Прощай мой зверь с душою гордой 2

Она стояла у окна, очертаниями хрупкими и резкими на фоне заката. В руках она вертела ключ — маленький, стальной, холодный. Ключ от клетки. Так она это называла.
«Ты говорила — «клетка», ну и пусть», — тихо произнес он, и голос его был непривычно ровным, без привычной теплоты, в которой она куталась все эти годы. — «Прощай, мой зверь с душою гордой».
Он не спорил. Не удерживал. Он видел, как ее глаза уже ищут вдали то, чего нет в стенах этого дома, в границах его любви. Она жаждала пространства, ветра, песен под чужими окнами.
«Свободы ты отпробуешь на вкус, и сбросишь груз тюрьмы моей холодной», — сказал он, протягивая ключ. Его пальцы не дрогнули.
Она взяла его, и в ее движении была жадность, стремительность птицы, вырвавшейся на волю. «Крылья расправь, лети на вольный ветер, в объятья тех, кто слаще подпевает». Он мысленно видел ее полет — яркий, шумный, ослепительный. Но он знал и другое. «Но только помни, серый, грязный пепел останется, когда огонь сгорает».
А она уже не слушала. Она была вся — в будущем, где нет его осторожного взгляда, где можно смеяться громко и дарить этот смех кому угодно. «Ищи алмазы ты в пыли дорожной, раздаривай свой смех другим шутам». Он вспомнил, как она лгала по ночам, думая, что он спит, а он лишь молча смотрел в потолок, принимая каждый ее вымысел как удар. «Запомни, как мой взгляд был осторожен, когда ты ложь шептала по ночам».
Она ушла. За горизонт, в забвенье, как он и предсказал. И началась ее новая жизнь. С принцем, купившим корону с блеском, с бальными залами, где они «затанцевали радостно вальсок». Все было как в сказке. Пока не остыл ее первый пирог в их общем доме. Метафора, ставшая явью. Восторг сменился буднями, пылкость — рутиной. И в тот самый момент, когда она вынула из духовки остывающий, никому не нужный пирог, она почувствовала, как «сердце обратится в крестик». Не в разбитое, а в мертвое, в зачеркнутую галочку, в конец.
«Забудешь трепет прежних нежных встреч», — шептал ей когда-то ветер в лицо, когда она мчалась прочь от него. И она правда забыла. Сначала намеренно, вычеркивая его голос, его улыбку, тепло его рук. «Забудь мой дом, мой голос и улыбку, забудь тепло, что я дарил тебе». Она старалась изо всех сил, думая, что это освободит ее.
Но однажды ночью, «в одиночестве глотая по ошибке всю боль» от чужого равнодушия, от пустоты собственного выбора, от понимания, что пепел — это все, что осталось от ее яркого пожара, она вдруг, остро и до физической тоски, вспомнила.
Не его упреки, не его обиду. А ту самую клетку. Которая на поверку оказалась не холодной тюрьмой, а крепостью, где ее дикую, гордую душу не ломали, а берегли. И он был прав. Он не простил ее прикосновений. Он не позволил ей уберечь память. Он просто отпустил ее — чтобы она сама, своим путем, нашла дорогу обратно к пониманию. И нашла. Слишком поздно.
Она вспомнила о нем. И это воспоминание было горше любого прощания.

http://stihi.ru/2025/10/01/1337