КБШ 2. 8. Бесплодные усилия любви

<>  2.8.18 «БЕСПЛОДНЫЕ УСИЛИЯ ЛЮБВИ» <> 

11 января 1579 года для развлечения узкого круга приближённых королевы Елизаветы и французского посла с его свитой при дворе королевы была поставлена пьеса театра масок «Маски Амазонок и маски Рыцарей». Эта «маска» представляла шутливое соревнование шести рыцарей и шести красавиц, в котором красавицы, естественно, вышли победительницами. Она была, по словам доктора Фелисии Лондре, примитивной ранней версией шекспировской пьесы «Бесплодные усилия любви», которую автор позднее усовершенствовал дважды: в 1592 и в 1598 годах[182].

Пьеса-маска была, скорее всего, написана Эдвардом де Вером по горячим следам событий 1578 года, когда «Летучий эскадрон» красавиц придворных дам Маргариты де Валуа во главе с самой королевой Маргаритой посетил Двор мужа Маргариты, короля Генриха Наваррского, а в будущем короля Франции Генриха IV. Король Генрих жил в отдалении от своей жены почти десятилетие, но в этот свой приезд ей удалось пленить собственного мужа.

Эдвард де Вер не был свидетелем этих событий, но во время своего путешествия по Франции в 1575-76 годах он был представлен французскому королю Генриху III, брату Маргариты де Валуа. Со многими представителями французского двора де Вер познакомился лично (они-то и стали прототипами героев пьесы), и события 1578 года не могли оставить его равнодушным.

К тому же, в эти годы де Вер находился под сильным влиянием эвфуизма[183] (его считают лидером группы эвфуистов), да ещё, по молодости лет, придерживался стесняющего мысль рифмованного многостопного двухстрочника, так что пьеса-маска вышла незрелой, и более чем через десятилетие автору пришлось заняться её переработкой. Следующие факты указывают на Эдварда де Вера в качестве автора ранней версии пьесы:

1). Секретари де Вера Джон Лили и Энтони Манди были ведущими писателями-эвфуистами. А вся пьеса (и более поздние версии тоже сохранили эту черту) написана под сильным влиянием эвфуизма.  Труд Джона Лили «Эвфуэс, или анатомия остроумия» был опубликован в 1578 году. В нём автор признаётся, что этот труд был вдохновлён человеком высокого происхождения, имени которого он не называет, но ясно, что это – его патрон, Эдвард де Вер.  Среди эвфуистических трудов, посвящённых де Веру, были «Эвфуэс и его Англия» Джона Лили (1580г), «Зеркало мутабильности» (1579г) и «Зелото» (1580г) Энтони Манди.

2). Отношения Бирона и Розалинды – это отражение ранней стадии любовных отношений Эдварда де Вера и Анны Вавасор. При чём в этой ранней версии брюнетка Розалинда имеет белую (а не смуглую!) кожу, в отличие от «Смуглой Леди Сонетов».
Не в бровь, а в глаз метит замечание шекспироведа Георга Брандеса[184] по этому поводу:

«Ромео …влюблен в даму из враждебной семьи, в прекрасную племянницу Капулетти, Розалину. Меркуцио  называет  её  бледной  девушкой  с чёрными глазами. Так как Бирон описывает в "Бесплодных усилиях любви"  точно так же Розалинду (III, в конце):

«С лицом, как снег, с бровями, как агат,
С двумя шарами смоляными в виде
Двух глаз», –

то обе эти фигуры списаны, вероятно, с  одного  и  того  же  оригинала».
Анна Вавасор как раз была черноброва и черноока, но с белоснежной кожей[185].

Важно отметить, что во время переработки пьесы (1597 года), автор подставил «на место прежнего оригинала новую модель, которую он неоднократно  называет  "смуглой девушкой". Он говорит в этой комедии настойчиво  о  темном  цвете  её  лица, столь необычайном и неанглийском, что многие сочтут его  некрасивым,  как  в тех сонетах, которые упоминают и описывают смуглую Леди (the Dark Lady)»[186].

Речь идёт именно о цвете кожи. Слова Бирона:

«Чтоб избежать хуления, начнут
Раскрашиваться чёрной краской, лишь бы
С ее лицом быть схожим...»

В своей речи Бирон прямо-таки пересказывает шекспировский сонет №127, то есть новая Розалинда и Смуглая леди Сонетов – одно лицо, а именно – Эмилия Бассано-Лэньер.

3). Педант Олоферн (Holofernes) – один из наиболее ярких педантов, обрисованных Шекспиром.  Откровенно Шекспир демонстрирует своё неприятие жеманной и искусственной учёности.  Многие шекспироведы считают, что прототипом этого образа послужил Габриэль Харви (Gabriel Harvey), общепризнанный педант.

Эдмунд Спенсер обрисовал личность Габриэля Харви в своём произведении «Календарь пастуха», напечатанном как раз в 1579 году. В его труде Харви проходил под кличкой Хоббинол (Hobbinol). Принадлежность этой клички Габриэлю Харви не вызывает сомнений. Томас Лоуни предположил, что ‘Holofernes’ – это вольная анаграмма, полученная из спенсеровского ‘Hobbinol’ добавлением букв «r» и «e», взятых из обоих имён ‘GabRiEl’ и ‘HaRVEy’ и буквы «f», вместо буквы «v», взятой из имени  ‘Harvey’[187].

Hobbinol + r + e + f – bbi (удаляем лишние буквы) => Holofern + es (добавляем недостающие буквы)

Эта анаграмма представляются мне не слишком очевидной и убедительной (уж чересчур вольная), но, учитывая то, что многие писатели и поэты в елизаветинскую эпоху увлекались неточными анаграммами, может быть, Томас Лоуни и прав.
Анаграмма – лишь дополнительное свидетельство того, что Олоферн – Габриэль Харви. Главное свидетельство – сходство характеров этих личностей и их речей. 

Приведём пару примеров сходства Олоферна и Харви, из книги Томаса Лоуни.
Когда Бирон произносит свой спич об учёных трудягах-занудах, что полностью соответствует характеру Габриэля Харви, он иронически намекает на его любительское увлечение астрономией:

«Эти земные крёстные отцы небесных светил»
        («Бесплодные усилия любви», I, 1).

Другой пример – пьеса в пьесе «Девять Добродетелей» (Акт V, сцена 1). Олоферн в ней играет две роли – сначала Иуды Маккавея, а затем Иуды Искариота, которого автор устами Бирона называет «целующим предателем». Получается, что Олоферн для развлечения публики играет самого себя, Габриэля Харви, которого Бирон (то есть де Вер) именно таковым «целующим предателем» и считал.  Публично Харви восхвалял своего патрона де Вера, но при этом в частных письмах его высмеивал.

В 1580 году без ведома автора (Габриэля Харви) было напечатано его стихотворное письмо Спенсеру на латыни (написанное в 1579 году), под названием  “Speculum Tuscunismi” («Зеркало Тосканизма»), в котором Харви подсмеивался над де Вером, называя его «Итальянизированным англичанином», «странным, эксцентричным человеком», а его произведения «женственными (характерными для женщин) трудами», особенно достаётся его одеждам:

«Маленькая обезьянья шляпка, съезжающая быстро на макушку, как устрица.
Французские батистовые рюши, отбеленные и накрахмаленные по случаю».

Связь Харви с де Вером – достаточно тесная. Харви был однокашником Эдварда де Вера в Кембридже, затем он был секретарём Эдварда де Вера, но позднее их отношения испортились. Харви был из первых, кто бежал с корабля капитана ещё до бури 1580-1581 годов (когда стала известной причастность де Вера к католическому заговору и последовавшее за этим «обливание  грязью», а затем негодование королевы по поводу любовной связи де Вера с Анной Вавасор). Харви, ничтоже сумняшеся, переметнулся к конкурирующей фракции Дадли-Сидни, хотя совсем недавно,  в 1578 году,  Харви был ещё «преданным» слугой де Вера.

В 1578 году, выступая с речью в Одли Энд (процессия королевы остановилась там на своём пути в Кембридж), Харви обратился к королеве и её Двору с посланием на латыни собственного производства, восхваляющем ряд выдающихся личностей того времени, включая Эдварда де Вера. Восхваляя Эдварда де Вера, он при этом призывал его сменить литературную деятельность на военную (Харви не остался бы в накладе, если бы де Вер перестал писать и его высмеивать!):

«Твои Британские песенки поются повсюду, в то время, как твой эпистолярный слог доказывает, насколько ты превосходен в письмах, будучи вежливее самого Кастильоне и производя более изысканные тексты.  Я видел много латинских вещиц, в дополнение к английским, а так же образцы французских и итальянских муз; манеры многих людей, произведения их искусства и законы ты впитал в себя глубоко. Не напрасно ты познакомился со Стурмиусом, не зря знал многих французов и блестящих итальянцев, да и германцев. Но, о предмет моего прославления, отложи в сторону твоё непрочное перо, твои бескровные книги, твои непрактичные писания!..»[188].

В этом же поэтическом обращении на латыни, призывая де Вера к воинским подвигам, Харви называет его «Потрясателем копий».  А поскольку имя Шекспир (Shake-speare) означает «потрясать копьём» остановимся на этом чрезвычайно важном факте поподробнее.

Впервые перевод стихотворения Габриэля Харви был сделан биографом 17-го графа Оксфордского Бернардом Уордом.  В своей статье «Габриэль Харви и генезис имени Уильяма Шекспира» Эндрю Ханнас[189], считая перевод Уорда не совсем точным, умаляющим значение сказанного, рассматривает все нюансы перевода интересующих нас латинских строк, посвящённых Эдварду де Веру.  Во-первых, выражение

“…Minerva
In dextra latitat”,

переведенное Уордом на английский как “Minerva strengthens thy right hand” («Минерва укрепляет твою правую руку») имеет второе значение “Minerva lies hidden in your  right hand” («Минерва скрывается в твоей правой руке»). Учитывая то, что Минерва считалась богиней, покровительницей искусств, особенно театра, и изображалась воительницей, потрясающей копьём, – одно это обстоятельство уже является существенным, для выбора псевдонима Шекспир («Потрясатель копья»). 

Кроме того, на фамильном гербе де Вера изображён лев, потрясающий сломанным  копьём. Это вторая предпосылка.

Но есть ещё и третье важное свидетельство. В том же стихотворении Габриэль Харви употребляет следующее выражение по отношению к Эдварду де Веру:

“vultus
Tela vibrat . . .”,

которое Уорд переводит как "Thy countenance shakes spears" («Выше Сиятельство потрясает копьями»).

Это и есть то знаменитое место послания Харви, где он называет Эдварда де Вера «Потрясателем копий», то есть Шекспиром.
 
Эндрю Ханнас находит также, что у латинского слова “vultus”, означающего “Сountenance” («Ваше Сиятельство»),  было устаревшее значение “will” («воля», «желание», «намерение»). И получается:

“[Thy] Will shakes speares” – практически «Вилл Шекспир».

4). В то время как Олоферн демонстрирует показную учёность, манеры Бойе– образец показной вежливости.  В глазах Оксфорда Бойе – это Филип Сидни. Конечно, не тот Феникс, которому поклоняются современные Шекспиру поэты, а тот Сидни, которого видит его постоянный соперник по спорту и поэзии граф Оксфорд.

Не только заинтересованный граф Оксфорд подметил манерность в поведении Сидни, о ней писал, например, Дин Чёрч: «Сидни была присуща аффектация (при чём в полной мере), которую тогда принимали за изысканность манер».  Томас Лоуни[190] называет Бойе, а вместе с ним и Филипа Сидни, «служителем дам» (“the ladies' man”). А вот что говорит о нём Бирон (он же граф Оксфордский):

«Любезник так прельщает женщин всех,
Что, будь Адамом, ввёл бы Еву в грех.
Как шепелявит, как жаркое режет,
Как дам воздушным поцелуем нежит!
А как поёт! Как знает этикет!
Monsieur, учтивостью пленивший свет,
Мартышка мод, он даже за костями
Бранится лишь пристойными словами.
Он “душечкой” слывёт у милых дам.
Ступени лестниц льнут к его ногам.
Цветок, дарить улыбки всем готовый,
С зубами белыми, как ус китовый!
 Кто хочет должное Бойе воздать,
 Его “медоточивым” должен звать».
(Акт 5, Сцена 2, пер. Ю. Корнеева)

К сожалению, я не нашла достаточно точного стихотворного перевода этого отрывка. В последних двух строчках отрывка есть намёк, который не чувствуется в этом переводе:

“And consciences that will not die in debt,
Pay him the due of honey-tongued Boyet.”

«И совестливые те, которые не умрут должниками,
Платят ему долг, называя его медоточивым».
(Подстрочный пер. И.Кант)

Скорее всего, эти строчки появились уже в пьесе «Бесплодные усилия любви» (а не в её предшественнице «маске») после 1586 года, когда погиб Сидни[191]. Он умер весь в долгах. Пришлось даже отложить его общественные похороны, так как кредиторы не соглашались на условия, им предложенные. Но его тесть Фрэнсис Волсингем решил проблему, выделив на яркие всенародные похороны 6 тысяч фунтов (огромные деньги). 

Волсингем имел в этом деле особый политический интерес – нужно было отвлечь народ от мыслей о казни Марии Стюарт и занять умы более достойным предметом – образом выдающегося поэта, погибшего на поле сражения во славу родины.

5). Ещё раз вернёмся к пьесе в пьесе «Девять Добродетелей».  Одноимённая пьеса была написана и поставлена Томасом Чёрчярдом в 1578 году для развлечения Её Высочества королевы Елизаветы.

Пьеса была хорошо знакома Эдварду де Веру, и по горячим следам, он спародировал её представление в «Напрасных усилиях любви». Автор королевского представления Томас Чёрчярд тоже был хорошо знаком Эдварду де Веру, между ними существовали личные и деловые связи в течение 30 лет[192].

6). Несомненное влияние итальянской комедии commedia dell’arte ощущается в пьесе «Бесплодные усилия любви».  Пребывая в Италии, «Итальянизированный англичанин» Эдвард де Вер познакомился с этой импровизированной формой искусства, видел лучшие её образцы[193].  Мантуа и Венеция оставили свои следы в произведениях Оксфорда-Шекспира.  Олоферн восклицает:

«А, добрый старый Мантуан! Я могу говорить о тебе, как путешественник о Венеции» (IV.2.94-96).

Речь идёт об итальянском поэте Мантуане, который писал под псевдонимом Джовани Баптиста Спаньоли, и с творчеством которого, побывавший в Мантуе Эдвард де Вер, наверняка, познакомился. Справедливости ради необходимо заметить, что у оксфордоведов нет документальных доказательств того, что граф Оксфорд был в Мантуе, в первую очередь из-за того, что мантуанские архивы были уничтожены во время Тридцатилетней войны.  Однако существует немало косвенных доказательств его пребывания там, и среди них тот факт, что Мантуя лежит на путях передвижения де Вера между Миланом, Падуей и Венецией, городами, в которых его проживание документально  подтверждено.

Олоферн восхваляет не только Мантуана, но и великого итальянского эротического поэта Овидия Назона (IV,2,123), чьи произведения были переведены на английский, как уже упоминалось ранее, дядей Эдварда де Вера, Артуром Голдингом.


*********************************************************
<> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <>   
*********************************************************

После ревизии 1592 года пьеса «Маски Амазонок и маски Рыцарей» превратилась в пьесу «Бесплодные усилия любви». Из шести пар осталось только четыре, количество перешло в качество. Зять де Вера (муж сестры Мэри) Перегрин Берти, лорд Уиллоби, в 1589 году, участвуя в военных операциях во Франции,  находился в тесном контакте с французским королём Генрихом[194]. А как я уже писала ранее, у супругов Берти были дружеские отношения с Эдвардом де Вером в 1580-е годы.  Поездка Перегрина Берти во Францию была освежающим толчком для начала работ по обновлению пьесы.

В 1585 году Уильям Стэнли, граф Дерби (будущий муж дочери де Вера) побывал при дворе Короля Генриха и также, как и Перегрин Берти привёз оттуда множество новостей и снабдил деталями Эдварда де Вера.  Думаю, что к этой второй версии граф Дерби ещё не приложил руку, а вот в переработке третьей версии, поставленной при дворе Елизаветы на Рождество 1597 года, он принял самое непосредственное участие, будучи уже родственником де Вера (в 1595 году граф Дерби женился на его дочери).

В пьесе «Бесплодные усилия любви» образ Бойе стал собирательным.  С годами отходило на второй план соперничество с Филипом Сидни, зато вендетта между де Вером и родственниками Анны Вавасор (одним из которых был воинственно и непримиримо настроенный Томас Ниветт, серьёзно ранивший де Вера и, таким образом, заставививший его хромать до конца жизни) не выходила из головы Эдварда де Вера. И Бойе – это уже не только Филип Сидни, но и Томас Ниветт (Thomas Knyvett).

Неизвестно какое имя носил Бойе в пьесе-маске. Вполне вероятно, что имя Бойе появилось впервые только в пьесе «Бесплодные усилия любви». Томас Лоуни подметил интересное совпадение[195].  Имя Бойе (Boyet) состоит из двух частей “boy” и “et”.  Если учесть, что старинное значение слова “boy” («рассыльный», «мальчик на побегушках») совпадает со значением слова “knave”, то Boyet и Knavet – практически одно и тоже. Таким образом, это имя намекает и указывает на врага Оксфорда – Ниветта.


*********************************************************
<> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <>   
*********************************************************

В 1595 году 6-й граф Дерби становится зятем графа Оксфорда, женившись на его старшей дочери Елизавете де Вер. Возможно, что именно в этот период (1590-е годы) граф Дерби стал принимать участие в создании шекспировского канона. Хотя не исключено, что он уже был соавтором графа Оксфорда в период с 1587 по 1593 год, когда вернулся в Англию из длительных путешествий по континенту и с увлечением занялся организацией театральных представлений. Его старший брат содержал семейную труппу актёров.

Всеми признанный эрудит и профессионал с большой буквы в области литературных исследований профессор Абель Лефран считал графа Дерби истинным Шекспиром[196] (Лефран изучал произведения Шекспира в течение 35 лет).   Особенно поразило Лефрана знание автором «Бесплодных усилий любви» интимных подробностей быта Наваррского двора. А поскольку граф Дерби в 1583 году должен был проехать Нерак, где располагался Наваррский двор (по пути в Испанию или из Испании), его участие в написании или редактировании этой пьесы весьма вероятно.

Перегрин Берти, родственник Оксфорда, в 1589 году тоже был в тесном контакте с Наваррским двором, но он, скорее всего, был лишь информатором Оксфорда (историкам неизвестны никакие свидетельства или намёки современников на то, что дипломат, губернатор Бергена-оп-Зома в Нидерландах и военный герой Перегрин Берти был создателем литературных произведений), в то время, как граф Дерби, позднее (в 1599 году) «замешанный» в написании комедий для простой публики, вполне мог быть соавтором Оксфорда.

Нельзя сбрасывать со счетов и Энтони Бэкона (брата философа Фрэнсиса Бэкона, преданного сторонника графа Эссекса), который провёл при Наваррском дворе 6 лет до 1590 года, посылая оттуда детальные отчёты своему брату Фрэнсису Бэкону. А поскольку Эдвард де Вер был родственником Фрэнсиса Бэкона (последний – племянник тёщи Оксфорда), то эта информация должна была быть доступной и Эдварду де Веру.  Скорее всего, де Вер не пренебрёг ни одним из источников и использовал все три. 

С февраля по июнь 1597 года и граф Ратленд был в Париже, таким образом, теоретически у него тоже была возможность добавить несколько уникальных штрихов к пьесе «Бесплодные усилия любви». Только было ли у него на это время? И о том ли были мысли графа? В июне 1597 года Ратленд торопился назад в Англию, чтобы успеть принять участие в экспедиции Эссекса к Азорским островам – и успел. 

На Рождественские праздники 1597 года обновлённая пьеса «Бесплодные усилия любви» была показана королеве Елизавете.  Так что теоретически у Ратленда была возможность приложить руку к пьесе, но для того, чтобы углубиться в работу по шлифовке  и усовершенствованию пьесы, на мой взгляд, у него было недостаточно свободного времени.

Важно заметить, что два глубоко уважаемых мною шекспироведа дербианец Абель Лефран и оксфордианец Томас Лоуни в 1920-х годах стали членами Шекспировского Содружества (The Shakespeare Fellowship) и в результате общения и совместных исследований пришли к выводу, что оба их кандидата были соавторами шекспировского канона, то есть пришли к групповой теории.

Проф. Абель Лефран определил, откуда возникли имена главных героев пьесы «Бесплодные усилия любви»:

- Бирон (Biron) – le baron de Biron. Барон де Бирон был известным остроумцем при дворе Генриха Наваррского. Граф Дерби был хорошо с ним знаком.

В дневниках Маргариты де Валуа   рассказывается о визите её двора в Брабант в 1577 году.  Как раз в Брабанте  впервые встретились герои пьесы Бирон и Розалинда:

 «Не танцевал ли я с тобой в Брабанте?» (II.1.114-115).

- Лонгвиль (Longaville) – le duc de Longueville. Дьюк де Лонгевиль – доверенный союзник Наваррского двора. 

На свадьбе лорда Перигорта в Нормандии встретились впервые герои пьесы Лонгвиль и Мария (II.1.43).  Эта свадьба также упоминается в дневнике Маргариты де Валуа.

- Дюмен (Dumain) – le duc du Main. Дьюк дю Мэйн сначала был хорошим другом Генриха Наваррского, но позднее стал его врагом. Маргарита де Валуа посетила своего брата Дьюка Аленсона (опять-таки это известно из её дневника). Во время этого визита одна из её придворных дам имела возможность встретиться с Дьюком дю Мэйном.

Почти все герои пьесы имели прототипов при Наваррском дворе. Переводчик Шекспира на французский Монтегу (Montegut) поражался тому, что «все детали “Бесплодных усилий любви” – чистейший французский.  В своих разговорах леди и джентльмены – абсолютнейшие французы, оживлённые, одухотворённые, исполненные жизненной правды»[197].

После того, как Уильям Стэнли (будущий граф Дерби) приложил руку к пьесе «Бесплодные усилия любви», комический герой Олоферн приобрёл черты наставника Уильяма Стэнли, Ричарда Ллойда, с которым путешествовал молодой Уильям, побывав во Франции, в Италии, в России и в других странах. 

Ричард Ллойд, как и Габриэль Харви, тоже был педантом, но отношение к нему нового автора (Уильяма Стэнли) было куда более доброжелательным, чем отношение Оксфорда к Харви. В 1584 году Ричард Ллойд опубликовал новую (по сравнению с пьесой Чёрчярда 1578-го года) версию  «Девяти Добродетелей». Детище Ллойда называлось “A briefe discourse of the most renowned actes and right valiant conquests of those most puissant  Princes, called the Nine Worthies” («Краткие рассуждения о наиболее прославленных действиях и воистину героических завоеваниях тех могущественных Принцев, имя которым Девять Добродетелей»). Рассуждения, может быть, и краткие, но название – длинное, достойное Олоферна.

Напомним ещё раз, что Уильям Стэнли был знаком с Ричардом Ллойдом настолько близко, как никто иной из кандидатов в Шекспиры.

В произведении Ллойда, к примеру, была такая строчка[198]:

«…Лев, который сидит в кресле, держит воинственный топор в своей лапе серебристой».

Эта строчка спародирована в шекспировских «Девяти Добродетелях»:

«…твой лев, держащий топор и сидящий на стуле…».

Сходство Олоферна и Ричарда Ллойда – большой плюс в пользу кандидатуры графа Дерби в качестве автора (или соавтора) «Бесплодных усилий любви».

Лефран также предложил альтернативный прототип Бойе – пожилой Гуи де Фибрак (Guy de Fibrac, умерший в 1584 году), антрепренёр Парижской Академии, канцлер королевы Маргариты, который постоянно докучал прекрасным дамам своими любовными поползновениями. Мягкий и доброжелательный граф Дерби, заменяя Филипа Сидни на Гуи де Фибрака, оказывал графу Оксфорду неоценимую услугу: он способствовал сближению Оксфорда с кругом Сидни-Пембрук по принципу «кто старое помянет [ссору на теннисном корте, например], тому глаз долой».

Уильям Стэнли в 1586 году побывал в России[199] и был под впечатлением костюмов, которые он там увидел. Не удивительно, что в пьесу «Бесплодные усилия любви» включён эпизод, когда король и его друзья переодеваются в маскарадные костюмы жителей Московии (V.2).  Поскольку ни граф Оксфорд, ни граф Ратленд никогда не бывали в России, личные впечатления именно графа Дерби нашли выход в этом эпизоде.

***

Примечания.
182. Londre, стр. 13.
183. Эвфуизм – цветистый стиль речи, часто рифмованной, изобилующей аллитерациями, антитезами, гиперболами, помпезными фразами, щеголеватыми аффектациями.
184. Брандес, глава XIII.
185. Farina, стр. 52.
186. Брандес, глава XXXVI.
187. Looney, Том I, стр. 243.
188. Jameson, 4.3.5-15.
189. Hannas.
190. Looney, Том I, стр. 248.
191. Looney, Том I, стр. 248-249.
192. Farina, стр. 51. См. Также Nelson, стр. 49, 238, 328-330.
193. Farina, стр. 51.
194. Farina, стр. 50.
195. Looney, Том I, стр. 251.
196. См. произведения А. Лефрана (Lefranc):
     - A la d;couverte de Shakespeare.
     - Sous le masque de “William  Shakespeare.”   
197. Michell, стр. 200.
198. Michell, стр. 201.
199. Titherley, стр. 66.


*********************************************************
<> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <>   
*********************************************************