчувствия тайны шевелятся волосы,
если сокрытая тайна ростком из души пробивается! –
малое зёрнышко чутко покоится в колосе,
в зёрнышке маленьком колос до срока скрывается.

Смысл неведомый слышится сквозь многоточия,
будто эллинское эхо свирели пастушеской…
Жил-был поэт, он кормился копейкой построчною:
пуля пропела – и век величается Пушкиным.

Истина не предречена ни жестом, ни голосом.
Кто же подскажет, что нам через миг ожидается?..
Малое зёрнышко чутко покоится в колосе.
В маленьком зёрнышке колос до срока скрывается.

* * *
Слов нет ещё... Но по приметам,
когда снедает маета –
сама невысказанность где-то
в эфире светлом разлита.
Когда изводит голод в духе
и ту алчбу унять нельзя,
своё же сердце на краюхи
ещё мне долго ль нарезать?
А повели б сейчас на плаху
для уверения в одном:
мол, все мы слеплены из праха,
как камень, дерево и холм –
под мерный ритм цепного лязга,
да и распластанным таким,
я продолжал бы ждать развязки
одной-единственной строки...
Стать эхом рыбы, птичьей тенью,
со смертью перейти на «ты» –
вот шанс к явленью откровенья
для заполненья пустоты
объёма тела в этом мире...
И ничего, что вот сейчас
я за столом в своей квартире
мараю лист который час.
И – вдруг ответ, как полдень ясный,
взрезает молнии зигзаг...
Коль я б не слышал той подсказки,
мне было б нечего сказать!..