Рассказ. Поездка к Шукшину

                Анатолий Статейнов.

               

               
                Поездка к Шукшину.

  В Сростки мы приехали рано,  по темноте, хотя заря  уже  просыпалась на горизонте.   На знаменитой горе Пикет  ободья ночной черноты размывало, расталкивало, гасли звезды. Розовая полоска еще не рвала темноту, просматривалось  мутно, как улица через засыпанное дождем  окно.   Наконец, Пикет обозначился на фоне неба.  Засветлело над ним, потом поплыли желтоватые краски, из них выкипели бардовые тона, рождался день. Слово родиться, рождаться, от главного и первого славянского бога Рода. Я и не знал об этом до пятидесяти лет. У нас теперь нет многотысячелетней веры.
 Остановились напротив музея-заповедника  Василия Шукшина, я тут бывал раньше, знаком с селом.  Повел своих спутников  к памятнику Василия Макарыча,  мы положили  у подножья букет полевых цветов. Потоптались на росистой траве, повздыхали. Нарвали  цветы мы еще вечером, на перевале, когда ехали по дороге Белово – Барнаул.  А потом добавили к букетику несколько веточек  во всю цветущей гречихи.  Чудесные цветы у гречихи на Алтае: пахнут медом, хлебом и женщиной, что ли? Особенно ночью, гречиха завораживала запахами, когда  неслись мимо бескрайних  полей. Благо встречные машины ночью редкие. Протрещит какая-нибудь и снова с час никого.  Не выдержали, остановились. Поманила зарождающая жизнь в гречихе.  Такие ее запахи, только во время опыления цветов, когда манит она пчел и других насекомых.  Любовь всегда должна заканчиваться рождением.  Зашли в ковер посевов. Мама, милая, какая это благодать, алтайская гречиха.
    Первая роса выпала и напитанные влагой цветы манили свежестью. Минут пять всего постояли на поле, а так загорелись энергией алтайской земли, будто лет по двадцать с плеч скинули. И про полудрему забыли и про тяготы далекого путешествия. Божьи цветы, с ангельским  запахом.
    Возле музея уже гуртились машины. Кто в машине отдыхал, кто палаточку сообразил.  Все, как и мы, приехали,  на шукшинские чтения. Поговорить с Василием Макаровичем, пообщаться с теми, кто также его любит. По большому счету мы все здесь были единомышленники. Нас сделал такими Шукшин.
    По номерам определяем приезжих:  Тува, Красноярск, Иркутск, Томск, Новосибирск, Екатеринбург, Москва. Стоят  машины  даже с иностранными номерами.  В том числе из Китая и Монголии. Знают и любят там нашего гения, кто вот только им переводит  Василия Макаровича.
  Заснуть  не получалось, я стал рассказывать   брату Вани и брату Валентину, Паше Злотнику, племяннику и заодно  нашему фотографу,  разные истории, которые  вычитал или слышал о Шукшине.
    Мама его, Мария Сергеевна, часто  вспоминала, что сын  любил читать. Она ругается, а он зажжет свечку, одеялом накроется  и читает.  Уж как она его не приструнивала. И книги отбирала, и свечек лишала,  все равно книгой жил.  Удивляюсь аккуратности и терпению детей того времени. Я специально покупал  в Уярской церкви восковую свечечку потолще. Накрывал  ее одеялом, пробовал читать. Чуть  одеяло не сжег, а мне было сорок. Дымища. Хорошо живу один, некому было поучить  уму –разуму за одеяло.
  Он мать любил. Повзрослел, понимал,  она сделала для него как никто другой.   Мама чувствовала: у сына особая судьба, и небо на его стороне. Как могла,  копила деньги для него . Он  тянулся к знаниям. Первой опорой на  скользкой и ухабистой  дорожке к  творчеству была мама.  Человеку из глубинки совсем не просто стать признанным в Москве.  У одного из сотни может и получится, кто  очень стремится к свету. Василий Макарович сумел  выложить в столице свою тропинку  к признанию, берега её духовности ещё только разгораются,   их долго будет видно. Свою жизнь  Шукшин не ухрюкал на пустяки, на слезы о горькой участи России и судьбе нации, он боролся. Как мог. Звал Русь искать свои дороги к светлому будущему.
   Когда  захотелось ехать  в столицу и поступать на режиссерский факультет, мама корову продала и дала  денег. Мама его часто выручала деньгами. Помню, как - то нашел письмо Шукшина  Марии Сергеевне, где он «ругался», зачем она купила ему пальто:  лишнее это! Дескать, балуешь сына, у меня шинель есть. Зиму спокойно бы проходил и в ней. Потом просит в этом же письме: а валенки ты мне пришли. Москва Москвой, а валенки надо. Надо, конечно, куда без валенок и без пальто тоже. Легко понять, на самом деле он очень благодарен матери за пальто.
   Босиком в морозы по Москве не побегаешь, хотя в то время вряд   
ли кто по ней уже ходил в валенках, кроме Шукшина. «Цивилизация» наступала. Валенки не устояли перед сапожками и полусапожками. А жаль, деды наши в них ходили, на десятки лет больше нас жили.
   Потом  Василий Макарович   разжился белыми  бурками. У нас в Сибири   они считались показателем  достатка человека.   Хорошо помню, как в шестидесятые годы Сибирь   щеголяла в этих бурках. Любого председателя колхоза, к примеру,  в авторитет не брали, если  без бурок. Председатель  без бурок, все равно, что перед тобой поставили  несоленые щи. Если и одолевал аппетит, сразу пропадет.
   Случись, в деревенский дом заходили два гостя, того, кто в бурках, только по имени отчеству и на лучшее место за столом. А кто без модной обуви, особо не церемонились.
  - Вань, ты вот тут, с краю присядь, а то еще гости будут, хоть бы усадить, не обиделся бы кто?
  Обидится ли Ваня, в голову не брали, он ведь в валенках.   На всех фотографиях Шукшина первых лет его работы в кино, шестидесятые годы двадцатого века,  он в этих бурках. В нашей Татьяновке их имели два человека. Родной брат мамы Иван Андреевич и председатель колхоза товарищ Лелюшкин. 
  Безденежье в Москве  Шукшина часто  поджимало,  нужда припекала,  просил у мамы помощь. Скорее всего, и не просил, она сама чувствовала, как сын живет, в чем нуждается? Поддерживала. Зато и Василий Макарович  помогал, когда деньги  у него появились. И маме, и сестре. Дом матери новый купил, баню  с ней построил. Хоть и сам рубил, а все равно баня в расходы выходила. Котел под воду купи. А это минимум пятерка. Лес на сруб, стекла на окно. Двери у столяра закажи, скамеечки в баню и  предбанник.  Все с копеечки начинается.  Сотворенная им баня и сейчас стоит во дворе купленного им когда-то для матери дома. Но без предбанника. Не знаю почему. Где же посидеть между парными. Отдохнуть, дух перевести.   Тем более они с Бурковым там шампанское и воду пили. Вернее водку пили, а шампанским закусывали.
  Василий Макарович старался хоть как-то отблагодарить маму  за помощь.  Вот выдержки из его письма Марии Сергеевне.
  - Мама, я вышлю тебе 500 рублей.  Это вам пополам с Наташей (сестрой, примечание А.П. Статейнова) по двести пятьдесят рублей.  Пусть она возьмет на дорогу рублей 100-150, остальные положит на книжку.  Как только получишь деньги, дай телеграмму.  Как только она получит, пусть доедет до Бийска и купит билет в вагон «Бийск-Москва».  И сразу же даст телеграмму, какого числа она прибудет в Москву.  Или я выскочу или попрошу кого-  нибудь, чтобы её встретили и посадили на поезд «Москва –  Феодосия». Ехать вообще нужно так, «Бийск- Москва – Феодосия – Судак.».  В каждом пункте  я или кто-то другой её будем встречать.  Мой адрес: Крым,  город  Судак, киноэкспедиция  «Мальчик у моря». Шукшину.
  Мама, перешли ей это письмо. Жду их  не дождусь, тут море рядом, где я живу. Ребятишки, да и она сама, наберутся здоровья  лет на пять. Пишите мне сразу.
  Такое вот  откровение, и без подсказок видно, как поет в этот момент сердце Шукшина.  Самое сладкое  в жизни,  самому даришь, а не когда тебе подарок вручают.  Подарил –  сам себя осчастливил. Безмерно и навсегда.
  Нам это послание Василия Макарыча  матери  много  рассказывает о душе и сердце Шукшина. Как он любил своих родных, да и всех остальных людей! Знал, что родные нуждаются в деньгах, добился - таки своего момента – выручил. Пятьсот рублей по тем временам –  очень, очень солидные деньги.
   Одна из бывших директоров музея, Галина Викторова Овчарова рассказывала.
   -  Он весь свой заработок отдавал семье, - делил между матерью и сестрами. Он чувствовал свой долг перед женщиной, которая дала ему жизнь, продала все, чтобы он поехал в Москву. 
    Я это по своей семье могу сказать. Мама получала дояркой 60 рублей, а отец, конюхом – 70 - 80. Семьей в семь человек на эти деньги жили, ещё и учились.  Мы четверо – в школе, старшая сестра в техникуме, в Красноярске. Маме с папой почти четыре месяца требовалось эти пятьсот заработать.
    Отзывчивый человек был Василий Макарыч, щедрый, добрый. Не задумываясь, подарил пятьсот рублей,  состояние. А ведь у самого семья была, еще алименты платил. Он деньгам не придавал большого значения, зато подарки делать любил.
    Не случайно на железной ограде музея в Сростках  кто-то повесил надпись из писем Шукшина взятое: « Люди, милые люди, здравствуйте». Прочитаешь и задумаешься: как велика Русь и  богата на таланты.  А сколько у нашего народа сердечности и добра? Всем  хорошим небо напитало Шукшина, чтобы люди  на земле века видели, что такое русский характер.
 Попутчики мои,  тоже  не без образования. Ваня, брат мой и самый лучший друг, окончил медицинский институт, возглавлял отделение гинекологии в Минусинской городской больнице.   Был добрый и интеллигентный человек.   Валя – всего лишь сельскохозяйственный техникум.  И работал он всегда с перерывами, больше с детьми сидел, гантелями занимался, на гитаре для тренировок играл.  А жены кормили семью.  Братан мой Валя восемь раз женился. Последняя свадьба, в шестьдесят два года, когда он  со студенткой Красноярского педагогического университета брак заключил. Ей девятнадцать было. Два года всего прожили, убили Валентина. За чужую девушку на остановке заступился. 
   Слушали меня братья охотно, им интересно, я больше о талантливом сибиряке знаю, только что выпустил   фотоальбом о Шукшине из серии «Достояние России».   Разных тонкостей о знаменитом писателе мира понаходил уйму.  В архивах работал, в  музее Шукшина. Здесь прямо, в Сростках.  С людьми, кто Василия Макарыча  знал,  разговаривал. А их все меньше и меньше. К сегодняшнему дню вообще  единицы остались. 
  С рассветом машин у музея  прибывает. Всем интересен Шукшин, всех к нему тянет. Скоро вся площадь   забита автомобилями. Милиция приехала ровно в восемь утра, просит  поставить машины на специальную стоянку возле села, иначе народу к Шукшину не пройти. Порядок есть порядок, подчиняемся. И гордость берет – праздник Шукшина получится, главное,  все кто хотел с ним пообщаться,  приехали. Это тысячи.
 Мы не с пустыми руками на Алтай  прикатили, привезли  только что изданный  фотоальбом «Горький вкус калины». Он полностью о  Макарыче. И хотя работа моя, читаю его письма и реплики -  на глазах слезы: какая трудная у Шукшина жизнь была? Голубое наше небо, расписало ему судьбу мученика. Но при этом подарила характер мужа. Он не терпел, сражался, не за себя – за Россию. За нас с вами. Потому книги его и фильмы  так долго и живут, и еще сколько жить будут – одно Небо ведает.
  Вот как вспоминала о Шукшине его односельчанка Зоя Сергеевна Николаенко.
   - Детство у него полуголодное. Все мы тогда плохо жили.   А уж смирный был.  Мать, бывало, отведет его к бабушке, посадит на лавочку у печки, он и сидит.  Вечером они с сестрой  Натальей придут домой. А если мать еще не дома, прямо у крыльца свернутся клубочками и ждут ее.
    Как-то, когда он уже режиссером был, нас собрали в клубе, Вася Шукшин хотел выбрать песни для фильма «Печки-лавочки».  Мы запели, а у Васи смотрю желваки ходят…  Так ему эти песни душу бередил. Слушает и плачет.
    Слушал и плакал. Гений он и есть гений. Видел он у этих песнях что-то большое, значимое,  родное. О чем мы никогда не догадаемся. Рассказываю друзьям об этих воспоминаниях, а  тоска давит. Такая  была душа тонкая, талантище.   Не из тысяч, из миллионов  подобный художник один раз в  сто лет родится. Может и в двести. А вспоминают таких тысячи и тысячи лет.
   Еще раз подчеркнем, маму он сильно любил. Рассказывала его режиссер Ренита Григорьева, как-то вместе с Шукшиным они  шли к нему домой. Только что приехали в Сростки.  У Шукшина в руках чемодан. Чем ближе к дому, тем сильнее убыстрял шаг Василий Макарович. Потом, подходя к  калитке, бросил чемодан и побежал. « Мама, - зовет, - мама!» И слез  не стесняется. Обнялись с матерью, будто век не виделись.
     Мама у него - обыкновенная деревенская  женщина. Кормила детей сама, кто еще поможет. Так случилось. Где-то на парикмахера выучилась.  Могла польку стричь, полубокс, ещё чего-то.  Авторитет в деревне парикмахер. А потом сын у ней поднялся на весь Советский Союз, потом на весь мир.  Талантливым оказался.  Ох, как измотало его это признание. Сколько он здоровья потерял, чтобы работать в кино?
 Известно,  чтобы заносчивая и пустозвонная Москва тебя  в свои ряды приняла, могучим талантом ты должен быть, иначе затопчут, осмеют. Там научились сворачивать головы способным. Многие одаренные  из глубинки и до смерти своего признания не сподобились. Зато пустозвоны эти в Москве, как осы возле с сахара, плясали и пляшут от счастья. Если видят у чужого талант, зажалят. Сразу до смерти, вспомним Есенина. Пока не убили, не успокоились. Шукшина также.
   Зачем серости тот, кто ярче её?  Плесени солнышко и чья-то счастливая улыбка – смерть. Проще всю жизнь в сырости и сумерках. А если рядом кто-то потянулся к солнышку, мигом подрежут и ножки, и голову. Солнышко для них  – что-то вроде большого пожара.
   Мария Сергеевна тяжело переживала  потерю сына. И ещё больше, что не похоронили её родного сыночка в Сростках.  Ей так хотелось, чтобы после её смерти они лежали рядом.  Но, говорят,  женушка его постаралась, она ненавидела Сростки.   Для России его могила в Сростках в тысячи раз нужней была. Лежит же Виктор Петрович Астафьев в своей Овсянке. Валерий Золотухин в родной деревне на Алтае.
    До самой смерти   мама не успокоилась. Все спрашивала себя и небо: почему и за что его в Москве5 положили?  В столовой местной померла, садилась за стол, упала, и не  вздохнула даже.
   Всякий раз, когда я приезжаю в Сростки, хожу на её могилку.  В этот раз вместе с попутчиками ходили. Святая, светлая  женщина, такой обязательно поклониться нужно. Её душа и сейчас в Сростках, все видит и слышит, по-прежнему печется о своих односельчанах. Чтобы это понять, нужно только прийти в её домик, где она  жила, и посидеть там на скамеечке, посмотреть с бугорка на село. Вы увидите не только Сростки, а всю Русь.  Я подолгу  задерживался на этой лавочке, не с чужих слов знаю. Посидел, подумал, вроде стакан самой целебной воды выпил.
   Музей для посещения открыли в десять часов. К этому времени, те кто приехал ночью, отдохнули немного в машинах, привели себя в порядок, пошли Шукшина смотреть.   Засверкали в залах музея вспышки и наших фотоаппаратов. 
 Мне всегда почему-то казалось, что худенький, невысокого роста Шукшин не смотрелся рядом со своей последней  женой. Это все равно, что хрустальную вазу отправили погулять по улице с кирпичом. Чуть повернулся кирпич не ловко,  и нет вазы. Так и хочется закричать: осторожней госпожа Федосеева, рядом с вами гений! Что толку сейчас кричать, раньше надо было.  Может, кто и кричал, обязательно были такие, но их не услышали, да и не собирались слышать.  Федосеева возле себя Шукшина для престижа держала. Не стало Василия Макаровича, она и не вздохнула, поклонников и без него много.  А ничего другого ей и не нужно больше. Всякие там раздумья, воспоминания о Василии Макаровиче – эти хлопоты не из её жизни…  Виктор Петрович Астафьев о ней лучше всех сказал. Читайте.
    Женитьба Шукшина на Лидии Федосеевой  это какой-то поворот судьбы. Неожиданный, роковой, кем-то придуманный.. .
  Но сам он, конечно же, так не считал, он любил последнюю жену. Наверное, крепко любил. Но сегодня, когда за десятилетия после смерти вся жизнь Шукшина разложена по полочкам, нельзя не отметить, что на талант Шукшина очень сильно повлияла его первая жена – Мария Шумская.  Она тоже от земли и могла бы мужу помочь в работе.
   Теперь уже нет ее на это свете, а мы с ней  говорили, когда в глубоких годах была Мария Шумская. В последний раз во время посещения Сросток, была у меня мечта побывать у ней. Познакомиться, поговорить, сфотографировать. Даже хотел помочь ей написать книгу,  название рабочее придумал: «Мой Шукшин», не случилось.  Старался, хотя  ничего с Шумской так и не получилось, годы не те, а заделок столько – писать да писать.
   Хотелось тогда же  сделать книгу о Марии Семеновне Астафьевой. Она похоронена на нашей, красноярской земле.  Это могучая женщина. Она талант мужа вынянчила, выпестовала и в свет выпустила. Без Марии и Семеновны Виктор Петрович бы звенел совсем по-другому, если бы вообще звенел.  Сподобил меня бог, хоть и второпях собранная, но такая книга в «Букве Статейнова» о Марии Семеновне увидела свет.  Только  ведь и Шумская – личность. Но она почему-то  постоянно отказывалась от встречи со мной. Даже когда мы приехали к ней в поселок, к дому, она не вышла. Проехали почти полторы  тысячи километров, стоим у крыльца, не выходит. Соседка ее два раза ходила уговаривать, потом показалась  и махнула рукой: чего боится, не пойму!   Пойдемте ко мне, чаю попьем, поговорим…
     Смерть Василия Макарыча – еще одна загадка для истории. Многие люди считают, что ему настойчиво помогали уйти на тот свет. Лично я в этом уверен. В том числе так думал большой друг Шукшина, борец, Алексей Иванович Ванин. Они познакомились на съемках фильма «Золотой эшелон».  Ванин тоже актер.
 - Я встречал его гроб в Москве, - вспоминал Алексей Иванович, -  Отснялся в фильме «Они сражались за Родину и улетел в Москву. Тогда основная моя работа была тренером сборной СССР по борьбе.  Мне позвонили: Вася помер.
   Взял ребят - борцов, поехал в аэропорт. Бондарчук был пепельного цвета. Шукшин лежал в запаянном металлическом гробу, а сверху – деревянный ящик. Мы оставили гроб в институте Склифосовского, строго наказали без нас не вскрывать.
 Хотели похоронить Васю на Новодевичьем, а в те времена для этого нужно было разрешение получить.  У Шукшина для этого чинов и званий не хватало.  Но дошло до Брежнева и он велел –  упокоить на Новодевичьем.  А когда приехали в институт, гробы  разломаны, Васю вскрыли.   Зачем, кто с ним и чего делал – не знаем.
   Три сторожа там, а когда вскрыли, кто, зачем  -  неизвестно. В том числе металлический гроб распилили. Искать нарушителей покоя Шукшина ни кто не стал. Потому, думаю, не все здесь чисто.  Он ведь хотел снимать фильм о Стеньке Разине. Ему предлагали снимать что угодно – продолжение фильмов «Ваш сын и брат»,  «Живет такой парень», но он думал о Разине.  С его талантом это была бы атомная бомба на хулителей России.
    О его убийстве говорили, да и сегодня говорят. Главная задача недругов  России – лишить нас духовности.  Когда мы станем стадом овец, тогда со страной можно делать все, что угодно. А чтобы сравнялись мы  с овцами, нужно совсем немногое – отправить на тот свет наших учителей, художников, писателей, историков. Убить лучших.  Однако, не помнят наши недруги истории, она рано или поздно, все равно откроет правду. И тогда мы все узнаем о подлости подлых.
   Приведу еще одно сомнение в его естественной смерти, его Александр Михайлович Калачиков высказал, - он хорошо знал Шукшина.
  - Он переиграл сам себя. Влез в кирзовые сапоги, а потом хотел скинуть –  а ему уже не дают.  «Печки лавочки», гармошки - балалайки – снимай. О Степане Разине, о России, о народе  сказать– этого не дали.  Он понимал, в чем причина,  а выхода не видел.
   В чем-то с ним можно согласиться. Так и ушел Василий Макарович, не довел до конца свои большие задумки. Но и того, что написал и в кино снял – для простого смертного  много.  Обычному человеку, если он не Шукшин, не меньше трех жизней на такое нужно.
   Вечером мы отправились ночевать на берег Катуни, в палаточный лагерь.  Его специально сделали для гостей средней именитости: писателей и журналистов из сибирской провинции, композиторов и художников, тоже сибирского разлива.
   Настоящие «гении» из Москвы жили в Бийске, в элитных номерах гостиниц, кушали дорогие блюда и запивали их божественными  винами, чтобы на следующий день говорилось  легче. Правда, равных с Шукшиным среди них  и быть не могло, но все равно «гении». Они за государственный счет в Сростки приехали.  Простакам, типа нас,  за ними не изловчиться.
   Сварили мы себе в походном котелке каши, достали из сумок сала и огурцы, редиску и домашний квас. В стане этом палаточном  коротали ночь в основном музыкальные коллективы, прибывшие в Сростки со всех концов Сибири.  Возле их автобусов  тоже затеплились костерки, а потом зазвенели песни. Это был не концерт,  волшебство. Звенели хрустальные девичьи голоса над рекой.  Звали к себе, горячили. И от этого звонкого девичьего огня ночь казалось теплой-теплой. И мы, не сговариваясь, ушли слушать девчат, выпить с ними крепкого чая, поплясать вместе у костра. Так ударить плясовую, чтобы река ещё веселей заговорила.  В миг  загорелся вечерними песнями, девичьими голосами брат мой Валя. Где он ночевал эту ночь, что, кому рассказывал – так, почти, и осталось тайной.  У Вали свой талант, всю жизнь был и оставался неутомимым бабником.
    Особенно долго не могли угомониться казаки из Омска. Сильные мужские голоса, как молитва о вечности, катились  в туманы над Катунью. А вслед за песней летело притопывание и присвистывание. 
  Создавалось впечатление, что где-то там, над Катунью, в ночном небе между звездами и туманом поют наши деды и прадеды, славят свою Россию, подбадривают нас.  А потом, расступившись над туманами, мостят новую  дорогу в будущее  матери нашей – Русью.      
    Мы с Ваней лишь чуть-чуть сомкнувшие в эту ночь глаза, очень жалели, что ночь оказалась такой короткой. С неповторимой красотой и такими чудесными песнями ни как не хотелось расставаться.
  И мне казалось, в этом вселенском священнодействии,  на наших глазах снова рождается сильная и могучая Русь. И если не в эти секунды шло её рождение, гордая Россия  все равно вспыхнет как самая яркая звезда на земле. Обязательно и в самое короткое время.  И намного скорее случится таинство, если все мы, каждый по своим возможностям,  будем помогать Руси. А если сделаем для Руси, каждый,  хотя бы четверть того, что сумел  Василий Макарович Шукшин – цены нам не будет. 
   Утром мы ещё раз забрались на Пикет, к памятнику Василию Макаровичу. Постояли, повздыхали. Пошли вниз, к машине.  Валя стал рассказывать, с какими красивыми и сердечными девчатами он познакомился. Особенно интересной  была молодая женщина Маша из Новосибирской области. Он там возглавляет сельский клуб, создала ансамбль и теперь гастролирует с ним по всей Сибири.
     - Понимаешь, они поют так, железным самому стать хочется. Чтобы и Русь  была такой же мощной.
      Бронзовый Василий Макарович смотрел на нас сверху и чуть заметно улыбался.               
     Василий Макарович Шукшин умер второго октября 1974 года. Точно известно,  в сердце России ударили  в каюте теплохода «Дунай», в которой  Шукшин  жил один. Режиссер все-таки,   начальник.
   Потом  долго   ходили в  слухи, что его убили. Подсыпали в кофе, которое писатель очень любил,  сильно  тонизирующее средство. Сейчас много ядов, которые  не оставляют в организме убиенного ни какого следа. Сердце Шукшина было слабым, изношенным, изболевшим, не выдержало  толчка,  и остановилось. Вот как говорила о его здоровье солистка  ансамбля из Сросток Зоя Сергеевна Николаенко.
 -  Когда снимали «Печки лавочки», Шукшин уже  весь выболел. Помню, назначили сьемки на рассвете. Мы приехали к дому, а Васи нет. Выходит его жена Федосеева, говорит: Сьемок не будет. Вася всю ночь на таблетках. У него и желудок болел, и сердце…
    Говорят, что подсыпать в кофе порошок мог кто-то из близких и  знакомых ему. Другие к нему в тот момент доступ  не имели. Последний, кто с ним разговаривал в ту ночь был актер Георгий Бурков. Они курили вместе на палубе, перед тем как разойтись спать. Он же  первым обнаружил и труп Макарыча.
   Кто-то  хорошо знал шаткое здоровье гения и все заранее рассчитал. Люди эти, убийцы,  очевидно, были объединены, уж слишком слаженно и привычно действовали.
    Гении  всегда наивны и доверчивы. У нации нет привычки вмешиваться в их личную жизнь, а стоило бы… Один Шукшин стоит больше, чем хорошо вооруженная армия. Его книги родили сотни, если не тысячи  поэтов и писателей. Его рассказы и киноповести – это вулканической силы пробуждение  отечественной культуры. Это одухотворенность  деревни и города, которая за годы хрущевской «оттепели»  оказалась выжженной в пепел.
   А как он поднял авторитет русского языка! Его переводили во всем мире и во всем мире удивлялись божественной образности нашего слова. Шукшина нужно было ценить, беречь, пылинки  сдувать, у нас  не получилось. Никто даже и не собирался этого делать. Зато у тех, кто заставил его замолчать, все сложилось как на аптекарских весах.
 Слухи о его насильственной  смерти живы, они и сейчас гуляют среди тех, кто  близок к литературе. В писательской среде России нет человека, который бы об этих намеках не знал.  Не думаю, что в слухах все правильно. Злые были и остались злыми, они не созидатели. Но может Шукшина позвало время, разобравшись, что  рожденный им гений слишком рано стал проповедовать волю. А уж чьими руками его забрать и каким способом -  решение Высшего Неба. Нет, нет, не подумайте, Небо не стало на сторону убийц. Им еще воздастся, а может и уже получили свое. Но Создатель почему-то не ударил руку, насыпавшую  Шукшину яд? 
    В расцвете творческих сил ушел человек, которому  мать с дыханием подарила талант.  Василий Макарович не сказал и половины того, что мог. Видел он то, что не способны разглядеть мы, простые смертные. И знал много, и в будущее заглянуть был способен. 
     Шукшин пытался вернуть сознание России на отеческие истины, пытался повернуть молодежь к правдивой истории -  не дали.  Он первым вслух заговорил о воле на Руси – не досказал, не дописал, не до играл свои роли в кино. Не успел сделать стремление народа к воле взрывом. А мог бы. Для этого его и послали на Землю. Но кто-то увидел возможности Шукшина и хорошо разобрался в том, что он делает. Зачем лукавым правда?  Отсюда и появилось решение заставить его замолчать. У палачей наших и на этот раз получилось.
  В последнее время многое складывается странно  и страшно. Только загорелась звезда талантливого человека, её стараются  потушить лукавые. Вспомним Пушкина,  Рубцова, Шукшина, Петухова, Чивилихина. Уверен,  места, вспомнить всех  талантливых, рано – рано ушедших не по своему сроку, в газете не хватит. Но наших светочей убивали и продолжают убивать У Рубцова даже сына убили, ничего от поэта не осталось и ни кого. Кроме стихов. Вот их-то враги Отечества не смогут вышелушить из нас никогда.
  Василий Макарович родился на Алтае в селе Сростки. Уютном таком селе на берегу Катуни.  Само село у подножья большой горы Пикет. Теперь там памятник Василию Макаровичу. На памятнике надпись: от русских людей…  Смелая эпитафия, особенно в наше время.
   В свое время жила легенда, что  Алтай и есть то самое Белогорье, с которого  начинается Русь. Вернее в древности когда-то появилось Белогорье. И ошибки тут нет. По всей Сибири тысячи лет жили наши прадеды – скифы. Белогорье – это их  мифы и легенды.  Они остались в нашем сознании. Посмотрите, сколько сегодня издается книг о скифах. Одни правду возвращают, другие снова и снова путают её.
  О Белогорье говорили, да и ещё говорят, как о духовном  чистилище. В  нем выходит из человека все плохое и рождаются  добро, нравственность и совесть, основные категории души  обычного человека.  Эти зарубки  не самовосхваление. Русь – мать всех народов земли. Но правда эта в истории умело спрятана злыми.
     Так и шло из тысячелетие в тысячелетие: русские не продадут, не обманут, не выдадут. Светлым мы были народом. Заморские гости удивлялись не только красоте, но и верности наших жен. Пожимали от непонимания плечами: почему русские не вешают на свои двери замков, а сундуки  с драгоценностями у них ни когда не заперты.
   - Разве они не боятся воров, - качали головами  пришлые. – Неужели у русских действительно нет воров?
   Они и удивлялись, и не верили, что русские искренне делятся с чужим человеком хлебом и солью. Пытались найти в этом корысть, когда не получалось, выдумывали её. Такое впечатление, что эти люди имеют только черную краску. Сами в неё измазались и нас наградили заразой. Сами умирают черными и хотят, чтобы  мы такими же уходили к Богу. Но эти усилия временны и немощны. Русь не победить. Ничего, что они сегодня на наших могилах пляшут и кривляются.  Завтра они уйдут в полное забвение, а правда останется. Бороться нужно, братья, за правду, изо всех сил.
     Бабка моя, покойница, Феодосья  Романовна в девичестве Чеснокова, светлая  и мудрая личность, считалась в деревне знахаркой и предсказательницей. В крови у нее была то ли чисто  чеченская, то ли турецкая кровь.  Из Орловской области ее в Сибирь привезли. Там звали не Федосьей, Фатимой. Но бабка приняла православие, считая, что нельзя быть в деревне белой вороной.  Зная, два писания и устно знакомая с Ведами, утверждала еще до Отечественной войны, что с Запада сила пойдет, это ещё не беда, а вот как с Востока двинет – то настоящая беда. На деревню останется по два –три человека, а на город – один. Но это будут русские. У меня нет оснований не верить родной бабушке. Потому на всякие потуги унизить Русь, добить её, смотрю с улыбкой - не получится.  Хотя вспомнишь смерть Шукшина, Талькова, Чивилихина,  Петухова, так и хочется закричать врагам нашим: что же вы делаете,  лучших отправляете на тот свет!
   Но история есть история. Пришли лихие люди, а с ними лихие времена: и воспитывать нас стали по-другому.  Народ изменился не в лучшую сторону. Теперь мы почти как все… Но рождались и рождаются неугасаемые звездочки,  которые  должны вновь согреть и вдохновить нацию. Один из них Василий Макарович.
    Небесной высота талант, та самая свечечка, чей огонек виден даже в глубине холодного моря. Его не тушат ни снег, ни ветер, ни хула черных людей. Нехорошего о Шукшине писали много, пытались пробовать  выдавить его из нашей памяти, не получилось. Жило и живет творчество Шукшина. То, что оно от бога, легко проследить по срокам. Василий Макарович  писал максимум десять лет. Но и за это время успел показать нам нас самих,  наши возможности и светлую сторону наших прошлых дел.  Так ярко, так мудро, что его повести становились сразу же в душах читателей неугасимым порывом к лучшему…
  Только не смирились недруги и завистники. Нет-нет, кто- то из них вновь пихнет острым шилом в его имя. Словно  хотят пропороть  в этом  гигантском полотне большую дыру, чтобы утопить Шукшина в Лете. Но что такое река, пусть даже и забвения, против океана гениальности? Не тратьте время, черные люди, не утонул Шукшин в нашем беспамятстве и уже не утонет никогда.  Забвение в памяти потомков, это для нас вами, не для него. Спрячьте свои ножи, они бессильны против гения. Всего десять лет писал он свои книги, а как показал характеры, души своих героев.
  В год смерти Василия Макаровича я работал ветеринарным фельдшером в своей Татьяновке. Все свободное время сидел за столом и писал. Меня публиковала  районная газета, и знал районный читатель. Зато сам я много читал книг, журналов, газет.  Как сейчас помню в «Литературной газете» некролог о Шукшине. Однако сам я в то время только слышал о писателе Василии Макаровиче Шукшине, видел его фильмы, но не знал  книг. Не подозревал  ни о каких подтекстах о его жизни.
   Деньги в кармане позвякивали, советская власть  правила,  я бы с радостью купил что-нибудь из Шукшина. И тысячи, тысячи других советских людей поступили бы также, но книг было не достать. Раскупали. Хотя и печатали его много, тиражи-то  выходили миллионные, по нынешним временам такого не встретишь. Но ведь их не хватало. В Татьяновской библиотеке была только его сказка «До третьих петухов». Тоненькая такая книжечка в мягкой обложке.  Зачитали её  быстро, остались мы совсем без Шукшина.
     А фильмы, пожалуйста, хоть сейчас перечислю наизусть; «Живет такой парень», «Калина красная»,  Печки-лавочки», «Ваш сын и брат»,  «Странные люди»… В нашу маленькую деревню привозили фильмы уже достаточно истертые, местами порванные и потому с пропусками, но мы их смотрели и смотрели. Частенько в зале плакали, особенно если шла «Калина красная». Периодически доставал свой носовой платок и я.
     Шукшин знал  потаенные струны души русского, ведал, как тронуть их и разбудить доброе. У него получалось достучаться до сознания. Пусть и не сразу, а через десятки лет после его смерти начинаем понимать, что он  хотел сказать. Его Иван - Дурак из сказки «До третьих петухов» разве не мы с вами? Куда послали, туда и безумно идем. За справкой, так за справкой, в пивнушку так в пивнушку. Дорога ли это в рай или наоборот – в пекло, даже не подумаем. Послали, значит нужно идти. И монахи, что в этой сказке пустили чертей в монастырь, разве не мы с вами? За стопку пустили…
   Что сказали, то и едим, детей своих травим химическими китайскими яблоками, химической, специально для России выращенной свининой. Только на одних антибиотиках и разных «удобрениях» кормят на западе свиней специально для России.  Идем, едим, запиваем отравленной водкой. Шукшин ждет, что когда-нибудь,  проснемся. Ведь того атамана казака с саблей, который спасал Дурака,  у нас уже нет и не будет. Надо самим научиться думать о себе.  Пора бы уж.  А вот сколько уже лет не получается.
    Первую книжку Василия Макаровича я купил в Иркутске, в тамошнем университете, это было, если не ошибаюсь, в 1976 году. Прочитал и ахнул: как точно Шукшин рисовал деревню. Какие живые у него люди, простые и понятные. Их и сейчас встретишь в Овсянке Астафьева, поселке Манском рядом с Овсянкой, где живет волшебный словотворец Толя Буйлов, моей Татьяновке,  Сростках Шукшина, …Мне кажется, книги Шукшина теплее и гостеприимнее, чем кинофильмы. Они как дом отца и матери, в котором нас всегда с  радостью ждут. Но он тратил и тратил уйму времени на кинофильмы, хорошие,  интересные, думающие. Хотел делать их ещё лучше. В итоге Василий Макарович не написал такую же уйму бесценных своих книг. Это тоже  философская кутерьма гениев, тратить свои силы не по назначению…
   Василию Макаровичу было предназначено стать для Руси не пророком и провидцем, а твердью, которая должна поддержать Русь в минуту её самого страшного обольщения.  Скорее всего, он этой твердью уже стал. И чем больше проживет Русь, тем значимее для неё будет Шукшин. Хотя ведическая философия утверждает, что ничего не разрушаемого в мире нет, хочется верить, что такая твердыня духа как Шукшин проживет ещё тысячелетия…
  Потом в Красноярском книжном издательстве вышла его книга «Калина красная»,  тираж 90 тысяч экземпляров. Но и этого тиража не хватило на трехмиллионный край, мне  книга досталась. В общем-то, по «Калине Красной»  я с Василием Макарычем и познакомился уже более основательно.
  Сегодня, когда прошло столько лет после его смерти,  можно смело утверждать, что он относится к той десятке великих  писателей двадцатого века, которая оставила свое творчество великому народу  на века: Шолохов, Есенин, Рубцов, Шукшин, Астафьев, Распутин,  поэт Юрий Кузнецов, Василий Белов, Твардовский. Их судьбы и дела так замешены в культуру русской словесности, что останутся с нами навсегда. Да не только с нами, со всем миром. Найдите мне крупную библиотеку мира, которая  бы не  имели Шукшина, Астафьева. Есенина …?
     В предисловии к одной из книг Шукшина, изданной в Красноярске,   умные редакторы поставили эпиграфом его замечательные слова:
 -  Русский народ за свою историю отобрал,  сохранил, возвел в степень уважения человеческие качества, которые не подлежат пересмотру:  честность, трудолюбие, совестливость, доброту…. Мы из всех исторических катастроф вынесли и сохранили в чистоте великий русский язык, он передан нам нашими  дедами и отцами.
 Уверуй, что все было не зря: наши песни, наши сказки, наши неимоверной тяжести победы, наше страдание – не отдавай всего этого за понюх табаку. Мы умели жить, помни это.
 Мне всегда казалось, что Шукшин знал, зачем он послан на землю.  Особенно четко и явственно он озвучивал это в последние годы своей жизни.  Слова этого эпиграфа взяты из писем Шукшина в издательство «Молодая гвардия».  Сегодня они звучат как завещание гения.
   Герои его повестей – люди со сложными судьбами. Не всегда их души белы, а поступки святы. Однако, они  стремятся к добру. Настойчиво сеют братолюбие и способны умереть за него. Они всегда готовы отдать свое тепло тому, кто остро в нем нуждается. Некоторые критики писали, что герои Шукшина сомнительных достоинств. Они подняты со дна общества и очищены писателем для больших дел искусственно. В жизни ещё ни кто со дна не поднялся. Дно было и остается дном, а Небо – Небом. И со дна, взлететь моментально  в Небо, как у героев Шукшина, ни у кого не получится.
    Но это у других  не получится, а у русских все вспыхивает, как свечечка в храме. Вспомним Отечественную войну 1812 года? За счет чего победили? За счет духа и идеи! А не духом ли единым  обороняли
Севастополь, спасли государство вовремя русско-японской войны?
     На одном духе выстояли в войне 1941-1945 годов? А что нам ещё предстоит вынести, без горьких слез и не напишешь. За тридцать лет правители вампиры высосали из лучшей в мире страны все соки…  Готовят они нам в ближайшем будущем большой праздничек. С кровью и слезами. Но уверен, выстоим. Так и бабушка моя, Феодосья Романовна, предсказывала.
    - Он переиграл сам себя, - говорил  Александр Калачиков, хорошо знавший Макарыча, близкий друг его, когда –то вместе собирались в Москву ехать, но Калачикову тогда паспорт не выписали.  - Влез в кирзовые сапоги, а потом  хотел их скинуть – а ему не дали. «Печки – лавочки, гармошки – балалайки – снимай. А «Степана Разина, о России, о народе – не дали. Он понимал, в чем причина, а выхода не видел.
  Кругозор самого Шукшина формировался вместе с его книгами, кинофильмами, новыми задумками. Именно последние годы многое открыли ему в правде об истории России.  Он узнал столько нового, что ужаснулся правде. Он закричал о воле, когда понял, что народ давно уже в самом настоящем плену. Нация ещё не понимает, что её настойчиво ведут к угасанию. Из год в год, из десятилетие в десятилетие. Ведут на жестком повадке оглупления и одурманивания, которое как в насмешку назвали светлым будущим. Шукшин догадался, что будущее у народа отнято, его ведут в пропасть. И ему самому придется  лететь туда.
    О чем бы не писал Шукшин, как и любой писатель, он всегда пишет о себе. Повести Шукшина во многом автобиографичны.  «Там вдали» начинается с биографии главного героя Петра Ивлева.  « Он осиротел в один год сразу, когда не исполнилось и четырех лет». Шукшин также осиротел в четыре года, у него расстреляли отца.  Якобы за помощь тем, кто был недоволен Советской властью. Но Шукшин прекрасно понимал , что власть двадцатых  - (Троцкий и камарилья) - и власть семидесятых – это день и ночь.  Он не боролся с Советской властью, власть, хоть и во многом условно, была народной, а  он служил своему народу.
    Шукшин хорошо и подробно расписывал героев криминального мира, потому что не с чужих слов знал, что такое тюрьма и как туда попадают за дурость. Все главные герои списаны Шукшиным с самого себя.
  Повторимся, Шукшин не боролся с Советской властью и не считал себя обиженным ею. Хотя он жил не в тех условиях, в каких сибаритствовали Евтушенко, Вознесенский,  Юлиан Семенов или  братья Стругацкие.  Они всю Европу проехали за счет советского народа,  при этом изо всех сил критиковали Отечество, за что им неплохо платили. Как-то Иосиф Бродский,  писал, что Вознесенский – фальшивый авангардист. С Бродским я соглашусь. Но жил Вознесенский как самый великий гений. Шукшин же всегда остро нуждался.
   Евтушенко в то время издавался во многих странах Европы и много говорил в России о своей значимости, непостижимости, непогрешимости. О своем исключительном таланте и популярности. Вот, дескать, вас баранов не печатают, а я везде  нарасхват. Рассказывал обывателям, какую он ест колбасу на Западе, и какая она вкусная. Позже выяснилось, что деньги  на  издания евтушенковских книг за рубежом  давал Юрий Владимирович Андропов. Деньги эти были из государственной казны, заработанные советским народом.  Но Юрий Владимирович уже тогда формировал будущую пятую колонну разрушителей Советского Союза, Евгений Евтушенко был одним из очень активных  членов этой колонны. Вот его и поощряли изданиями.
   Кому был нужен Евтушенко за рубежом, кроме себя самого?  Говорят, он объехал 80 стран. Почему бы и не покутить за государственный счет. Давали бы  деньги, он ещё по восьмидесяти пронесся  бы.
  Посмотрите, только дунул ветер времени и сразу унес за наши деньги  созданную шелуху шумихи вокруг имен этих поэтов. А под шелухой ни каких зерен. Их труды в большинстве своем умирают сразу после выхода в свет. Своих авторов они ни когда не переживут. Ну да бог с ними, с шумными поэтами. Разговор о настоящем словотворце.
   Василий Макарович Шукшин легко и просто без чьей-либо помощи эту проверку временем прошел. Его читали, читают и будут читать. Нет в мире серьезного университета с филологическим уклоном, где бы ни были произведения Шукшина.
  Строка Шукшина отличается от астафьевской, носовской, беловской. Она без долгих рассуждений и вычурности, на первый взгляд проста, понятна, в чем-то даже наивна. Но давайте вспомним смерть Егора Прокудина в «Калине красной».  «У Егора из-под прикрытых век по темени сползла слезинка, подражала, повиснув у уха, и сорвалась, и упала в траву. Егор умер.
 И лежал он, русский крестьянин, в родной степи, вблизи от дома… Лежал, приникнув щекой к земле, как будто слушал что- то такое, одному ему слышное».
   Эти слова - фон для истины, которую Шукшин ведает читателю. Мало их, теперь на Руси, настоящих мужиков-то.  Потому что настоящие мужики это и есть Русь. Вот её-то, Руси как раз мало и осталось. Что слышал Егор Прокудин в этот последний миг жизни на земле – Русь! Святую нашу землю. А разве сам Егор Прокудин не святой? Человек вдруг прозрел, увидел, что его все эти годы вели по земле как бы с повязкой на глазах. Что его тюрьма и сроки – это воля злых людей, а не стечение обстоятельств. Он откинул свою прежнюю слепоту и захотел идти сам. Убили…
 Он  отказался от черного прошлого  ради любимой женщины. А женщина эта и есть Русь. Наши с вами матери, жены и дочки, которых мы теперь безропотно отдаем на поругание. Читайте внимательно,  увидите, что хотел и что успел сказать  Шукшин.
   Ради светлого будущего, в которое он твердо решил идти умер  Егор Прокудин. Его кровь смочила землю, и она станет плодородней. Значит, народ будет – талантливей, мудрее. Нас делает такими Шукшин.
  - Шукшин – он как моя Родина – Алтай, – говорил его друг борец Алексей Ванин, -  Он точно такой. Он лучше нас чувствовал, больше нас понимал. Потому мы сейчас на этих чтениях, что он умнее нас всех.
  За  каждой строчкой шукшинских повестей  таинственный свет, который гадать  да разгадывать. Философия божественного определения. И все это написано за десять лет!  Миг.  Разве случается такое без  Бога?
   Когда мы  делали фотоальбом о Шукшине, нельзя было прикоснуться к книге без слез. На каждой фотографии его глаза говорят больше, чем все его  фильмы и книге. Каждая фотография как икона, держи на ладонях и молись…
  Две тысячи лет назад имя славянского Бога было Род.  Его у нас забрали и подарили Христа. Но остались в языке слова от Рода – родственник, родня, родной, сродный ( сородный).  Василий Макарович всем нам, россиянам, родной человек.  Тувинцам и якутам, русским и татарам, бурятам и эвенкам.
    Поклонимся же гению, поддержим душу его.  Шукшин  сражался за Родину. Он погиб за неё от  удара коварных. Они всегда бьют исподтишка и сзади. Но книги - то его с нами,  они остались. Значит, и тепло его сердца, мысли его и мечты   - с нами.
   Пойдем же братья в храм и затеплим свечу Василию Макарычу. Помянем душу его, пусть слышит – мы его любим.
   Пусть и дальше Небо рождает гениев на нашей земле.  И как предвестник будущего света выше и выше поднимается невидимое пока  знамя будущего, на котором крупными буквами написано самое сладкое для Шукшина и всех русских  слово  – Русь.
                Анатолий Статейнов.