Прогулка

Прогулка
Анатолий Моисеевич вышел из подъезда, поправил шляпу, вдохнул свежий вечерний воздух. Это был слегка полноватый человек лет сорока. На нём были белый костюм, белая шляпа и светлые ботинки. Чувствовал он себя прекрасно, предвкушая покой.
Вдруг он ощутил, как что-то ласково трётся о его ногу. Это оказалась соседская кошка. В порыве благодушия Анатолий Моисеевич достал из кармана пакетик сухого корма и положил немного в миску, стоявшую у подъезда. Мгновенно к нему присоединились ещё три кошки. Он добавил корма — и тут же, откуда ни возьмись, примчалось с десяток кошек и несколько крыс. Все они оживлённо и громко хрустели.
Анатолий Моисеевич отошёл от подъезда, чтобы, наконец, начать прогулку, но обнаружил, что вся улица была запружена кошками с соседних кварталов. Они облепили его, мяукая, урча и настойчиво требуя ласки и корма. Он оказался в центре пушистого, но агрессивного водоворота. С трудом, отбиваясь и прокладывая себе путь, он сумел вырваться из кошачьего плена и только тогда направился дальше.
Ночная прохлада освежала после летнего зноя, а цветущие южные растения источали сладковатый аромат. Всё дышало миром и покоем.
Но вдруг он почувствовал, что во что-то наступил. Он опустил глаза и увидел: это был собачий помёт на его светлых ботинках. Очистив ботинки салфетками, он понял, что «минные поля» ещё никто не отменял, и с осторожностью пошёл дальше.
Проходя по одной из небольших улочек, он обнаружил, что она сплошь засыпана битым стеклом. Он приостановился, пытаясь аккуратно пройти, и в этот момент слева от него что-то упало и разбилось. Похоже, это была ваза. Затем справа — уже стакан. Потом спереди, потом сзади. Он только и успевал уворачиваться. Бросали сверху, из окон соседних домов. Он почти бегом добрался до конца улицы и остановился только тогда, когда опасность миновала.
Пытаясь отдышаться, он услышал хриплый голос: «Арабы». Анатолий Моисеевич обернулся, но никого не увидел. «Традиция у них такая — бить стекло», — продолжал голос. Анатолий стал осматриваться. В этот момент над соседним забором появилась голова седого человека. «Аркадий», — представился он и протянул руку. Анатолий Моисеевич ответил рукопожатием.
«Вы, наверно, недавно здесь?» — «В целом да…» — «А я уже давно. Привык». — «Понимаю. Я, пожалуй, пойду…» — «Да, конечно. Гуляете?» — «Да вот вышел свежего воздуха Хайфы вдохнуть». — «Да, воздух здесь чудесный. А вы к мэрии сходите, оттуда прекрасный вид на море и воздух чистый». — «Так вот я как раз туда и иду. Так я пойду?» — «Конечно», — ответил Аркадий и скрылся за забором. Моисеевич решил не ждать возвращения собеседника и пошёл дальше.
Где-то впереди звучала бодрая музыка. Приблизившись, он обнаружил, что, несмотря на поздний час, вся улица была заполнена людьми, водившими хороводы. Это были харедим. Там были мужчины, женщины, дети. Семён Ильич попытался осторожно обойти их по тротуару, но не тут-то было: его быстро затащили в круг, и ему пришлось отплясывать вместе с остальными. Те, в свою очередь, ловко выкидывали заковыристые коленца, а большие колонки на дороге бодро кричали задиристые мелодии, так что окна в соседних домах отзывались крупной дрожью, что ещё более подзадоривало танцующих.
На третьем хороводе Моисеевичу удалось выскользнуть, и он быстрым шагом направился в сторону моря — подальше от танцоров, бьющегося стекла или ещё чего-нибудь.
И вот, когда цель его маленького путешествия была уже близка, и он уже видел сквер напротив мэрии, на обрыве высокой горы, за которой чернело море… он почувствовал, что опять что-то произошло. Остановившись, он понял: он снова угодил в собачью мину. Небеса разрезал дикий вопль индейцев «Апачи», но это было лишь в душе у нашего героя. Внешне он оставался спокоен и даже немного весел. Видимо, он видел в этом какую-то забавность, как, впрочем, и другие жители города Хайфы. Вспомнив, что минные поля никто не отменял, он опять очистил салфетками свои чудесные ботинки и вошёл в сквер, опустившись на свободную скамейку.
Вид открывался потрясающий. Где-то далеко были видны окрестные города и селения. Звёзды тонули в море, отражаясь в чёрной воде, а в бухте на рейде сверкали огоньками корабли. Да, это было чудесно. Тихо и спокойно. Анатолий вздохнул. Казалось, вся природа отдыхает вместе с ним. Он поправил пиджак, снял шляпу и расслабился на скамейке, поглядывая на сверкающее море. Ветерок с моря навевал прохладу, где-то внизу в кустах пели райские птицы. Вокруг разливалось блаженство.
И в этот момент он почувствовал, что опять что-то произошло. Нет, на этот раз это была не мина, а рядом с ним, на скамейке, сидел маленький чернокожий мужчина в таком же, как и у него, белом костюме и строил ему глазки. Анатолий спокойно отсел. Но гость не унимался и, придвинувшись, продолжал свои безумные жесты и гримасы. «Толерантность», — подумал Анатолий Моисеевич и опять отсел. Но всё повторилось снова. Отсаживаться было уже некуда.
Тогда он пересел на другую скамейку. Но и тут его нагнал нежеланный визитёр. Он продолжал свои гримасы с соседней скамейки, жесты языком и подцокивания. Моисеевич встал, подошёл к нему вплотную и, взяв его за подбородок, при этом глядя ему прямо в глаза, громко, но толерантно сказал: «I am not gay! I am not gay! You understand? Understand?» — «Yes», — промямлил арапчонок и затих.
Наш победитель спокойно отошёл и облегчённо сел на свою скамейку. Всё успокоилось. Светили звёзды, отражаясь в морской воде, а где-то там, вдали, светила огоньками чужая земля. Возможно, это был Ливан. Всё было тихо и спокойно.
Но спустя несколько мгновений всё опять повторилось. Наглец с соседней скамейки возобновил свои блудливые жесты, подцокивания языком и начал строить глазки. Здесь толерантность Моисеевича дала трещину. Он схватил валявшуюся на земле дубину и что было силы ударил арапчонка. Но не попал. Тот со скоростью молнии увернулся от дубины и скрылся внизу в кустах.
Тут Анатолий облегчённо вздохнул. Присев на скамейку, он стал смотреть вниз на море, пытаясь успокоиться. И вот когда его сердце уже билось медленно и глухо (в такт морским волнам), он увидел внизу в кустах физиономию своего преследователя. Тот продолжал своё гнусное дело. Моисеевича было уже не остановить. Он схватил с земли камень и кинул в своего преследователя. Потом следующий и следующий, ещё и ещё. Пошляк исчез, только из кустов доносились вскрикивания. А Анатолий Моисеевич бросал ещё и ещё, пока жертва в кустах не затихла, а в ближайших «пятистах метрах» не закончились камни.
«Вероятно, убил», — подумал Моисеевич и понуро пошёл домой. Вечер был окончательно испорчен. «Хоть меня никто и не видел», — утешал он себя.
На следующий день, дабы успокоить свои нервы и восстановить настроение, Моисеевич вышел прогуляться по улице Герцеля. Была пятница, около пяти вечера. Вдоль магазинов ему навстречу медленно ехала полицейская машина. Один полицейский вышел из неё и напоминал продавцам, что наступает Шаббат и необходимо закрываться. Второй полицейский оставался за рулём машины. Анатолий прогуливался вдоль магазинов. Погода была хорошая, и наш герой был уже абсолютно спокоен.
Подойдя ближе к автомобилю, он увидел в водителе полицейской машины знакомые черты. Они посмотрели друг другу в глаза и узнали друг друга. За рулём был ночной арапчонок. Он был жив.
Моисеевич в ужасе развернулся и пошёл домой. Позже в спортзале школы он рассказал это всё своему шурину, который был учителем физкультуры. На что тот ответил, что этот полицейский наверняка был "подсадным". Они ловили продавцов наркотиков. И когда он бросал в беднягу камни, наверху в кустах катались от смеха его двое коллег. Хотя он, может быть, мог и убить полицейского. Анатолий оторопел от услышанного и глядел во все глаза на своего шурина, пытаясь переварить информацию.
В этот момент в мегафон закричал мулла из соседней мечети. И он понял, что ничего понимать не надо — это Израиль.