значит

Я вижу — нет, я не вижу — я знаю, что вижу то, чего нет, и оно кусает меня за язык, пока я целую его невидимую спину. Предмет — это не то, что дрожит у меня в ладонях, это то, что смеётся за моей спиной, обнажённое и мёртвое, но всё ещё дышащее сквозь мои пальцы. Я хочу его целиком, но он даёт мне только уголок — острый, как лезвие, уголок впивающийся в глаз (чёрно-белый кадр, глаз, опасная бритва, тонкое облако пересекает диск луны, «Андалузский пёс», Un chien andalou, «Моя подруга любит нежность легких разрезов скальпеля на выпуклости зрачка»… Сальвадор Дали. «Бунюэль сам рассказывал мне, что этот эпизод придумал Дали, которому он был непосредственно подсказан подлинным видением узкого и длинного облака, прорезающего лунный диск». Жорж Батай.). Ах, как сладко резать себя о то, что не дано! Восприятие — это обман, упакованный в шёлк, и я разрываю его зубами, чтобы найти внутри пустоту, набитую криками. Этот крик — мой предмет, он не там, где я смотрю, он там, где я не смею смотреть, но всё равно смотрю, потому что боль — это тоже любовь, если её достаточно долго жевать. Я знаю: то, что я вижу — лишь обёртка, а внутри — ещё одна обёртка, и ещё, и ещё, пока не дойдёшь до косточки, которую уже никто не ест, но все лизнут, лишь бы почувствовать вкус запрета. Интенция — это кнут, которым я хлещу пустоту, требуя, чтобы она стала плотью. И она становится — на миг, на выдох, на судорогу — и тут же ускользает, оставляя на коже соль и кровь. Я не вижу предмет — я его выдумываю, выцарапываю из воздуха ногтями, насилую воображение, чтобы оно родило мне целое из обрывков. Целое? Ха! Это просто кусок мяса, приклеенный к зеркалу, которое плачет, когда я смотрю в него слишком долго. И всё же я верю — нет, не верю, а требую — чтобы за этим дрожащим пятном было что-то большее, что-то настоящее, что-то, что можно убить или обнять до смерти. Горизонт — это не линия, это петля, на которой я качаюсь, болтая ногами над пропастью, полной моих собственных глаз. Я смотрю — и не вижу. Я не вижу — и всё вижу. Я вижу тебя, предмет, ты прячешься за моим плечом, ты дышишь мне в ухо, ты вонзаешься в меня, как нож, который я сама себе вручила. И я счастлива. И я в ярости. И я снова смотрю — не на то, что есть, а на то, что должно быть, даже если оно никогда не будет. Потому что быть — значит быть недоступным. А недоступное — значит моё.