Сказание об Александре I

Как часто так у нас бывает:
Ребенка втаскивают в муть,
Желая власть перевернуть,
Его надежду окрапляют .
В короне много  пересудов -
Они издержки словоблудов,
Перевирают всю мораль,
Как будто в этом есть их сила
И,  кинув на добро вуаль,
Пятнают кровью трон  России.

Юнец подрос среди вранья,
Впитал уменье лицемерить,
Все игры и обман двора
Теперь и сам умел проверить.
Он назван был, как княже Невский,
Взлелеян духом европейским.
Но тяжкая печать престола
Ложилась как ужасный груз,
Сильнее всех душевных уз
Посеяла зерно раздора.

Когда элиты страх смешался
С желаньем отстранить царя,
Его наследник вслед поддался
И разрешил сместить отца. 
Но в речи сын его был прав:
"Каков ни был у Павла нрав, 
Его убить не смог бы я,
А значит вот мое веленье: 
Пусть Бог ему теперь судья,
Я жду его лишь отреченья".

Сначала увезти хотели:
Карета ждет, указ готов,
Но стадо пьяных дураков
Вмиг сорвало весь план сверженья.
Предательство страшно собою, 
Вдобавок с мукой должностною,
Вдруг все свершилось. Царь убит,
Пройдет молва о нем недаром.
И Александр огласит:
"Отец скончался от удара".

В преддверии печальной сцены,
До совершения греха,
Он редко обращался к вере
И не молился за себя.
Но в сердце что-то надломилось -
Лагарпа  речи все забылись,
Младой Романов ощутил
Внезапно странное волненье,
Как будто Бог с ним говорил
И предлагал склонить колени.

Мечтания оставить власть
Короны тяжесть обличили.
Боязнь в правлении упасть…
И мысли о  судьбе России…
Когда пришел черед французов,
Главнокомандующий Кутузов
Вдруг предложил не наступать,
Ссылаясь на солдат утраты,
Уйти хотел он за Карпаты,
А там уже и обождать.

Но император Франц второй,
Боясь за Австрии столицу,
Вступить скорее хотел в бой -
Романов сдался их амбициям.
Полки повел,  гонимый славой,
Но отрезвленным стал засадой.
Ведь хитрым был Наполеон:
Ослабив сильно правый фланг,
Нанес удар в сердце колонн -
Ловушкой сбит был с толку враг.

Гвардейцы были смяты силой.
Убийство адъютанта рядом
Шрам нанесло неизгладимый - 
И духом пал наш император.
Солдаты бросились на лед,
А ядер тысячи прилет
Воды слой разгромил пруда.
Кричали люди. Жуть царила.
Французов тьма вмиг изрекла: 
"Здесь русской армии могила!"

Аустерлицкое сражение
Для Александра стало крахом.
Охваченный животным страхом,
Солдат он кинул с унижением.
Не уж-то это кара Божья:
Взирать на войска отступ с дрожью
И понимать, что ты не гений,
На все есть справедливый суд,
Почти всегда твои решения
Ответственность за смерть несут?
 
Мы сами, чуя ужас действий,
Боясь их сердцем не принять,
Все трудности иных последствий
Пытаемся другим отдать.
И нам, простым, это по силам,
Но как быть человеку рядом,
В руках которого Россия,
А сам он русский император?
Этот вопрос умы терзал,
Тогда же частью горя стал.
 
Тильзитский мир сочли позором,
Портретик бабушки с укором
Взирал на бедного царя:
Лицо его бледно,  как мел,
Он все корил, ругал себя
И взгляд к холсту поднять не смел.
Все в обществе негодовали,
Молва пошла из двери в дверь:
Как так случилось, что теперь
Права французы диктовали?

Торговых отношений срыв
С могучей Англией привел
К сниженью уровня страны.
Купцы вещали: "Что за вздор!"
Еще дано статьёю  акта:
Признать владеньем Бонапарта
Края, захваченные кровью;
Порядок,  сделанный огнем;
Где праведность мешалась с скорбью,
А правил б сам Наполеон.

Страшнее нет беды на свете,
Чем лицезреть вживую смерть:
Не спать, не есть, желая сжечь
Всю память о былом моменте.
В минутах этих правды суть:
Стараясь время оттянуть
С до боли близкими людьми,
Родными душами,  до встречи,
Мы забываем, что они,
Увы, как всё вокруг, не вечны.

Романов вновь читал молитвы,
Желал, как грешник,  искупиться,
Как будто он на поле битвы,
А не в собор пришел молиться.
Просил Творца и ночь, и день,
Спасти стараясь дочерей,
Но только горько понимал:
Сейчас не действуют приказы,
Что как бы он ни понуждал,
Ему не вывести заразы.

Скандалы света надоели,
Жены невидимый укор,
Навис над ним, пугая двор:
Злословия везде звенели.
Испачканный в интригах с детства,
Не находящий в них всех места,
Почувствовал, что он ребенок,
Который вновь увяз в грязи,
Воспитанный враньем с пеленок,
Дворняга власти на цепи.

Покой нарушил гул шагов -
Французов проклятая схема:
Без обвинений или слов
Враги форсировали Неман.
Попытки помешать огню
Наполеон отверг с издевкой:
"Какой же путь лежит в Москву?"-
Парировал их консул ловко.
Балашов понял положение:
Не избежать стране сражения!

Барклай -де-Толли вел к реке,
Но из разведанных посланий,
Узнал: французы  на Днепре
Готовят войска к переправе.
Тогда пришлось забыть все планы,
Других баталий ветераны
Готовы голову сложить,
Чтоб не давать врагу простора,
Противника притормозить
И стать правителю опорой.

Смоленск держали,  как могли,
Ценою права, правды, жизни.
Кощунством бы сочли они
Не защитить земель Отчизны.
Но снова грозный Бонапарт
Сулил артиллерийский ад.
Тогда,  гонимые страданием,
Все поняли: Смоленск падет -
Огонь его совсем пожрёт,
Обдав  дома своим дыханием.

А близ села Бородино,
Как только утром рассвело,
Взяла свое начало брань,
Незримая доселе схватка,
Где стёрлась внутрення грань
Тяжёлой хваткой беспорядка.
Тогда на левый фланг пришел
Удар невиданных орудий,
Сражаясь, пал Багратион,
А поле то разило жутью.

Наш Бог хоть милостив, но строг:
Он не послал награды даром, 
Пока его любви урок
Усвоен не был государем.
Припомнив прошлых лет невзгоды,
Царь быстро тактику сменил,
Поводья власти возложил
В ладони, сердце воеводы.
Кутузов,  не теснимый ими,
Вновь действовал благим гонимый.

Авторитетность пред войсками
Дала всем хрупкую надежду,
Что первенство не за горами,
А враг страны будет повержен.
В избе крестьянина Фролова
Собрался небольшой совет. 
Решать, сдавать Москву иль нет,
Кутузов будет своим словом.
Две стороны - один кошмар:
Разгром солдат иль вновь пожар?

Считая сдачу личным горем,
Товарищ Беннигсен сказал:
"Необходимо к обороне
Полки готовить, генерал!".
Но аргументы не прияли,
Полемику опять подняли,
И полководец заявил:
"Москва -  ещё не вся Россия.
Но если войско истощим,
То все старания пустые".

Столица прошлая мертва:
Безжизненны ее дороги,
Глухи, безлюдны и убоги -
Веков громоздкость сожжена.
Казалось,  это ли не счастье?
Враги бегут, поджав хвосты,
Разбитые французской мастью,
Оставив город позади.
Однако чуял Бонапарт
Бескрайней радости фальстарт.

Ещё за год до тех событий
Царь волю ясно изъявил:
"Нас просто так не победить им -
За нас впряжется стынь зимы.
Не согласимся мы на мир!
Пускай не ослабляют хватку!
Коль нужно, ступим за Камчатку - 
От стужи не спасет мундир".
Тогда он предсказал итог:
Французов спесь сломил озноб.

Весною в крайний марта день
В Париж вошла чреда людей:
Сперва -  лейб-гвардии конвой,
За ним - союзников гусары,
Пехоты праздный, ровный строй, 
Романов - в центре кавалькады.
Солдатам памятки вручили:
Впредь Франция не оппонент,
Она лишь жертва тирании,
Мечтаний горьких монумент.

«Вот это триумфальный марш!
Вершина русской дисциплины!
Не уж-то это не мираж,
А чистое лицо России?» -
Наш самодержец вознесен
Его встречают бурным гласом.
Во взгляде том голубоглазом
Потери трепет обнажен.
Никто не знал,  какой ценой
Ему давался каждый бой.

Он полагал войну – крестом,
Любого павшего – расплатой,
Любой провал – своим грехом,
Обидной, въедливой утратой.
Считал пожары очищеньем,
Победу – явственным прощеньем
И укрепилась дума в нем:
Все действия есть Бога воля,
А все преграды нипочём, 
Коль в нас самих его есть доля.

Господь,  как любящий родитель,
Следил за сыном каждый день,
Боясь, что демон-искуситель
Правителя утащит в тень.
Однако страхи миновали,
Романов чаще стал смиренным.
Впредь дух его подобен стали –
Пред благотворным ликом веры.
Как только кончилась война,
Решил он строить храм Христа.

Царь начал славой тяготиться,
Ушел от шёпота дворцов,
Теперь же слухов вереница –
Набор бессмысленных слогов.
Народ твердил: «Вы наш спаситель!
Традиций нравственных хранитель!»
За беззаветную защиту
Решил сенат без промедлений
Присвоить Александру титул,
А именно:  «Благословенный».

Россия-матушка воспряла,
Утерла слезы рукавом,
После победы величавой
Она опять цветет кругом. 
Встаёт с колен и лечит раны
И в этом суть нашей державы,
Что как ее ни плавь иль бей,
Она, как феникс, вновь восстанет,
А за спиной ее, за ней, 
Стоит Господь, что защищает.

Пейзаж хранит следы войны,
Но задышали вновь просторы
Теперь опять растут цветы,
 Русь ярче стала поневоле.
А все сады искрятся жаром,
Природы нашей ярким даром.
Везде проносятся ветра,
Играют вместе с солнцем дивным.
И каждый здесь, в краю родимом, 
Найдет хоть что-то для себя.

Как только осень наступила,
Луч солнца стал чуть-чуть бледней,
Императрице объявили:
«Для вас все ж лучше дух морей».
Царь быстро все решил, собрался
И в дальний путь с семьёй подался.
Но это был лишь дивный повод,
Лишь отговорка для людей:
Наш император бросил город,
Чтобы отвлечься от идей.

В октябрь царь вдруг простудился,
И по одной из версий,  тиф,
Живое в нем все  задушив,
На организм распространился.
Симптомы с днями ухудшались,
Жар, бред никак не прекращались,
Врачи кружили каждый миг,
Желая жизнь продлить суметь,
Но утром, в света праздный пик
Тарасов лишь заверил смерть.

Но это странно, в самом деле:
Чуть он уехал в Таганрог –
Так сразу взял и занемог,
Хотя был телом креп доселе.
Болезнь описана невзрачно:
То тиф, то без причин горячка,
Транспортировка в долгий срок,
Слова скорбящих об обличии,
Закрытый вопреки всем гроб,   
Что разрывало все приличия.

Тогда пошла везде молва,
Что дескать тело подменили:
В земле лежит не царь-глава –
Кого другого хоронили.
Все мучились одной догадкой:
Ведь если царь и правда жив,
То он должно быть среди них,
А не подкошен лихорадкой.
Но трон, заминки не знавая,
Теперь был отдан Николаю.

Затем у Томска, на предместье,
Завиден был один скиталец:
Высокий, умный, странный  старец,
Познавший этикет, вкус чести.
Родства не помнящий старик
Был сослан как бродяга в глушь,
Но слишком аристократичный вид,
Лишь расшатал сметливость душ.
Взросла, взлелеяна легенда
Вокруг царя с того момента.

Нам свойственна одна черта:
Мы, люди, жаждем тишины.
Один увидит в ней Христа,
Другой – тепло и смех семьи.
Мы все похожи в нашей сути:
Не терпим лжи, обиды, жути,
Но иногда бывает, впрочем,
Что сильным нужно покаяние.
И этим лишь я ставлю точку
В об императоре сказании.