онемевшее

можно, восторг скрывая, тихонько ахать,
можно залить слезами молчащий зал.
вот, ты стоишь на сцене, живая птаха,
с сердцем в руце и смотришь им всем в глаза.

влажны глазницы, свет беспощадно льётся,
странное чувство: бросает то в хлад, то в жар.
если никто на это не отзовётся,
значит, затея напрасна, не вышло, жаль.

тут со стыда под землю бы провалиться,
вот и слова приходят, да всё не те,
так, словно в горле бьётся живая птица,
бьётся, не может вылететь и взлететь.

* * *

Вот дурачок, ещё один вышел к людям.
Эка наивность, ищет огонь во мгле.
Чистые души? Здесь их никто не любит,
Любят других – из тех, кто погряз во зле,
Тех, кому в радость боли, страдания, муки, -
Это ж чужое, пусть их, в конце концов...
Зрители в зал заказывают, кто – смузи,
Кто - коньячок с икоркой, а кто – винцо,
Кушают блюда так аккуратно, с толком,
Умно жуют, смакуя малейший вкус,
Тихо смеются, взгляды кидают томно,
Скромно сверкают выделками искусств,
Чувственно подбирают слова беседы,
Вдумчиво рассуждают о том, о сём,
Ревностно отмечая, что за соседним
Столиком явства лучше, чем «это всё»…
Кто ты для них? Букашка на авансцене,
Мелкий атёрик, нанятый за гроши.
Ты же продал себя за смешную цену?
Вот и давай, пляши, весели, смеши.
Вряд ли кого тут тронет сюжетик с драмой,
Мыслей высоких пламенное кольцо.
Так что давай попроще, не так пространно:
Вышел, прочёл, поклон, и на этом – всё.