Позывной Хохол

Воздух был холодным и влажным, пахнущим талым снегом, речной гнилью и гарью. Гвардии старший прапорщик с позывным «Хохол» прижался спиной к стене разрушенного дома, стараясь поймать дыхание. Вокруг стояла звенящая, обманчивая тишина, которую время от времени рвали одиночные выстрелы или отдалённые взрывы. Он снял каску, провёл рукой по мокрым волосам и посмотрел на небо. Сквозь разорванные облака проглядывало бледное, но уже по-весеннему яркое солнце.
Его взгляд скользнул по окрестностям, и сердце сжалось от щемящей боли. Эта земля должна бы быть прекрасной. Он знал это по картам, по рассказам. Херсонщина. Край двух морей – Азовского, ласкового и мелкого, и Чёрного, сурового и бескрайнего. Где-то там, за десятки километров, они встречались, омывая песчаные косы, на которых сейчас, наверное, гудел ветер, и чайки кричали над волнами. Край вольных степей, которые вот-вот должны были взорваться ярким ковром из тюльпанов и маков.
Но здесь, в Крынках, была лишь мёртвая, израненная земля, являвшая прежнюю красоту лишь обрывками: в хрупкой ветке вербы, пробивавшейся у покорёженного забора, в чистой синеве неба, отражавшейся в луже меж колдобин от снарядов.
Украинские хаты, когда-то выбеленные, с аккуратными палисадниками, теперь представляли собой груды кирпича и торчащие, как рёбра, балки. Купол храма был пробит снарядом, и в прорехе зияло небо – словно Бог отвернулся от этого места. Фасад школы, на котором детской рукой было мелом нарисовано солнце, был изрешечён осколками. Обрушившийся детский сад, игрушки в котором засыпали штукатурка и битое стеклом.
«Сын России». Так его называл замполит батальона. Он, русский воин из Пензы, стал щитом здесь, на исторической русской земле. Как когда-то его дед стоял под Курском. Тот пошёл воевать против фашизма, Ему пришлось биться с возрождённым злом.
Когда он смотрел в глаза пленных «киборгов», в них был тот же, как в сороковые у тех, блеск ненависти, тот же фанатизм. Война представлялась ему абсурдом, каруселью, которая всё возвратила на прежние круги, сменив лишь названия и формы.
Перед отправкой мать, плача, шептала ему на ухо: «Вернись, родной…». Он кивал, стараясь не смотреть ей в глаза. Он уже тогда понимал, что не может дать такого обещания. Он принял этот крест – крест солдата. Суровое призвание умирать в чужих полях, в чужих сёлах, за чужие, как ему говорили, интересы. Но он чётко и трезво понимал, что он идёт очищать свою русскую землю от коричневой чумы, которую вновь взрастила толерантная Европа.
За последние дни его БМД-4 выезжала несколько раз. Не для атаки, а для прикрытия. Тридцатитонная махина подползала к передовым позициям, чтобы они огнём автоматов и пушки могли дать своим ребятам возможность отступить, перегруппироваться. А потом начались страшные рейсы – за ранеными. Он видел, как механик-водитель, стиснув зубы, вёл машину под шквальным огнём, а салон наполнялся стонами и запахом крови. Хохол отдавал команды, его лицо становилось каменным, а внутри всё кричало от ужаса и ярости.
И тот выезд был таким же. Поступила команда: подобрать группу, попавшую под миномётный обстрел. Боевая машина десанта с рёвом выскочила из-за укрытия и понеслась по изрытой воронками улице. Они уже почти достигли места назначения, когда с неба, словно чёрная хищная птица, спикировал на них дрон-камикадзе. Механик-водитель резко рванул в сторону, но было поздно.
Оглушительный удар, грохот, звон разорванного металла. Хохол почувствовал, как горячая волна обожгла лицо, а потом – ничего. Тишина и мрак.
Очнулся он от резкой боли во всём теле. Его тащили за ремни разгрузки из горящего остова машины. Сквозь дым он увидел лицо санитара с марлевой повязкой на лице. Сознание плыло, мир распадался на отдельные кадры: чёрное небо, языки пламени, склонившийся над ним медик.
Он собрал все свои силы, чтобы сказать что-то. Не про мать, не про дом. Что-то самое простое, самое важное, что связывало его с той, другой, далёкой жизнью. Что-то, что объясняло бы, кто он и откуда тут взялся. Он посмотрел воспалёнными глазами в лицо санитара и прошептал хрипло, с усилием выталкивая слова:
– А мы… из Пензы…
Рука, державшая капельницу, дрогнула. Санитар что-то крикнул в ответ, но гвардии старший прапорщик уже ничего не слышал. Его сознание снова уплывало в темноту, унося с собой образы далёкого города, своей семьи и родителей, которых, он больше никогда не увидит.

Антон Хрулёв, член Союза журналистов России,
ветеран боевых действий,
в настоящий момент – участник СВО