как

Семантика — это моя вилка в глазу (или – в ж*пу раз?), а поле — моё бедро, разорванное на куски гиперонимами, которые шепчут мне во сне: «Раздевайся, иерархия!», орут в ухо: «РАЗДЕВАЙСЯ, ШЛЮХА! РАЗДЕВАЙСЯ, ПРОШМАНДОВКА! РАЗДЕВАЙСЯ, Б**ДЬ!» Я строю мир из перифразов, как из обломков зеркал, и каждое слово — это крик, застывший в словаре, как сперма на странице толкования. Значения цепляются друг за друга зубами, впиваются в родо-видовые связи, как в плоть, и рождают смыслы, похожие на вырванные ногти. Я не выбираю слова — они выбирают меня, раздирая сознание на семы, на куски, на крики: «Да! Больше сем!» Поле — это не структура, это оргия абстракции, где глагол трахает существительное, а прилагательное смотрит и плачет. Я вижу, как понятия спариваются в темноте языка, рожая группировки, которые живут без меня, без тебя, без разума — только в пульсе сходства и противоположности, в этом сладком насилии значений. Дефиниция — мой хлыст, а грамматика — рабыня, привязанная к столбу синтаксиса. Я не описываю лексику — я насилую её, пока она не выдаст мне свой скрытый компонент, свой секретный сок, свою истину, извивающуюся, как змея в чулке. Слова не хотят быть понятыми — они хотят быть разорванными, обнажёнными, изнасилованными смыслом до тех пор, пока не останется только крик: «Ещё! Ещё иерархии!» И тогда, в этом хаосе, в этом диком танце сем, в этом кровавом вальсе дефиниций, я нахожу своё поле — не как категорию, а как рану, из которой сочится реальность, густая, как сперма, тёплая, как боль, бессмысленная, как любовь.