Сокровенная Мечта

Он долго ее лелеял — долго вынашивал. Можно сказать, что с самого рождения. А если точнее, то с того момента, когда мысли уже могли более или менее осознанно формироваться выражая весь внутренний мир, ну, или какую-то часть его. То, что человек чувствует, то к чему стремиться, то, о чем грезит больше всего на свете, все это формирует одну единственную, а может быть и не одну, незыблемую мечту, которая, как путеводная звезда, горит, в самом начале, где-то вдалеке, но со временем, становится все ближе и ближе, пока, в некоторых случаях, либо ложиться на руки, осчастливив тем самым своего долгожданца, либо ускользает.  А еще хуже, когда бренное тело, не дождавшись ее, покидает эту удивительную планету, так и не вкусив многие ее прелести. Вот так и он, наш герой, лелеял ее всю свою  жизнь, часто заговаривая о ней. Бывало, я спрашивал его: “Неужели ты готов поставить на карту все, и ждать, — ждать того момента, когда осуществятся  долгожданные твои планы?..”   “Конечно!” Отвечал он не задумываясь. “Ведь тогда я заживу по настоящему!” Время неслось неумолимо; пролетали день за днем, месяц за месяцем и год за годом. Он приближался все ближе и ближе к своей мечте, к своим запрограммированным с юных лет, планам. Вся его жизнь проходила в работе. Он был готов работать днем и ночью, в принципе, он так и делал. А жизнь проходила мима. Но он не унывал, его все устраивало, — продолжая надеяться на лучшее, — лучшее, которое вот вот, в будущем, придет, и позволит ему зажить по настоящему! Годы шли, силы иссякали, огонь в глазах угасал. Здоровье было уже подорвано. Большая часть пути уже пройдена, назад дороги нет. Поздно! Имея все финансовые возможности, но из-за катастрофической жадности, прозябал он свои дни на работе и в квартире, которую, неописуемо боготворил и любил, любил больше всего на свете, больше даже чем любое одухотворенное существо, — она была и остается для него идолом, утратив которого, скорей всего, последовало бы самоубийство, в худшем случае, в лучшем же, полное психическое расстройство. Но этот идол, был всего лишь частью той  сокровенной, незыблемой мечты, заполучив которую, вся жизнь, по его словам, должна была перевернуться в лучшую сторону. “Так что же это за мечта такая?” Спросите вы. А все достаточно просто, если не сказать больше, — проще не придумаешь. Мечта заключалась в том, чтобы дожив до пенсии, — когда-то, когда мечта только зарождалась, пенсия наступала в шестьдесят, в сегодняшние дни, это шестьдесят семь, — зажить по человечески, по настоящему! А значит: иметь выплаченную квартиру, не работать, отдыхать, путешествовать и т.д и т.п.. Жить — другими словами. И все бы ничего, но есть одно но… И оно заключается в том, что жить то уже совсем и не хочется. Вернее хочется, может быть даже еще сильней(так как до этого и не жил вовсе), но силенки уже не те, не тот задор, не тот запал, как говорится. Жизнь, в полной красоте и энергии, со всеми ее красками, закончилась. Она ведь начинается в юном возрасте, с пятнадцати, как мне кажется (по крайней мере в мое время так было), и продолжается до полной зрелости, до пятидесяти, когда еще хоть какие-то селенки, но действуют, функционируют, вибрируют, бударажат.  Сама же жизнь никого не ждет проносясь ракетой через время, — то время, которое нужно не пропустить, — им нужно упиваться, живя для себя! Проживая, а может быть даже и прожигая молодые годы, как торпеда, несущаяся сломя голову в никуда, как будто бы ее выпустили бесцельно. Только в таком сумбуре, экстазе, безрассудстве и сумасбродстве, несущемся сквозь молодые годы, ты сможешь обрести самые лучшие воспоминания своей жизни, которые и будут греть тебя в старости, — только они, а не новая, долгожданная жизнь, приходящая в семьдесят лет. Ракета жизни несется с такой скоростью(а находяться в ней все), что не успеваешь и глазом моргнуть, как уже твой выход, твоя остановка; и, если ты сумел за это время насладиться, правильно распорядившись своим временем, значит остановка своевременная, выход произойдет сам собой, как долгожданное счастье, как экстаз! Если же нет, если прозябал все это время, ожидая жизни в будущем, тогда придется остальным выталкивать тебя из двери, в которую, полон слез и разочарований, будешь ты впиваться своими грязными ногтями, крича и жалея о прошедшем, ускользнувшем времени, желая его продлить, — казавшимся когда-то вечным.  Но “поезд ту-ту — ушел.”  Я помню, идя как то по улице, он мне сказал: “Главное, чтобы на пенсии было на что жить!” Ключевое слово здесь — жить. Жить, в его представлении, значит ни в чем не нуждаться. “Я на пенсию не рассчитываю. — Продолжал он. — Нужно работать, зарабатывать всеми возможными и невозможными способами, а потом — жить!..” Я слушал его и недоумевал… просто не мог поверить, что в пятнадцатилетнем возрасте, человек уже мечтает о старости, — направляя всю свою энергию в будущее, смотря на сегодняшнее, как на военную машину заработка, — на танк, в который залез, забаррикадировался, и сидишь безвылазно до самой пенсии, или до смерти. Не имеет уже значения. Жизнь прошла мимо. И, если мне, было наплевать, как я буду жить в свои семьдесят лет, уже в юности прекрасно понимая, что в этом возрасте, как тело, так и ум, высасывая последнюю энергию с существования, доживают последние дни, а может быть и часы, то он, с придыханием, в свои пятнадцать лет, надеялся на жизнь “прекрасную!” — полную страданий и недомоганий, с походами по аптекам и вечными лечениями, а также с поездками по госпиталям, высиживая шестичасовые очереди, и разным специалистам, в надежде на бесплатную операцию. Я шел слушал его и не понимал, как же он сам этого не понимает, что в семьдесят лет, можно спокойно, без переживаний и каких бы то ни было надежд, отходить в мир иной, жинь уже прожита — Все! Баста! Энергии, той, что была в двадцать, тридцать и даже сорок, не осталось. Но он думал иначе. Думал иначе в пятнадцать, думает так и сейчас, в свои пятьдесят, — радуясь и хлопая в ладоши, от той же радости, что осталось совсем недолго, каких-то семнадцать лет, которые, нужно прожить так, как жил до этого, а это значит, отказывать себе во всем: в незапланированных выходных днях, вкалывая (при хорошей зарплате и при выплаченной квартире), как раб, в прекрасном питании, покупая самую дешевую, не съедобную пайку, не говоря уже о ресторанах и увлекательных путешествиях, выбирая, раз в год, самые дешевые, бюджетные варианты. Вообщем жить жизнью Гоголевского Плюшкина. Живи себе и радуйся жизни, но нет! Жизнь начнется ровно — через семнадцать лет!
Так он думал, так он всем говорил, так он продолжал мечтать, так он себя успокаивал. Единственное счастье вспыхивающее огоньком в его угасающих, из года в год глазах, прослеживалось в день ежемесячной заработной платы, которую он, берег как зеницу ока. Если же ему приходилось совершать какие бы то ни было не запланированные покупки, то на этого человека страшно было смотреть. Лицо его искажалось до неузнаваемости. Он даже стишок сочинил по этому поводу: “Вышел из дому гулять… и копейки не видать.” На что я ему шуточно отвечал стихами Бродского — “Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…” Был ли он счастлив с самим с собой? думаю, что нет, но всем остальным утверждал, что да! И хотя глубоко внутри, у него томилось сомнение на счет такого мизерного существования, — это прочитывалось в его глазах, — но страсть к медякам, была выше его сил. Жаль его, жаль таких как он, жаль всех тех мечтателей мечтающих о прекрасном завтра…  не замечая сегодня, — сегодняшнего мимолетного мига. Ведь поистине держаться за него, за жизнеутверждающий миг, в котором и заключена вся жизнь, в полной силе и реальности, может только мудрый человек — настоящий прожигатель столь короткой жизни!   

                ……………………………………
И в чем же все таки разница между жлобом и не жлобом? А разница колоссальная! Не жлоб, это не значит расточительный человек. Ему тоже жалко денег, он тоже тратит их скрепя зубами, но разница все таки есть. Формула здесь проста. Жлоб, любит свои деньги и ничего более. Вся его энергия и все его мысли сконцентрированы только на них. Не жлоб, помимо денег (а имеются они как у одного так и у другого), любит еще и себя — свое тело, которое, точно также как и ненасытный ум, нужно ублажать и держать в тонусе: хорошо кормить, поить, выгуливать, расслаблять и все в этом духе. Жлоб же на это не решается, он не любит себя до такой степени, чтобы позволить своим капиталам утекать на телесные услаждения. Он лучше замучает свое тело, доведет его до полного изнеможения, превратив в заброшенный, больной и изношенный организм. И будет счастлив при этом, счастлив, что не потратил, за всю свою жизнь, на поддержание его ни копейки, — “свалившись в могилу горбатым”. И сколько бы не велось разговоров, сколько бы не делалось намеков, без полезно. Если запрограммировал себя с юных лет(скорее программа эта исходила, в первую очередь, от родителей), перепрограммировать себя представляется практически нереальным действием, ну, или только в том случае, единичном, как замечено на практике, когда жлобу самому отвратительно станет такое несносное, мизерное, мерзкое существование; но для этого должно измениться сознание.