Во сне и наяву

                Порою сны свои я вижу явью,
                А явь, увы, была бы лучше сном

                Продолжение. Начало в № 76 -77       
   
                Венёв
                Неказистый городишко
                Навсегда приворожил.
                Разноликие домишки –
                Где-то здесь мой прадед жил.
                Сердце помнит и скучает,
                Как невидимый магнит.
                Кто теперь меня встречает,
                Что теперь сюда манит?
                Видно, родственные души,
                Кто-то жив, кого уж нет,
                Заставляют разум слушать –
                И хранить святой обет.
                Я, в своих воспоминаньях,
                Вновь любовью заручусь –
                На последнее свиданье,
                Как на первое помчусь:
                Старым парком прямо к речке,
                Обойду все берега.
                На канун поставлю свечку
                О ком память сберегла.
                Подзабытую тропинку
                На могилку отыщу
                И, не прячась, на поминках
                Слёзы водкой подслащу.

В раннем детстве – лет четырёх от роду, я впервые побывала в небольшом провинциальном городке – Венёв, что находится в Тульской области. Удивительно, как мама холодной зимой, с двумя маленькими дочками, пустилась в дальнюю дорогу только для того, чтобы навестить своих родственников по отцу?! Возможно, что-то личное толкнуло её на этот отчаянный поступок, могу только предположить, но эта поездка произвела на меня незабываемое впечатление. Начиная с московского многолюдного вокзала, всё было интересно: и огромный поезд, и вагонные трёхэтажные полки, и разговорчивые чужие люди, и горячий чай в красивых серебряных подстаканниках…
Но самое чудесное происходило по приезде. Нас встречал добрый старик – он заботливо принял нас с сестрой с подножки вагона на руки, и быстро повёл к запряжённой в сани лошади. Удобно усадил на что-то мягкое, укутал мохнатыми тулупами, сам сел впереди, дёрнул на себя вожжи и лошадка послушно пошла неторопливым бегом.
Ехали в ночь.  Но вокруг было белым-бело от заснеженных необъятных просторов полей.  Где-то, далеко, ровной тёмной полосой, чернел лес. С неба, как бы лениво, медленно спускались редкие большие снежинки. И скользившие по насту  полозья саней, только усугубляли  эту глухую, усыпляющую в пути, тишину. Через какое-то время появились первые признаки близкого обитания людей: окраинные постройки в виде сараев, торчащие из-под снега полёгшие изгороди, тускло светившие, редкие фонарные столбы, лай потревоженных собак…
 А потом мы въехали, не иначе, как в сказочное зачарованное Царство! Сугробы, огромными спящими медведями, привалились  к человеческому жилью –  к высоким деревянным заборам с широкими затворёнными воротами, к завалинкам домов по самые окна, к застеклённым холодным террасам.  Теплом и уютом смотрели на улицу разноликие светящиеся окошки, уставленные живыми, комнатными цветами на подоконниках…
Позже, когда меня познакомили со сказкой «Снежная королева», я представляла себе эту заснеженную улицу, по которой мчались сани: эти манящие в ночи окошки, в которые заглядывала Снежная королева - уже знакомая картина всплывала в моём детском воображении.
Наконец, мы добрались до дома, где нас поджидали хозяева с накрытым столом, с объятиями, с нескончаемыми расспросами и разговорами. В зале стояла наряженная живая ёлка. Пахло хвоей и мандаринами. Скорее всего, это были дни рождественских праздников. Нам с сестрой достали из кладовой большую картонную коробку с детскими игрушками, бережно хранившимися от «царя Гороха». Помню, таких диковин у нас дома не было, и мы обыгрывались ими, на радость взрослым, давая им возможность вдоволь наговориться.
Дом, по моим представлениям, был большой и уютный – с несколькими комнатами:  «общей залой», с двумя или тремя спаленками, с коридорами, кухней, террасой.
Наша семья, состоящая из четырёх человек, всегда ютилась в одной комнате, поэтому их дом, тогда мне, казался дворцом. Но главное было не в количестве комнат, а в их  обустройстве. Как сказала бы теперь – там ангелы летали! В Красном углу – Святые Образа, перед которыми теплилась неугасающая лампадка, старинная добротная мебель, возможно, ручной работы, огромный фикус под самый потолок, пол, устеленный пёстрыми ткаными дорожками, высокие кровати с пышными большими подушками, белыми крахмальными подзорами. Ко всему  были приложены любящие, заботливые, женские руки. Во всём чувствовался строго заведённый, поддерживаемый порядок. В редкие мои наезды в этот дом, порядок оставался неукоснительным.
Баба Соня – родная сестра нашего покойного деда, материного отца, была в доме старшей – хозяйкой. Статная, степенная старуха, аккуратно одетая во что-то неброское, неприметное, волосы причёсаны на прямой пробор, собранные сзади в пучок, круглое миловидное лицо с большими строгими серыми глазами. Очень набожна: и утром, и вечером, повязав голову платком, встаёт перед Образами на молитвенное правило. Мы, дети, прекращали всякую возню и тихо наблюдали за происходящим. Нам всё было внове – необычно, загадочно, волшебно!
Дед Степан, что встречал нас с поезда, муж бабы Сони, очень шустрый, подвижный, в постоянных хозяйственных хлопотах, за день не присядет. Во всём безоговорочно слушается  свою жену.
И две их дочери – Анна, старшая, и Дора, в крещении Дарья.
У Анны – взрослая, тогда ещё, незамужняя дочь – Галина. Но в тот, наш первый приезд, её дома не было, она находилась в другом городе на обучении в Педагогическом институте. Видимо, её игрушками, мы с сестрой и обыгрывались.
В дальнейшем она стала директором местной школы, преподавала английский и немецкий языки до самой пенсии. В настоящее время, ей и её мужу Владимиру, уже много лет, дети и внуки выросли, часто навещают, всё у них, слава Богу, благополучно.
Дора или, как её называли уважительно во всей округе – Дора Степановна, замужем никогда не была. Она получила юридическое образование и всегда стремилась к повышению карьерного роста. Дослужилась до должности судьи и считалась в районе очень авторитетной, уважаемой личностью. С нашей мамой они вели постоянную переписку, несмотря на довольно редкие встречи. После маминого ухода я взяла переписку на себя, и она продолжалась  до кончины моей любимой тёти Доры, которая назвалась крёстной матерью моего сына Андрея.
До сих пор у меня хранятся её письма, к которым я время от времени возвращаюсь и с волнением перечитываю. Она была мудрой, строгой и справедливой, я всегда прислушивалась к её практическим, дельным советам. По- родственному, я к ней очень привязана, и по сей день мне её очень недостаёт … Светлая ей память!
Дожила она до глубокой старости, совершенно в здравом рассудке.  Захоронена у стен Иоанно-Предтеченской церкви рядом со своими родителями – бабой Соней,  дедом Степаном и родной сестрой Анной там, где крестили моего мужа и сына.
Оказывается, целую жизнь можно рассказать в двух словах!
Но мне жаль расстаться с Венёвом, не вспомнив о том, каким он был, когда я изредка туда наведывалась. 
А поначалу был он совершенно невзрачным городишком: разбитые дороги, условно заасфальтированные, с большими глубокими лужами, где могла лежать огромная хрюшка. Свободно по улицам гуляли куры, гуси, не говоря уже о кошках и собаках. Огороды, с покосившимися изгородями, керосиновая лавка, небольшие тесные магазинчики… Рынок – оживлённое место купли – продажи.
Никогда не закрывавшаяся, даже во время войны, Иоанно-Предтеченская церковь. Высоченная многоярусная Никольская колокольня с разрушенным куполом, приходящая постепенно в упадок.      
Ещё несколько старых полуразрушенных церквей, зияющих пустыми глазницами разбитых окон с резными решётками.
Большой неухоженный парк со старинными липами, заросший травой и кустарником. Заброшенный стадион. Там, в укромном уголке парка, я обнаружила ржавые качели и приезжая в Венёв, непременно навещала их. Кое-как примостившись на остов, я со скрипом продлевала им жизнь, а сама оказывалась в далёком- далёком детстве.
               Качели
В забытом богом городке,
В заброшенном Венёвском парке,
Скрипят качели в уголке,
Скучая по москвичке Ларке,
Которая в пять лет лишь раз
К родне татарином нагрянет,
И обронит слезу тотчас,
Как только старое вспомянет.
И мимо точно не пройдёт –
На остов ржавый примостится,
Ногою землю оттолкнёт,
Чтоб снова в детстве очутиться!               

Последний раз, приехав на похороны тёти Доры, и обежав «свои места», я так и не нашла своих качелей. Горько подумалось: «сюда я больше никогда не вернусь».
Парк постепенно спускается к реке Венёвке, где была обустроена небольшая пристань. По широко разлившейся реке много зелёных живописных островков. Туда мы с мамой и сыном частенько заплывали на лодке и часами сновали между этими изумрудными островками.
На противоположной стороне реки, уже за чертой города, берега возвышались каменистыми холмами, поросшими невысокой мшистой травой. Я любила подниматься туда и с высоты птичьего полёта, любоваться и на полноводную реку, и на весь Венёв в целом, с его садами и огородами, церквями, мирно пасущимися коровами и козами…
Вся окружающая атмосфера погружала меня в какой-то ностальгический сон, от которого не хотелось пробуждаться. Там, меж холмами, я находила себе укромное местечко, прикладывалась и на какое-то время просто отключалась, сливаясь с сохранившейся седой стариной. Состояние это, трудно передаваемое словами, остаётся и будет жить во мне, думаю, до скончания моих дней.
До сих пор не могу объяснить себе, что привлекало меня в этом заброшенном, нищем поселении?!
Но оно настолько дорого, что никогда не променяла бы его ни на какие красоты мира! Это живёт во мне на уровне какой-то генной памяти.
Есть у Венёва даже свой, особенный Дух – с запахом созревших яблок. Его я чую, ещё только подъезжая к станции. Наслаждением было приехать туда в августе и дышать этим, воистину, Райским Духом!
Да и сам по себе, городишко этот, имел интересное возвышенное расположение, незримо приближающее его к небесной выси: дышалось там необыкновенно легко,
и душевная тишина, покой, можно сказать, благость, полностью овладевала, обволакивала на этом, совсем небольшом, родном до боли, клочке Земли.

                Встреча

Меня Венёв встречает ароматом
Созревших яблок, запахом пьянящим.
Там, за забором, дырами щербатым,
Прозрела связь со временем вчерашним.
Связь с той, для глаз незримой, пуповиной,
Что отродясь, во все века питала,
Раз над простой, обыденной картиной
Сама душа средь стен седых рыдала.
Взгляд волновала каждая былинка
Тропы тернистой, что вела вглубь сада.
Здесь пребывала, будто на поминках
И всё ж щемящей боли была рада.
Не оттого ль идёт на пепелище
Иной чудак: он в брошенных останках
Чутьём своё, сокрытое отыщет
На позабытых Богом полустанках.
Но сердце вряд ли местом ошибётся –
Оно ведёт тебя на эту встречу:
Увидит, вспомнит, радостно забьётся,
А потому – ему я не перечу!

Ещё одним, неожиданным открытием, уже в зрелые годы, стал для меня тот факт, что в Венёве с 1960 - 1972 год жил и работал ближайший ученик Николая Константиновича Рериха – Борис Николаевич Абрамов. Они познакомились в Харбине и это знакомство решает всю его дальнейшую судьбу. Для него Н.К. Рерих становится духовным Учителем. Долгие поиски смысла жизни привели Абрамова к Учителю, к Учению Живой Этики, к постижению этого Учения и применения его в жизни каждого дня. В дальнейшем, он берёт на себя духовное водительство и передачу накопленного опыта молодым друзьям – уже своим ученикам.
В 1940 году Борис Николаевич стал воспринимать приходящие из пространства мысли и записывать их. Послав эти записи Елене Ивановне Рерих, он получил от неё ответ, подтверждающий их Высокий Источник. До конца своих дней он тайно вёл эти Записи, которые, спустя несколько десятилетий, стали известны читателям как
«Грани Агни Йоги».
Выполняя указание Рерихов, в 1959 году, Абрамов возвращается на Родину. Он провозит через границу книги Учения, свои Записи, переписку с Рерихами.
После ряда неудавшихся попыток обосноваться в Новосибирске и в Киеве, он с женой поселяется в маленьком городке Венёве Тульской области, где его посещали друзья, приезжавшие из других городов России.
5 сентября 1972 года Борис Николаевич Абрамов ушёл из жизни.
Захоронен на кладбище при Иоанно-Предтеченской церкви, там же, где покоятся мои  родственники. Могила всегда ухожена, поставлен достойный памятник.
В настоящее время в Краеведческом музее города Венёва организована постоянная экспозиция, посвящённая Б.Н.Абрамову. Там выставлены фотографии, личные вещи, письма, а главное – дело всей его жизни – многочисленные тома книг, собранных из конспиративного многолетнего труда –  его Записей. В день памяти проходят встречи почитателей его Учения, Учения Агни-Йоги (Живой Этики) из разных уголков страны приезжают гости, посещают могилу, возлагают цветы. Проводятся встречи, конференции. То есть Дело его живёт, своё жизненное предназначение он выполнил.
Интересно то, что я вполне могла видеть этого человека на улочках небольшого городка. Но тогда я настолько далека была от того Учения, которое позже захватит меня совершенно неожиданным образом…
Порой думается, что важная встреча, событие уже задолго, заранее готовится на каком-то невидимом для нас плане и постепенно подводит к неотвратимому моменту.
Вот так, неожиданно, приблизился и мой момент, который стал началом резкого изменения жизненного маршрута.  День тот проходил в обычном режиме, не считая того, что  вечером я гостила у сестры на её дне рождения. Она пригласила свою давнюю институтскую подругу, Лену Архипову, с которой у меня было всего лишь шапочное знакомство.
В это самое время я буквально «болела» сочинительством стихов. Написалось их уйма – толстая общая тетрадь, которая так и дежурила под кроватью вместе с авторучкой, чтобы мне скорее сделать запись, пока мысль не улетучилась из больной  головы. И эта горячка не отпускала довольно долго.  Однако, «болела» я с большим энтузиазмом, так как за прожитую жизнь скопился огромный материал, и я не успевала его обрабатывать должным образом. И ещё беда – некому было читать и слушать мои «шедевры!» «В своём Отечестве пророка нет!» – известная Истина нашла реальное подтверждение. Поэтому подруга сестры оказалась невольной жертвой моего вдохновения: тетрадь я прихватила с собой, на случай «свободных ушей». Подруга оказалась терпеливее моей родни, слушала и удивлялась, как это можно наловчиться, так складно сочинять?! Но на этот вопрос ей даже Пушкин бы не ответил, наверное. Она мне начала давать советы отправить стихи в журналы, газеты.
Я и без её советов могла об этом догадаться. Была у меня, в глубокой юности, неудачная попытка напечататься в популярном журнале «Юность», которая закончилась следующим образом:

                Я писала в «Юность»…

«Ваши стихи искренни, только неумелы.
Есть у Маяковского, как их надо делать…»
А я была гордой – закруглила строчку
И на всю Поэзию положила точку.
Лет так будет двадцать – с Музой не дружила.
И она взаимно точку положила.
Голова седая, чем теперь гордиться? –
Лишь перо осталось от моей Жар-птицы.
Так и доживаю: ягодки-цветочки,
Даже там, где надо, не поставлю точки!

Потом, эта подруга, как бы, между прочим, обронила, что, мол, она сейчас увлечена Учением «Агни-Йоги», Рерихами, Тайной Доктриной Елены  Петровны Блаватской, их мировоззрением и что руководят этим обществом «Мир через Культуру» два преподавателя, профессора Литературного института имени Горького – Сидоров Валентин Митрофанович и Балашов Эдуард Владимирович.
И что они, на общественных началах, проводят литературные семинары с начинающими поэтами, то есть, являются их наставниками. Я ухватилась за эту информацию двумя руками, вызнала место проведения занятий, время... 
Налицо, индийская мудрость: «И муравей может быть вестником!»
И ещё: «Неисповедимы пути Господни» – библейское крылатое выражение непредсказуемости жизни, поворотов судьбы, известных лишь Богу.
Вот так, необъяснимым образом, далёкий, мало кому известный городок Венёв, оказался заочным местом моей встречи с будущими Учителями.
«Пусть не смущают вас высокие слова!» – простите, написалось экспромтом. Но по глубокому убеждению считаю, что Слово положило начало моему спасению.
С большой осторожностью, с неуверенностью, с сомнениями я ступила на этот путь. Постепенно менялось моё мировоззрение, отношение к неожиданным поворотам судьбы, к окружающим людям… да буквально ко всему!
Слава Богу, что у меня хватило ума и мужества не поставить «точку гордыни», закругляя строчку стихотворения. Будто какая неведомая сила явилась спасением в тяжёлые времена, происходящих в моей жизни драматических событий. Эта сила не отпускала меня, заставляла поэтическим словом выражать мою боль, заставляла думать и отвечать на свои же поставленные вопросы, разрешать возникающие сомнения.
Во мне происходила огромная внутренняя работа, требующая постоянного напряжения, осмысления, ответственности за каждое рождённое слово.
Иной раз, возникает крамольный вопрос: а не слишком ли «дорогой ценой» мне достался от Бога Дар – владение Словом?!
Из жизни были забраны самые родные и близкие люди: муж, сын, родители, любимый человек, друзья…

        Цена вопроса

Жизнь из меня выдавливала страх
Уже с рожденья, не щадя нисколько –
С пелёнок бастовала спать впотьмах.
Мать ор ночной выдерживала стойко,
Не зная горькой участи моей,
А то, быть может, пожалела всё же.
Её уж нет и нет претензий к ней…
Сама Судьба живьём сдирала кожу:
Пустила смерть за мною по пятам,
Но не меня, а близких забирала.
К очередным поставленным крестам
Крестом своим нательным прирастала.
О, если б это был всего лишь сон:
Слоняюсь тупо по пустой квартире,
Да только «в руку» напророчил он –
Одна, как перст, осталась в целом мире!
Зачем? – вопросом я не задаюсь
И почему? – оставлю без ответа.
Ни темноты, ни смерти не боюсь…
Цена не слишком велика за это?

Говорится, что Бог кого любит, того бьёт. Только этим и оставалось утешиться.
Но, оглядываясь назад и переосмысливая большую часть прожитой жизни, всё больше убеждаюсь: никто не знает, как бы она сложилась, не будь этих потерь?
А, если сумела справиться, принять удар судьбы, значит – дано «по силам».
Так постоянно идёт во мне внутренняя, негласная беседа, а то и откровенная борьба. Ответы приходят, порой, чудесным образом из книг, из случайных сообщений, даже из снов. Я не перестаю этому удивляться. Возможно, моё одиночество позволяет мысленно сосредоточиться, быть более внимательной, собранной. Порой, получаю и резкий, нелицеприятный ответ: «Не твоего ума дело!»  Иной раз, в стихах, от отчаяния,  я выражаю протест, но он может, если только, насмешить людей:
                Крик души

О, Господи, ты бьёшь меня, и бьёшь!
Не говори – к тому, что крепко любишь.
Пока до самой смерти не забьёшь,
Наверное, меня ты не разлюбишь!
А дальше что?
А дальше Твой же Суд!
И снова боль, и снова испытанье…
В Ад ли низвергнут,
В Рай ли вознесут –
Смотря, какое будет указанье?!
Прошу покоя, больше ни-че-го!
Один покой приму я за Спасенье.
Любви хлебнув от Бога Самого,
И от любви прошу освобожденья.

            Сорвалась
            
Не ропщу. Пытаюсь не роптать.
Но невольно к мысли возвращаюсь:
Не могу потерь своих принять,
Оттого, наверное, и маюсь.
Ни семьи, ни сына, ни родни –
Не осталось никакой опоры,
И, как листья, отлетают дни,
Оголяя правдою суровой
Древо жизни старости моей,
Приближая к холоду и мраку…
Только разум восстаёт: « Не смей
походить на битую собаку!
Хвост трубой, нос по ветру держи,
Для тебя важней всего свобода.
А родством с врагом не дорожи –
Не одна, поверь, у вас порода.
Ни хвостом при встрече не виляй,
Не бери с его руки подачки,
Шею к поводку не подставляй
И молчком зализывай болячки,
Чтобы слёз не видел он твоих
И не слышал стон душевной боли…
Ты, кропая кровью этот стих,
Сорвалась с цепи своей неволи!»

Воспоминания бегут и бегут непрерывным потоком, наслаиваясь и опережая друг друга. Не упустить бы в этой гонке самое главное. Хотя мне тяжело оценивать – для кого, что будет считаться главным, что второстепенным?!
Со временем мои приоритеты резко поменялись местами: материальное постепенно вытесняется духовным. По правде, дорогого «материального» особо никогда и не имела, привыкла обходиться самым необходимым. Жизнь не баловала особо, всё, что имела, зарабатывала исключительно своим трудом. Трудовая деятельность началась почти с шестнадцати лет и закончилась в семьдесят. Думаю, вполне заслужила того, чтобы не голодать, быть одетой, сытой и свободной ото всех казённых структур.
Обращаюсь туда крайне редко – вынужденно. Для меня походы по врачам, Собесам, Жэкам, полициям и «чего ещё там?»… – сущее наказание! Надеюсь умереть без их помощи!
Вот на старости лет завела себе кота – Кузю, скорее, от одиночества, но попался с таким строптивым характером, почти, как у самой, что не только погладить нельзя, но и по квартире ходишь с опаской – как бы ни покусал! Дворовой породы – жить будет долго – аппетит хороший! Внука предупредила, что кота включила в завещание, прописан в квартире до кончины, не вздумай, мол, выкинуть!
Короче, на жизнь нам с Кузей, моей пенсии вполне хватает, а там, глядишь, ещё догонят и добавят!
Ну, это так – лирическое отступление. Надо набраться духа и возвращаться к воспоминаниям.

           Терять нечего

Переплетались с числами событья –
Выстраивалась некая система…
Я приближалась к правде по наитью,
Но возникала мысленно дилемма:         
               
«Зачем тебе копаться в прошлом надо? –
На пепелище глупо возвращаться,
Жива и то, считай уже, награда,
Пора с печальным прошлым распрощаться».

Всё это так, я с доводом согласна,
На этом можно бы поставить точку:
Смотреть назад совсем не безопасно…
Да чем же напугаешь одиночку?!

                Продолжение следует