КБШ 2. 8 Двенадцатая ночь

<>  2.8.17 БЛИЗНЕЦЫ, ОШИБКИ И ПЕРЕОДЕВАНИЯ <> 


*** 2.8.17.2 «Двенадцатая ночь» ***

Стандартная датировка написания пьесы «Двенадцатая ночь» – 1600 год – основана на том, что пьеса в списке Фрэнсиса Мереза 1598 года не упоминается (то есть написана позднее), а на основании дневниковой записи сэра  Джона  Меннингема,  члена  юридической  коллегии Миддл-Темпла (Лондон), 2 февраля 1602 года она была  поставлена в  Миддл-Темпле. Запись гласит[159]:

«На нашем  празднике  давали  пьесу  под названием "Двенадцатая ночь, или Что вам угодно", весьма похожую на "Комедию ошибок" или "Менехмы" Плавта,  но  еще  более  похожую  и  более  близкую  к итальянской  пьесе,  называющейся  "Перепутанные".  В  ней  есть   интересная проделка, когда дворецкого заставляют поверить, что его вдовствующая госпожа влюблена  в  него;  это  сделано  посредством  поддельного   письма,   якобы исходящего от его госпожи, написанного в туманных выражениях, в котором  она пишет о том, что ей больше всего нравится в нём,  и  предписывает,  как  ему улыбаться, во что одеться и т. д., а когда он всё это  стал  выполнять,  его объявили сумасшедшим».

Впервые опубликована сия комедия была в Первом фолио 1623 года, так что дата её первой публикации не помогает уточнить время её написания. Зато тот факт, что один из главных героев назван Орсино, как полагают многие шекспироведы в честь итальянца  Орсини,  герцога  Браччиано,  посетившего Лондон в декабре 1600 – начале 1601 года[160],  подтверждает создание (или редактирование) комедии именно в этот период.

В установлении правильной даты написания зрелой версии комедии «Двенадцатая ночь» помогает ещё одно обстоятельство: в конце 1599 года в шекспировскую труппу пришёл талантливый комик, певец и музыкант Роберт Армин, которому досталась роль шута Фесте.  Скорее всего, до его прихода предполагалось, что песни в спектакле будет исполнять Виола (точнее мальчик-актёр, исполняющий роль Виолы), она же должна была играть на виоле. 

Вспомните, как в начале комедии Виола говорит, что «умеет петь и играть на музыкальных инструментах.  В качестве музыканта она и поступает ко двору Орсино. Но в нынешнем тексте она нигде не поёт и не музицирует.  Нетрудно  представить  себе, что именно  Виола исполняла грустную песню "Поспеши ко мне, смерть, поспеши...",  которая  так понравилась Орсино.  Она соответствовала и его печальному настроению, вызванному  неразделённой любовью, и чувствам самой Виолы».

Затем поступил в труппу «замечательный  комик Роберт Армин, превосходный музыкант, обладавший хорошим голосом. Песня была передана ему. Вчитываясь внимательно в текст,  нетрудно  увидеть, как была переделана сцена для того, чтобы Фесте был призван ко двору Орсино и исполнил  лирическую песню.  По-видимому, заодно была добавлена и заключительная песенка, также исполняемая Фесте и носящая иронически-меланхолический характер»[161]. 

Роберт Армин сам писал пьесы и сочинял нескладные стишата.  Его запись о том, что он «служит хозяину из Хэкни» указывает на то, что Эдвард де Вер был его патроном, ибо именно де Вер в этот период жил на окраине Лондона, в районе Хэкни.

Оксфордианцы считают, что комедия несколько раз переделывалась по случаю, а самой ранней её версией была утерянная пьеса Эдварда де Вера[162], которая упоминается Фрэнсисом Пэком в его произведении “Disederata Curiosa” (1732 год) как

«приятное причудливое творение Вера, графа Оксфорда, недовольного усилением влияния ЗЛОВРЕДНОГО ДЖЕНТЛЬМЕНА  при Английском дворе приблизительно 1580 года».

«Зловредный джентльмен» – это дворецкий Мальволио. Интересно, что шекспировская пьеса шла при Дворе в 1623 году не под названием «Двенадцатая ночь» - она  называлась «Мальволио»[163], а значит, название комедии подвергалось изменениям.  Недаром, подзаголовок комедии гласит «...или Что Вам угодно», то есть, называйте эту пьесу, как хотите.  Изменение названия пьесы косвенно подтверждает, что пьеса была поставлена в нескольких вариантах. 

Существует знаменитый эскиз сцены из спектакля в театре «Лебедь»,
сделанный в 1596 году голландцем  Йоганнесом де Виттом[164].  Большинство шекспироведов едины во мнении, что на рисунке изображён Мальволио, приближающийся к Оливии и к сидящей рядом с ней её камеристке Марии.  На нём жёлтые чулки, подвязанные крест-накрест (акт 3, сцена 4).  Выходит, что пьеса «Двенадцатая ночь» под тем или иным названием  уже ставилась на сцене в 1596 году.

И ещё одна пьеса на латыни неизвестного автора под названием «Лелия», которую оксфордианцы обычно не упоминают, сохранившаяся в рукописи, удивительным образом похожа на шекспировскую «Двенадцатую ночь». «Лелия» была поставлена на сцене Кембриджского университета 1 марта 1595 года, в день присуждения  университетских степеней  магистра искусств.  Как пишет И.М. Гилилов[165]:

«Исследователи  нашли  в  тексте  этой превосходной  пьесы  немало  общего  с некоторыми  шекспировскими  комедиями,  особенно  с  "Двенадцатой ночью",  и высказывали предположение, что Шекспир, вероятно, читал "Лелию" и кое-что из нее использовал.  Пороховщиков  считает,  что  "Лелия" и  еще  несколько  анонимных пьес [165B], ставившихся в Кембридже в середине 1590-х годов, были написаны заканчивавшим курс обучения Ратлендом».

Удивляет в пьесе «Лелия» не только её сходство с шекспировской «Двенадцатой ночью», но и мастерство, с которым она написана. Фредерик Боас в «Университетской драме в век Тюдоров» восторженно заметил[166]: 

«Будь “Лелия” оригинальной работой [а не переработкой итальянского первоисточника и его перевода на французский] или адаптацией романа, её автор стоял бы в первых рядах академических драматургов высшего ранга... такт и мастерство Кембриджского драматурга подняло любовную интригу в “Les Abusez”  на новую ступень... Либо Шекспир знал о “Лелии” от кого-либо из окружения Эссекса, либо он и писатель из Колледжа Королевы случайно разработали характер главной героини поразительно сходным образом.  Как бы то ни было, сопоставление “Лелии” и “Двенадцатой ночи” – озаряющее, и преимущество не всегда на одной стороне».

Пьер Пороховщиков, а за ним и Клод Сайкс, считали автором «Лелии» графа Ратленда.  Сайкс сообщает, что во время подобных университетских церемоний с показом пьес, написанных студентами или преподавателями этого университета, несколько копий показанной пьесы обычно дарилось наиболее высоко чтимым гостям церемонии, смотревшим пьесу.  Нет оснований предполагать, что на этот раз традиция была нарушена.  Кто же были эти высоко чтимые гости, которым показывали «Лелию»? 

«Графы Шрузбери, Ратленд и Эссекс. Бароны: мой лорд Буррос, Комптон, Маунтджой, Шеффилд, Крумвелл, Рич»[167]. 

Если каждый высокий гость получил по копии текста «Лелии», то по рукам разошлось довольно много её копий. Кто-то из двоих близких друзей Саутгемптона (Юного Друга Шекспира), Эссекс или Ратленд, наверняка дал ему почитать свою копию. Саутгемптона на представлении не было. После того, как он помог своим близким друзьям, братьям Дэнверс, замешанным в убийстве, бежать во Францию, Саутгемптон готовился защищать от последствий самого себя и находился в Лондоне.

Граф Ратленд, получивший на церемонии степень магистра искусств и присутствовавший на показе пьесы, – один из возможных её авторов.  Тот дополнительный факт, что имя автора скрыли, также намекает на то, что автор, вероятно, принадлежал к аристократической верхушке, а не к разряду обычных «университетских умов», чьё авторство не скрывалось и чьи имена чаще всего красовались на обложках их студенческих пьес.  «Университетским умам» предстояло зарабатывать на хлеб своим творчеством, и реклама не помешала бы имени автора блестящей комедии.

С другой стороны, если автор-студент не планировал связывать свою жизнь с литературой, а выбрал себе поприще «посолидней», он, возможно, предпочёл бы скрыть своё имя.

Ни Пороховщиков, ни Сайкс, ни Гилилов не упоминают о том, что были альтернативные версии того, кто написал «Лелию». Однако проф. Джордж Чарльз Мур Смит предполагает, что авторами «Лелии» были студенты Колледжа Королевы, в котором была посталена эта пьеса, Меритон и Маунтейн (или один из них), сыгравшие главные роли в «Лелии» [167B].

У пьесы «Двенадцатая ночь» –  две составляющие: история близнецов, сестры и брата, в которой переодевание сестры в мужской наряд вызывает ряд комических недоразумений (одновременно это история любовного четырёхугольника Оливии – Орсино – Виолы –Себастьяна) и вторая – история  дворецкого Оливии Мальволио, «зловредного джентльмена»,  над которым жестоко посмеялась весёлая компания: сэр Тоби Белч, Мария и их друзья. 

В пьесе «Лелия» представлена только первая линия: любовный четырёхугольник с переодеваниями и конфузами и ни слова о «зловредном джентльмене».  Оно и понятно, так как автору «Лелии» (кто бы он ни был) не было никакого дела до соперника Эдварда де Вера Кристофера Хэттона и до усиления его влияния при дворе Елизаветы.  Нет сюжетной линии «Мальволио» и в произведениях, послуживших одновременно первоисточниками для «Лелии» и для «Двенадцатой ночи».  Конфликт пуританина Мальволио и весёлой компании сэра Тоби Белча и Марии – это изобретение Оксфорда-Шекспира, вдохновлённое его собственным жизненным опытом и его постоянным желанием  выставить в смешном свете своих соперников.

А теперь несколько слов о первоисточниках. Корни главной сюжетной линии (Оливия – Орсино – Виола –Себастьян) тянутся к «Менехмам» Плавта (книжка из библиотеки учителя Эдварда де Вера Томаса Смита) и к другим древним авторам, но при этом подлинной сюжетной основой «Двенадцатой ночи» и «Лелии» послужила итальянская комедия  1531 года “Gli Ingannati” («Перепутанные»).  Из итальянской комедии сюжет перекочевал в одну из новел Маттео Банделло (1554г).  Затем историю пересказал французский писатель Франсуа Бельфоре, и только после этого её позаимствовал англичанин Барнаби Рич (1581г).  Стратфордианцы считает, что именно на версию третьесортного английского  писателя  Барнаби Рича, его второй рассказ «Аполлоний   и   Силла»  из   сборника «Прощание с военным ремеслом», и опирался Шекспир при создании романтической сюжетной линии «Двенадцатой ночи». 

Рассказ Барнаби Рича, по сути дела, есть сокращённый пересказ по-английски французского перевода итальянской комедии. Думаю, что Шекспир, будучи знакомым и с этим переводом, в своей работе скорее использовал итальянскую и французскую версии, чем пересказ пересказа. 

С итальянской комедией “Gli Ingannati” Эдвард де Вер близко познакомился в Италии.  Об этом уже было сказано, и к этой теме мы вернёмся снова. А здесь хотелось бы упомянуть ещё одну ниточку, связующую де Вера и пьесу «Двенадцатая ночь»: герой пьесы Орсино упоминает легенду об Эфиопском воре (акт 5, сцена 1), с которой, скорее всего Шекспир познакомился, читая английский перевод «Эфиопики» Гелиодора, сделанный Томасом Ундердоуном в 1569 году, перевод, посвящённый автором Эдварду де Веру.

Профессор Дана Фэррин Сэттон (знаток литературы на латыни) в предисловии к переводу «Лелии» на английский доказывает, что автор «Лелии», который мог быть знаком и с другими источниками, в первую очередь полагался на французскую пьесу Шарля Эстьена  “Le Sacrifice”  (1543г), а затем переизданную дважды (1549г и 1556г) под названием “Les Abusez”. Два основных её аргумента:

1). В «Лелии» и в “Les Abusez” пропущены одинаковые сцены из “Gli Ingannati”, представляющие публике хвастуна Гиглио.

2). Имена персонажей позаимствованы из французской версии, а не из итальянской:

= = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = =
«Лелия» ****** “Les Abusez” *** “Gli Ingannati”
= = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = =
1. Pacquetta **** Pasquette ******** Pasquella
2. Brulio ******  Brouillon ******** Frulla
3. Finetta ****** Finette ********** Cittina

Если автор «Лелии» оказал предпочтение французской версии, то автор «Двенадцатой ночи» (Оксфорд) находился под сильным впечатлением от итальянской “Gli Ingannati” и её пьесы-напарницы “Il Sacrificio”, откуда он позаимствовал имена Чезаре (у Шекспира – Цезарио) и Малевольти  (у Шекспира –Мальволио).

= = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = =
«Двенадцатая ночь»*** “Les Abusez” *** “Gli Ingannati” и “Il Sacrificio”
= = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = =
1. Cesario **************** Fabio ********* Cesare
2. Malvolio ***************** - *********** Malevolti

Имена, но не характеры персонажей.  Мальволио – совершенно оригинальное творение Шекспира, в этой оценке все шекспироведы солидарны.  Название “Gli Ingannati” носило множество итальянских пьес.  Имя Чезаре встречается в пьесе  “Gli Ingannati” поэта Курцио Гонзаго,  вышедшей  в Венеции  в  1592  году, а имя Малевольти – в пьесе 1537 года, также опубликованной в Венеции[168].   

В 1576 году, во время рождественских праздников, Эдвард де Вер находился в Сиене, о чём свидетельствует его письмо, посланное лорду Бёрли в Десятую ночь (3 января).  И если уж де Вер находился в Сиене в Десятую ночь, то более чем естественно предположить, что он пробыл в Сиене и следующие два наиболее праздничных дня. В Одиннадцатую ночь 1576 года (с 4-го на 5-е января) в Сиене шла пьеса “Il Sacrificio”, а в праздник Двенадцатой ночи (с 5-го на 6-е января) – её продолжение, пьеса “Gli Ingannati”.  Частью представления были пародийные жертвоприношения потрясающей копьём богине Минерве. 

Эти пьесы («комедии эрудитов») были написаны и ставились в Сиене в 1530-е годы  «Академией Изумляющих» (Academia degl’ Intronati), группой сотрудничающих анонимных сиенских аристократов.  Возможно, что «Академия Изумляющих» подсказала Эдварду де Веру идею «Академии Шекспира».  Лидером группы был драматург-аристократ Alessandro Piccolomini.  Не исключено, что де Вер с ним был лично знаком[169].

Проницательный читатель уже, вероятно, догадался, что я подвожу его к мысли о том, что Шекспир-Оксфорд, создавая «Двенадцатую ночь» специально для показа её при Дворе королевы Елизаветы крещенским вечером 6 января (праздник Епифании или 12-я ночь от Рождества Кристова, а во времена Елизаветы  его называли Пиром Шутов[170]), «слил воедино» две существующие истории – своё «приятное, причудливое творение» о «зловредном джентльмене» и романтическую историю, описанную в «Лелии», «Аполлонии  и Силле», а главное, – в “Gli Ingannati”.  Результат слияния он творчески обработал и мастерски отшлифовал, при этом не забывая о своих собственных интересах, которым должна была служить его пьеса.

Пьеса «Двенадцатая ночь» создавалась по королевскому заказу и в кратчайшие сроки.  Что же послужило поводом для её создания?  В декабре 1600 года в Лондоне ожидали приезда графа Орсини герцога Браччиано.  Для развлечения почётного гостя нужна была специальная пьеса: интригующая, весёлая, способствующая созданию нужного настроения у гостя и в то же время услаждающая королеву Елизавету.  Итальянец не понимал по-английски, так что пьеса должна была доходить до него и без слов, в ней должно было быть много музыки, жестов, песен и танцев, основная сюжетная линия должна была быть вариацией распространённого сюжета, ему знакомого[171].  Под рукой и в архиве подходящей пьесы не оказалось. Лорд-камергер Хансдон, ответственный за представление 6 января в Уайт-холле, сделал важную для потомков короткую запись о том, какой должна была быть пьеса, показанная графу Орсини:

«Пьеса должна быть обеспечена наилучшими нарядами, должна продемонстрировать большое разнообразие музыки и танцев и быть на предмет, наиболее приятный Её Высочеству».

Официальное подтверждение приезда графа Орсини пришло только в день Рождества, так что времени для создания пьесы оставалось мало.  Часики тикали.  Оставалась только одна возможность – подработать и переработать существующую пьесу так, чтобы она печалила и веселила, а главное, создавала атмосферу интимности для Орсини и Елизаветы.  И существовал только один человек, близкий друг королевы в былые времена, способный создать в столь короткий срок блестящую пьесу, воскрешающую в памяти Елизаветы сладкие интимные подробности её прошлого и представляющую все события в ключе, наиболее приятном для Её Высочества. Этим человеком был Эдвард де Вер. 

Под пером де Вера романтическая линия тут же преобразилась, изменились имена героев. Лелия (имя главной героини всех трёх источников – “Gli Ingannati”, “Les Abusez” и «Лелии») стала Виолой, напоминая своим именем о трогательном музыкальном инструменте.  Это слово было понятно жителю музыкальной Италии без перевода.  Изабелла стала Оливией и при этом удивительно напоминала королеву Елизавету.  Оливия – символическое имя, провозглашающее мир. Ветка оливы – символ мира.  Стремление к сохранению мира и безопасности своей страны  было основным достоинством королевы Елизаветы во время её правления и прославило её на века.  В 1581 году королеве Елизавете подарили оливковую ветвь, а толпы народа восторженно кричали:  “Olive!” («Олива!») “O live!” («О, живи!»).  Шекспир в 107-м сонете использует тот же символ:

«И долгий мир сулит расцвет оливам».

А Спенсер в «Календаре пастуха» пишет:

«Оливы предназначены для мира, так же как
Принцесса – для того, чтобы быть принципиальной».

Вечером 6 января 1600 года королева Елизавета принимала сразу двух посланников: графа Орсини и русского посла Григория Ивановича Микулина с его свитой.  Распрощавшись с Микулиным, королева продолжала развлекать графа Орсини. За балом последовала «смесь комедии с музыкальными отрывками и танцевальными номерами». В комедии «Двенадцатая ночь» было семь песен и танцевальные миниатюры легко вписывались в сюжет. Гости не собирались лечь спать раньше двух ночи.  Влюблённый в Оливию граф Орсино невольно ассоциировался с почётным гостем Елизаветы графом Орсини.  Граф с интересом смотрел пьесу о близнецах Виоле и Себастьяне, находя в ней нечто родственное, у него самого были дети-близнецы – мальчик и девочка.  Действие пьесы происходило в Иллирии. 

Для большинства шекспироведов Иллирия – сказочная страна на восточном побережье Адриатического моря, плод воображения Шекспира. 

Для графа Орсини побережье Иллирии было местом, где совсем недавно (до прибытия в Лондон) он участвовал в военной кампании. 

Для Эдварда де Вера и королевы Елизаветы выбор Иллирии в качестве места событий имел особое значение. Эдварду де Веру довелось продвигаться на юг от Венеции по побережью Иллирии в 1575 году, так что эти места были ему знакомы.

У королевы Елизаветы Иллирия вызывала ностальгические воспоминания о юности и о том, как герцог Иллирии, эрцгерцог Чарльз Австрийский добивался её руки.  Чарльз унаследовал территории Истрии, Словении и Хорватии (Иллирии), стратегически важные для Англии в 1570-е годы, так как этот район был единственным оплотом христианской религии на Далматинском побережье; Турция успешно продвигалась на север, и только иллирийский сектор и некоторые разрозненные островки оставались под владычеством Венеции и Австрии.  Герцог Иллирии нравился королеве Елизавете. Молодой, рассудительный, цивилизованный, обладающий хорошим вкусом, он был близок к тому, чтобы получить согласие, но сдался, не достигнув цели, и женился на другой в 1571 году.  В том, что это произошло, королева упрекала свой Тайный Совет:

«Если что-либо недоброе случится с ней, с её короной или с её подданными из-за того, что она не вышла замуж за эрцгерцога Чарльза, то винить нужно их [Тайный Совет], а не её».

Ухаживания Чарльза не были мимолётной историей в жизни Елизаветы, у которой был длинный список претендентов на её руку. Переговоры о возможности их бракосочетания начались ещё в декабре 1555 года в Брюсселе и официально длились 15 лет. Точка была поставлена только в 1571 году.  В это время Эдвард де Вер был в настолько близких отношениях с королевой Елизаветой, что в угоду ей не спал в одной постели со своей юной женой.  Интимные подробности королевской жизни этого периода и настроения королевы ему были хорошо знакомы. Де Вер был именно тем человеком, который почти тридцать лет спустя мог сыграть на струнах воспоминаний королевы Елизаветы, – это были их общие воспоминания. 

Эдвард Холмс убедительно доказывает, что Чарльз был героем девичьих снов Елизаветы, и она сожалела о том, что потеряла его.  Известно, что Чарльз был очень чувствителен к музыке, а шекспировская «Двенадцатая ночь», напоминая Елизавете о её прежних чувствах, красноречиво и лестно для Елизаветы говорит о его переживаниях:

                «О музыка, ты пища для любви!
                Играйте же, любовь мою насытьте,
                И пусть желанье, утолясь, умрет!»  (I.1)

Собственные же слова эрцгерцога Чарльза звучали так:

«Я готов служить Её Высочеству, почитать и любить её, пока я жив... И бесспорно, с самого начала наших отношений  моё сердце принадлежало ей, и никогда не помышлял бы я о другой жене, если бы она посчитала меня достойным быть её мужем».

И снова о музыкальности пьесы.  Не забывают герои пьесы и о танцах.  Сэр Тоби Белч издевательски предлагает своему другу сэру Эндрю Эгьючику использовать его искусство танца (преимущественно оживлённые танцы) всегда и везде (I.3):

«Отчего ты не ходишь в церковь гальярдой и не возвращаешься домой корантой?  Я бы иначе не ступал, как джигой;  я бы и мочился только контрдансом. Что, по-твоему? Разве можно на этом свете скрывать таланты? Глядя на прекрасное строение твоей ноги, я бы сказал, что она создана под звездой гальярды».

Какие танцы украшали представление, показанное графу Орсини, нам неизвестно, но, без сомнения, без танцев не обошлось. А слова сэра Тоби Белча – хороший намёк постановщику пьесы на то, фрагменты каких танцев в неё включить.  Кстати, сэр Эндрю Эгьючик – не только превосходный танцор, он ещё «играет на виоле-де-гамбе,  и говорит на трех иди четырех языках наизусть без книги» (I.3). 

Любопытно отметить это упоминание инструмента «виола-де-гамба», ведь, как повествует И.М. Гилилов «Хозяйственные  записи дворецкого указывают  на  приобретение  виолы-да-гамба  (шестиструнная виолончель)...» графом Ратлендом[172].  Что же касается многоталанного сэра Эндрю Эгьючика, то оксфордианцы считают, что прототипом его послужил соперник Эдварда де Вера, придворный поэт и военный герой Филип Сидни.  Сделать Сидни мишенью своей сатиры мог только де Вер, ведь по слухам в порыве гнева он даже как-то собирался его убить.  Мэри Сидни уж никак не могла бы таким образом представить публике своего любимого брата.  Ни Елизавета Ратленд (дочь Сидни), ни граф Ратленд не стали бы изображать подобным образом обожаемого ими поэта, да, к тому же ещё отца или тестя.

Одной из самых запоминающихся шекспировских песен из «Двенадцатой ночи» является песня «Где ты, милая, блуждаешь?» (II.3).  Мелодия этой песенки была опубликована в 1599 году в книжке Томаса Морли «Первая книга уроков гармонии».  И в этом же году Морли опубликовал коллекцию мадригалов Джона Фармера с посвящением Эдварду де Веру.  Это та самая книжка, в которой Джон Фармер упомянул о том, что своими музыкальными талантами  Эдвард де Вер превосходит многих профессионалов, являясь всего лишь любителем[173]. 

Нельзя оставить в стороне и тот факт, что Томас Морли был учеником выдающегося композитора елизаветинского периода Уильяма Бёрда, которому юный Эдвард де Вер предоставил кров, стол и убежище в те времена, когда конвертированный католик Уильям Бёрд нуждался в защите от преследований слишком рьяных протестантов[174].

И ещё одна  (загадочная !) песенка из «Двенадцатой ночи» – «Прощай, о милая, настал разлуки час...» (II.3).  Загадочна она тем, что рукопись черновика (похожего на авторский) этой песенки была найдена в архивах Бельвуарского замка, родового поместья графов Ратлендов.  Рукопись эта почти предана забвению – такое странное пренебрежение при отсутствии каких бы то ни было рукописей Шекспира, дошедших до нас. Я бы назвала эту находку СЕНСАЦИОННОЙ. Но увы, существование данного уникального документа не вписывается в биографию Вилла Шакспера из Стратфорда-на-Эйвоне. 

Слова песенки были напечатаны в книге “The First Booke of Songes and Ayres”, опубликованной Робертом Джоунсом в 1600 году и посвящённой Роберту Сидни, родному дяде Елизаветы Сидни-Ратленд.  Издатель заметил в предисловии, что напечатал творения «различных джентльменов без их согласия» и имён этих джентльменов не указал. 

Известному учёному-шекспироведу Пьеру Пороховщикову представилась редкая возможность поработать с семейными документами Ратлендов, хранящимися в их личном архиве в Бельвуарском замке. Там он и нашёл две странички полного текста песни – десять строф, разделённых на две части (мужскую и женскую), по пять строф в каждой.  Текст на обеих страницах был написан одной и той же рукой, но первая часть (мужская) была авторским черновиком, а вторая (женская) – чистовой копией.  Пороховщиков установил, что обе странички были написаны рукой Роджера Мэннерса, 5-го графа Ратленда[175].  Первая строфа мужской партии в бельвуарской рукописи выглядела так:

“Farwell, deare life, since thou wilt needes be gone,
myne eyes do se  my life is almost done,
nay I will neu die, so long as I can spie,   
ther be many mo though that she do go,
therebe many mo I feare not,
why  then  let her go  I care not.”

«Прощай, дорогая жизнь, так как ты должна меня покинуть.
Мои глаза видят, что жизнь моя почти завершена.
Нет, я никогда не умру, пока способен наблюдать.
Будет ещё много дней  – хоть она и уходит –
Ещё много дней.  Я не страшусь, так отчего бы
Не позволить ей уйти?  Мне всё равно».
(Подстрочный пер. И. Кант)

Последние две строчки второй строфы были затушёваны в бельвуарской рукописи, но в книге  “The First Booke of Songes and Ayres” вторая строфа была представлена целиком:

“Farewell, farewell! since this I find is true;
I will not spend more time in wooing you,
But I will seek elsewhere If I may find her there.
Shall I bid her go? What and if I do?
Shall I bid her go, and spare not?
O, no, no, no, no, no, I dare not”.

«Прощай, прощай!  Так как я узнал правду,
Я не потрачу более ни минуты, ухаживая за тобой,
Но я буду искать её  в других местах.
Повелеть ей уйти? А что, если так?
Повелеть ей уйти, не жалея?
О, нет, нет, нет, нет,.. я не смею».
(Подстрочный пер. И. Кант)

У Шекспира отрывки из этих лирических строф, но с некоторым пародийным оттенком, появились в песенной перекличке сэра Тоби Белча и шута Фесте:

SIR TOBY.
Farewell, deare heart, since I must needs be gone…

CLOWN.
His eyes do show his days are almost done.

MALVOLIO.
Is’t euen so.

SIR TOBY.
But I will neuer dye,

CLOWN.
Sir Toby, there you lye.

MALVOLIO.
This is much credit to you.

SIR TOBY.
Shall I bid her go?

CLOWN.
What an if you do?

SIR TOBY.
Shall I bid him go, and spare not?

CLOWN.
O, no no no no, you dare not.


СЭР ТОБИ.
Прощай, родное сердце, так как я должен  тебя покинуть.

ШУТ.
Его глаза свидетельствуют о том, что дни  его жизни почти сочтены.

МАЛЬВОЛИО.
Так ли это?

СЭР ТОБИ.
Нет, я никогда не умру.

ШУТ.
Сэр Тоби, вот тут ты врёшь.

МАЛЬВОЛИО.
Это делает вам великую честь.

СЭР ТОБИ.
Повелеть ей уйти?

ШУТ.
А что, если так?

СЭР ТОБИ.
Повелеть ему уйти, не жалея?

ШУТ.
О, нет, нет, нет, нет,… ты не посмеешь.
(Подстрочный пер. И. Кант)

Поскольку Шекспир имел обыкновение в своих пьесах использовать свои же песни, а в Бельвуаре хранится черновик, написанный рукой автора песни, выходит, что, возможно, хоть одна шекспировская рукопись всё-таки уцелела.  По крайней мере, велика вероятность того, что это она – искомая и желанная!   

Сохранились подлинные образцы почерка Ратленда и Оксфорда, да и других кандидатов в Шекспиры. Даже от Вилла Шакспера осталось шесть подписей, поставленных его рукою.  Не настало ли время графологам, зарекомендовавшим себя экспертам по почерку, подтвердить или опровергнуть утверждение Пьера Пороховщикова и найти подлинного автора песни из Бельвуарского архива? 

Британский оксфордианец Дэрран Чарлтон решил, что настало. Изучая копии рукописных страничек песни из Бельвуара, он высказал мнение, что почерк автора скорее напоминает почерк Оксфорда в момент спешки, чем почерк Ратленда.  Дэрран Чарлтон обратился к своим коллегам-оксфордианцам, и его друг Пол Блэйер, судебный адвокат, согласился финансировать строго научную экспертизу двух страничек из Бельвуара и нашёл подходящего высоко квалифицированного эксперта,
мисс Энн Силвер Конвэй. 

Мисс Конвэй – профессиональный инспектор документов и эксперт по почерку, сертифицированный член двух обществ: Американской Коллегии Судебных Экспертов и Национальной Ассоциации Инспекторов Документов.

В результате внимательного изучения копий рукописей, предоставленных ей Полом Блэйером, мисс Конвэй пришла к выводу, что доказательства в пользу Эдварда де Вера «очень положительные», но для того чтобы прийти к окончательному заключению и выдать письменное свидетельство, она потребовала для исследования либо оригиналы страничек рукописи, либо специальные их фотографии, сделанные профессиональным судебным фотографом с использованием специальной фотоаппаратуры, применяемой при судебных расследованиях. 

Энтузиасты расследования обратились к 10-му герцогу Ратленду, Чарльзу Мэннерсу, с просьбой о получении доступа к вожделенным двум страничкам песни, но ответа на их запросы не последовало.  В 1996 году они попытались заручиться поддержкой Королевской Комиссии Исторических Рукописей, но снова безрезультатно.  Оказалось, что у герцога Ратленда не было архивариуса, а его, работавший на полставки секретарь, с делами не справлялся.  Энтузиастам, а их становилось всё больше (индивидуальные попытки делали Кэтрин Чильян и другие), было предложено терпеливо ждать.  В 1999 году умер 10-й герцог Ратленд, и на смену ему пришёл 11-й герцог, Давид Мэннерс, который в конце концов завёл себе архивариуса. 

По словам Боба Спархема, члена Боттесфордского исторического общества, архивариус Бельвуарского замка мистер Вебстер сообщил ему, что на обратной стороне листа с песней «Прощай, дорогая жизнь»  сохранилась надпись, сделанная маркизом Грэнби, старшим сыном герцога Ратленда:

«Это без сомнения рука Роджера, 5-го графа Ратленда, вероятно около 1595 года. Грэнби. 1919»[176]. 

Впрочем, сам Боб Спархем относится к заключению маркиза Грэнби весьма скептически.  Самостоятельно сравнив образцы почерка Ратленда с почерками рукописей мужской и женской партий песни, он пришёл к выводу, что ни одна из партий не написана графом Ратлендом. Так этот вопрос пока и остаётся открытым.

Но вернёмся к театральному представлению 6 января 1601 года. Не только музыка, песни и танцы комедии «Двенадцатая ночь» служили цели (очаровать графа Орсини), но и звон колоколов церкви Святого Беннета. Шут Фесте в первой сцене пятого акта говорит:

«Primo,  secundo,  tertio...  И недаром говорят, что без третьего раза как без глаза, а на третий раз ноги сами пускаются в пляс; если вы мне не верите, прислушайтесь к колоколам святого Беннета: раз, два, три».

Эдвард де Вер специально напомнил графу Орсини о том, что его лондонская опочивальня расположена напротив церкви святого Беннета, на улице Грейсчёрч, и о звоне колоколов этой церкви, который графу, наверняка, довелось слышать.

Комический сюжет (вторая линия пьесы), связанный с управляющим Мальволио и его противниками, весёлой компанией сэра Тоби Белча, сэра Эндрю Эгьючика и Марии, а также сами образы этих героев – оригинальное изобретение Шекспира.  Корни создания этой части пьесы уходят в конец 1570-х. Первая попытка высмеять «зловредного джентльмена» – это «приятное причудливое творение Вера», поставленное при дворе королевы Елизаветы в 1580 году.  В начале 1580-х главным соперником Эдварда де Вера в борьбе за сердце королевы был Капитан королевской охраны Кристофер Хэттон.  Но если в начале 1570-х явно лидировал Эдвард де Вер, а Кристофер Хэттон панически ревновал, то в 1580-е годы влияние Хэттона на королеву заметно усилилось. В октябре 1572 года Кристофер Хэттон попросил своего друга Эдварда Дайера помочь ему советом в борьбе с Эдвардом де Вером.  В ответ Дайер настоятельно советовал Хэттону быть сдержанным и терпеливым, и ни в коем случае не говорить ничего дурного об Эдварде де Вере.  Вот отрывок из письма Эдварда Дайера Кристоферу Хэттону, написанного 9 октября 1572 года[177]:

«Я бы посоветовал тебе помнить, что нельзя произносить никаких оскорбительных слов в его [Эдварда де Вера] адрес, с кем бы ты ни разговаривал. Если ты его не спровоцируешь, он будет спать, думая, что он в безопасности, в то время как ты будешь бодрствовать и использовать свои преимущества».

Королева Елизавета, у которой для всех её приближённых имелись клички, называла Хэттона «Веками» (так как граф Лейстер, друг Хэттона, был её «Глазами», а веки защищают глаза), «Бараном-вожаком с бубенчиком» (Bell Wether) и «Овечкой», а Эдварда де Вера «Вепрем».  Вепрь и Овечка ненавидели друг друга.  Кристофер Хэттон писал любовные письма королеве Елизавете языком Мальволио.  Приведу для примера один образец из его письма[178]:

«На коленях моего сердца я наисмиреннейшим образом предлагаю вам мою наиболее преданную любовь и службу».

А в другом письме в 1573 году, будучи болен, он писал так:

«Ваша Овечка –  черна, и вряд ли сейчас узнали бы вы вам принадлежащего, настолько разрушила меня эта болезнь... Ваше благоволение есть милостивое благоволение, наиболее дорогое и желанное для меня. Сохраните его для Овечки, у неё нет зубов, чтобы кусаться, тогда как зубы Вепря могут и вырвать с корнем и разорвать на части».

И в действительности Вепрь не проявил особого милосердия к Овечке.  Жёлтые чулки, которые по воле автора надел Мальволио, чтобы понравиться Оливии, своим цветом символизировали не только ревность, но и католические симпатии их носящего[179], что по тем временам было весьма опасно.

В комедии «Двенадцатая ночь» есть довольно яркое указание на то, что прообразом Мальволио был именно Кристофер Хэттон.  Когда Мария подписывает поддельное письмо от Оливии к Мальволио, подпись - “the Fortunate Unhappy” (Удачливая Несчастная) намекает на девиз Кристофера Хэттона “Si Fortunatus Infoelix” («Хоть и удачлив, но несчастен»).  Подобный факт у Шекспира не может быть простым совпадением.

И ещё одна ниточка, связующая Мальволио и его прототип Кристофера Хэттона.  В пьесе упоминается портрет миссис Молл.  Вспомним, как сэр Тоби Белч, восхваляя недооценённые танцевальные таланты сэра Эндрю Эгьючика, восклицает (I.3):

«Так почему все эти таланты чахнут в неизвестности? Почему скрыты от нас завесой? Или им суждено покрыться пылью, как портрет миссис Молл?»

Ортодоксальные шекспироведы ломали себе головы над тем, кто она такая, эта миссис Молл, предлагали множество кандидатур, но убедительного ответа так и не нашли. 

Зато у оксфордианцев есть обоснованный ответ на этот вопрос.  Молл – общепринятая замена для имени Мэри, а в данном случае имеется в виду шотландская королева Мария Стюарт.  Кристофер Хэттон в 1568 году был в группе английских посланников в Шотландии для ведения переговоров с Шотландским двором.  После переговоров Мэри наградила подарками главных членов делегации.  Хэттон получил кольцо и цепочку с портретом шотландской королевы.  Ясное дело, что ценный для него портрет миссис Молл – Марии Стюарт – он должен был спрятать подальше от ревнивых взоров королевы Елизаветы, а его сопернику Эдварду де Веру, наоборот, было весьма приятно лишний раз намекнуть на существование подобного портрета.

В начале 1580-х Эдвард де Вер впал в немилость из-за своих связей с заговорщиками-католиками и из-за любовной истории с Анной Вавасор. Началось его падение с высот, в то время как Кристофер Хэттон шёл в гору и его влияние при дворе усиливалось.  Неудачи преследовали де Вера – Хэттону везло. 

Экспедиция Мартина Фробишера (поиск Северо-западного пути), в которую де Вер вложил солидный капитал, с треском провалилась, а Хэттон разбогател сверх ожиданий в результате успешной пиратской экспедиции Фрэнсиса Дрейка.  Везение соперника казалось де Веру незаслуженным, недаром он вставляет в поддельное письмо Оливии ядовитое замечание, иронический смысл которого понятен всем, кроме Мальволио (II.5):

«...одни рождаются великими, другие достигают величия, к третьим оно нисходит».

Эдвард де Вер несомненно считал Мальволио одним из тех, к кому незаслуженно «снизошло величие».

Друзья и сторонники Кристофера Хэттона не замедлили ответить Эдварду де Веру ударом на удар. После показа в 1580 году «приятного причудливого творения Вера» в 1581 году вышла в свет книжка Барнаби Рича «Прощание с военным ремеслом», посвящённая Кристоферу Хэттону.  В этой книжке Рич с оттенком пародии описывает некоего английского джентльмена, в котором узнаётся де Вер[180].  Описанный английский аристократ в произведении Рича появляется на улицах Лондона верхом на лошади, одетый в женские, французские одежды, вероятно, изображая французского соискателя руки королевы Елизаветы, Франсуа де Валуа.

Другой подопечный Хэттона Уильям Рэнкинс в 1587 году атаковал актёрскую профессию в своей книге «Зеркало монстров», косвенно задевая  де Вера,  а на следующий год выпустил памфлет с посвящением своему патрону Кристоферу Хэттону, под названием «Английская обезьяна, подражание итальянцам, по стопам Франции». Памфлет высмеивал английских подражателей иностранцам. Нетрудно догадаться, в кого метил автор, конечно же, – в Эдварда де Вера. Забавный поворот в жизни Рэнкинса состоял в том, что после смерти своего патрона в 1591 году он сам встал в ряды тех, кого прежде высмеивал, то есть начал писать пьесы для театра, по принципу «Не в силах побить их, стань одним из них», как метко заметил Уильям Фэрина.

Не один только Кристофер Хэттон повинен в возникновении такого яркого образа, как Мальволио.  Это собирательный образ, и Эдвард Холмс считает, что кроме Хэттона, ещё два человека послужили для него моделями: сэр Фрэнсис Ноллис и его сын сэр Уильям Ноллис.

Сэр Фрэнсис Ноллис занимал должность Капитана королевской охраны до Кристофера Хэттона.  Комната Фрэнсиса Ноллиса располагалась рядом с опочивальней придворных дам, и это соседство мешало его спокойной жизни.  Он жаловался, что

«они имели обыкновение резвиться и взвизгивать по ночам, так что о сне и научных занятиях ему и мечтать было нечего». 

Однажды ночью он не выдержал и промаршировал в их комнату в одном ночном белье с книгой в руке и очками на носу, при этом он гневно обратился к нарушительницам ночного покоя на латыни[181].  Ночной приход Мальволио, прервавший весёлое гулянье сэра Тоби Белча и его друзей, похож на вторжение Фрэнсиса Ноллиса в опочивальню придворных дам. 

К 1600 году, когда сын Фрэнсиса Ноллиса Уильям сменил своего отца на посту Придворного Управителя, не только леди, но и джентльмены стали создавать ему проблемы.  Так в его бытность Придворным Управителем произошёл следующий случай: однажды граф Саутгемптон и Уолтер Рэйли засиделись допоздна, играя в карты. Уиллоби, который отвечал за освобождение приёмного зала после ухода королевы Елизаветы ко сну, никак не мог уговорить их оставить помещение.  Он даже перешёл к угрозам, собираясь вызвать королевскую охрану, чтобы выполнить свой служебный долг. Вспыльчивый Саутгемптон ударил добросовестного королевского слугу. Если следовать уставу, за подобные действия оскорбитель мог лишиться своей правой руки.  Но Саутгемптон отделался тем, что разгневанный Уиллоби вырвал из его шевелюры клок роскошных волос, и противники были квиты.  Таковы были нравы обитателей и завсегдатаев королевского Двора, хорошо знакомые Эдварду де Веру.  Моделью поведения в доме Оливии послужили быт и манеры Английского королевского двора.

И другие ниточки тянутся к де Веру.  Острая на язык и ловкая на выдумки, камеристка Оливии Мария напоминает сестру Эдварда де Вера Мэри, которая также послужила прообразом Катерины в «Укрощении строптивой».  Недаром, сэр Эндрю Эгьючик называет Марию «строптивой красавицей» (“fair shrew”, I.3).  А сэр Тоби Белч – это «Петручио 20 лет спустя».  Родственник Эдварда де Вера (муж Мэри Вер) Перегрин Берти, бравый лорд Уиллоби, внёс свою лепту, вдохновляя Эдварда де Вера на создание образа сэра Тоби Белча.

***

Примечания.
159. Аникст, «Шекспир», глава 7 «На рубеже двух веков», раздел «Кембридж потешается над писателями и актерами».
160. Аникст, «Двенадцатая ночь» (том 5 ПСС).  Послесловие.
161. Аникст, «Двенадцатая ночь» (том 5 ПСС).  Послесловие.
162. Clark, стр. 364. См. также Davis.
163. Послесловие к переводу «Двенадцатой ночи» М.А. Лозинского. ПСС в восьми      томах. М.-Л.: Издательство "ACADEMIA", 1937, т. 1.
164. Farina, стр. 82.
165. Гилилов, стр. 262-265.
165B. Имеются в виду анонимные пьесы “Сильванус” (Queen’s college, January 13, 1597 по новому стилю), “Хиспанус” (Queen’s college, before March 23, 1597) и “Маккиавелус” (St. John’s college, December 1597). Автором «Маккиавелуса» литературоведы считают Д. Вайбурна (D. Wiburne), студента колледжа Св. Иоанна.
166. Sykes, стр. 67-68. Сайкс цитирует Боаса. См. также Boas, Frederick S., University Drama in the Tudor Age (Oxford, 1914, reprinted New York, 1966), стр. 294-296.
167. Sykes, стр. 68.
167B. Smith, G. C. Moore (ed.), Laelia, A Comedy Acted at Queens’ College, Cambridge, Probably on March 1st, 1595 (Cambridge, 1910).
168. Брандес, глава ХХIХ.
169. Farina, стр. 83.
170. Feast of Fools. См. Farina, стр. 83.
171. Здесь и далее изложена версия создания  «Двенадцатой ночи», предложенная Эдвардом Холмсом. Holmes, стр. 118-134.
172. Гилилов, стр. 272.
173. Ward, стр. 203-204.
174. Holmes, стр. 129.
175. Porohovshikov, стр. 272-273, 278-279, 287-288.
176. Sparham.
177. Whittemore, стр. 8.
178. Holmes, стр. 131.
179. Holmes, стр. 132.
180. Farina, стр. 84-85.
181. Holmes, стр. 133-134.


*********************************************************
<> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <>   
*********************************************************