Вода живая

В ладонях донести до полотна
Глоток воды, в которой
Оживают краски,
И мрак, и тень, и свет -- тогда
Всё излучает силу
Существования.

Пред нами немые говорят,
Глухие слышат,
И видимо неявное становится
Слепому посетителю музея,
Что по дороге не заметил
Светящее сиреневое небо
И синий пламень воздуха,
В котором горят прохожих лица,
Так что на коже тленной проступают --
Судите же, ужасно иль прекрасно --
Да, очертанья их души
В сияньи нелюбви и вселюбви,
В том тайном деле жизни,
Для коего нет будней,
Ведь каждый час быть может
И смертью, и возрождением,
Невидимыми,
Как боль или блаженство.

Невидимыми...
Мы можем притвориться,
Что живое, но смертное не видим,
Но бессмертью никто не может лгать,
И потому в шедеврах
Особой краской незримого
Пропитаны все краски.

Она живая
И притечь из внешних вод не может,
Но только изнутри творящего
В чудесном сочетаньи
Всех сил его и всех нектаров сердца,
Смоле подобно
На ароматном дереве
В день солнечный,
Когда до сердцевины прогрето всё
И новое кольцо на дереве
Не столько время значит,
Сколько силы, 
Прорыв внутрь почвы
И прорыв вглубь неба.

Скорбь на чертах портрета,
След жгучего огня
Непроходящей боли,
Как и сколько уж длящейся,
И взгляд мучения,
Взгляд жгучего огня.

Иль это скорбь иная,
Скорбь как стадия последняя
Блаженства, столь всеохватного,
Что в нём и грусть, и радость
Соединяясь, так сладко мучают
Снова и снова грустною радостью
И радостною грустью?
Душа горит, всецело яркий мир.

По силе противоречий
Распознавай великодушие
И по пронизанности чувств
Распознавай глубины.
Не всякому творящему воды хватает,
Чтобы исполнить краской
Некий взгляд иль линию,
Иль жест, или движенье,
Иль только тень,
Иль, может, только точку?

Ведь мертвою вода бывает тоже:
Когда не жертвует собой творящий,
Коль медлит душу
На жертвенник сложить,
Поверить Небу ли,
Что нет в душе ущерба,
Ведь в жертву
Лишь худое не приносят?

А коли каплю родящейся смолы
Бог не согреет,
То в холоде её
Как вечному ожить?
Ведь вечное нам зря
Холодным кажется.
Лишь таково оно,
Когда мы сами холодны
К бессмертной красоте его.
Не в строгости она музейных залов,
Во взгляде пламенном жильцов их,
Которые так много знают
О нас самих,
Впервые видя нас.