Анника. 21. Фрагмент из повести Отец

Если с Б-жей помощью, этой книге будут суждено быть доконченной и изданной, она станет Настольной книгой у членов и сторонников "Мужского движения".

Анника

- Родной, Леви, послушай, ты не спишь? - Встревоженно-испуганная женщина обращается к мужу.
Он не спит. Хотя ещё очень рано, около пяти утра, сияет солнце, переливаются своими писклявыми напевами птички за окном.
- Простынь мокрая. Неужели это те самые “фруктовые воды”, которые должны были отойти, и о которых предупреждала акушерка?
Леви поднимается:
- Я сейчас же звоню ей. Госпожа Траубах? Доброе утро. Разбудил? Не страшно? Кажется, начинается: воды отошли, о которых вы говорили. Сейчас приедете? Встречаем.
Госпожа Траубах в короткое время пребывает в квартиру супругов и уже стоит в проёме дверей их спальни. После короткого осмотра, подтверждает диагноз доморощенных начинающих гинекологов: “Началось”, сопровождая его решительной командой: “Поехали”.
Они втроём едут в автомобиле госпожи Траубах в местную больницу, названную “Holy”. Солнце играет на обширной, кудрявой, повсеместной зелени деревьев. Все достаточно спокойны. Раннее утро и дорога пуста. Ранее, чем за четверть часа они достигают больницы. Поскольку у Милы роды первые, она будет рожать под контролем аж двух гинекологов, уже ожидающих её на отделении. Очень приятное внимание и забота.
- А-аааа! О-ооооо! Ой-ёй-ёй-ёй!!! - Раздаются крики за стеной, разделяющей мужа и жену: жена рожает, муж пытается из-за стенки


помогать ей простыми дружескими репликами, такими как “держись”, “всё будет хорошо”, “ещё немножко”, “дыши глубже”, “расслабься”…
И вот, последний аккорд - подобно тому, как оперный певец заканчивает свою арию высокой тянущейся нотой, заканчиваются за стенкой крики и всхлипывания протяжным криком-воплем, и… Всё затихает. Время останавливается. В какое-то мгновение приоткрывается дверь и стройный мужчина в белом халате, с благообразной интеллигентной внешностью, врач-гинеколог, улыбаясь, сообщает:
- Поздравляю. У вас родилась девочка. Вес-рост - нормальный. Ребёнок здоров. Красивый ребёнок.
Через некоторое время Леви может зайти в палату роженицы. Всё убрано, все умыты. Ему протягивают маленький свёрточек из которого выглядывает маленькое личико - доченька. Он прижимает его к груди и ощущает чувство, которому, теперь он это только понимает, одно название - “Счастье”.
- Какое красивый, чистенький ребёнок, - слышится со стороны.
Звучат поздравления. Леви возвращается домой и ещё долгое время его не оставляет это чувство переживаемого счастья - “У Вас родилась дочь”, “Вы - папа”. Леви не может привыкнуть к этой новой мысли, к этому новому ощущению: “неужели я - папа?! Правда, я - папа? Невероятно!” Ощущал ли он когда-нибудь подобное чувство? Наверное, один лишь раз, нечто подобное, когда его выставили за высоченные ворота сибирского лагеря, сказав, что ему там “не место” и что он свободен идти на все четыре стороны, когда перед ним раскрылось широкое, кажущееся бескрайним поле с жёлто- выжженной прошлогодней травой, на которую сыпал мелким горошком мартовский снег. Тогда, как будто все краски “включились” для него и мир резко стал цветным, а не чёрно - белым. Сейчас было нечто похожее, охватывающее душу и преображающее всё окружающее, превращающее людей в ангелов, а действительность в рай.
- Я - папа. Я - папа. Я - папа, - твердил Леви и блаженная улыбка долго не сходила с его мечтательного лица.
Это было двадцатого мая - день ощущения такого сильного счастья и прихода в этот земной мир новой светлой и чистой души, которой дали имя Анника, происходящее от слова, на святом языке звучащего как “рахманим” - “милосердие”. Ещё много лет подряд отмечали они этот день обязательными застольями и поездками в какие-нибудь живописные и уютные уголки Европы, приурочивая к этому дню свои беззаботные упоительные каникулы.


Через несколько дней Милу благополучно выписали из больницы с маленьким кричащим, всхлипывающим, а иногда “шармантно” улыбающимся, как говорила её бабушка, свёрточком. Свёрточек отнесли в домик на Ново-Церковную улицу, где девочку прописали и, где первый нидерландский адрес, адрес её рождения появился в её личном деле. Помимо имени “Анника” или Анни с греческим “Y” в конце, как хотела этого её в своём роде крёстная, еврейка из города Зволле, сумевшая в годы катастрофы ещё ребёнком избежать газовых камер, скрываясь у отважных голландцев в подвалах их домов, получила дополнительно ещё и первое в мире имя Флаардина - в честь и в благодарность городу в котором она родилась. Вновь потекли непримечательные, но благодатные будни, у папы с “колёсными” заработками, у мамы - с заботами об Аннике. Хо Ши Мин также нашёл себе занятие - он стал незаменимой и образцовой нянькой. Бывало, что ещё солнце не успевало заглянуть в окно, а папа чувствовал на своей коротко подстриженной голове шершавый язык, подобный наждачной бумаге, который вылизывал его, пытаясь пробудить. Если пробуждаемый не реагировал и не вставал, то бдительный кот начинал сначала тихо, а потом громче кричать: ”Мяу-мяу! Вставайте! Ребёнок проснулся и плачет!” Родители нехотя поднимались и, действительно, слышали сверху плач маленькой Анники, где находилась её кроватка, поднимались к ней, чтобы утешить и накормить. Пока Анника росла, кот неизменно и старательно дежурил у её кровати, готовый при любом отклонении от привычной нормы или самому утешать ребёнка, урча своей влажной мордочкой в маленькое ушко, или бежать к родителям, завывая “кошачьей сиреной”: “Анника плачет, Анника плачет, Анника плачет!…”
Вопрос о получении вида на жительство отошёл на второй план. Яркость последних впечатлений стала слабеть, трансформироваться в нечто привычное, обыденное. Тихая улочка в центре небольшого города, его достопримечательности и особенности, поездки в порт, новые знакомства, заработки, уют страны и её безопасность, неподдельная приветливость жителей - всё становилось приятной привычкой, несомненной данностью. Одно радостное событие следовало за другим. В один из дней рабочей недели пришло письмо из Министерства Иммиграции и Натурализации, что, на основании “гуманитарных причин”, Леви с супругой могут находится и проживать в Королевстве Нидерландов. По поводу этого долго ожидаемого известия была большая радость и большой замороженный торт со взбитыми сливками, а после торта через несколько дней прозвучало:
- Леви! Кажется, я снова беременна!



Появились новые хлопоты. Стоял вопрос о переезде. Квартиру на Ново-Церковной, как принадлежащую департаменту, занимающемуся беженцами, надо было освободить, а до этого - “встать на очередь” в квартирном предприятии на “социальное” жильё: ожидать, получать и арендовать его на правах и обязанностях “рядового” нидерландца, подобными которым становились все беженцы, носители “статуса”. Как и в первом случае с получением квартиры, соискателям был предоставлен первый выбор и, опасаясь, что последующие предложения будут менее лестными, супруги согласились её, предложенную квартиру, принять. Квартира находилась на последнем этаже четырёхэтажного блока на окраине города. Таких блоков было несколько и они формировали жилой район, обильно окружённый зелёными насаждениями, деревьями, зарослями кустов; ручейки, пруды и каналы извивались среди них. S’Gravesandestraat было название улицы, номер, кажется, двадцать три. Начались хлопоты по новому переезду. Было очень жаль расставаться с обжитым домишком и уютным районом с его довоенными постройками, к которому они уже довольно привыкли. Если бы тогда Леви знал, что была возможность через различные прошения в местный муниципалитет, попробовать “оставить за собой” жильё, не съезжать с него! Но оно принадлежало всемогущественной организации СОА, и поэтому, подписав контракт с жилищной корпорацией, получив ключи, супруги отправились в “Карпет-ланд”, “Ковровую страну”. После выбранного покрытия, необходимых подписей на тонкой шуршащей бумаге и оплате, направились в мебельный магазин выбирать кровать. Кровать они выбрали, да только продавец-шутник, постоянно сравнивающий себя с Санта-Клаусом, предупредил, что заказанная кровать прибудет с фабрики не раньше трёх месяцев.
- Как же мы спать-то будем? Я имею ввиду, на чём? - Удивился Леви нерасторопности торговцев.
- Как спали, так и спите, - не растерялся продавец, - на полу, матрасах или, как делают многие, на надувном матрасе. Представите себе море и курортный пляж, плавно-приятное покачивание на море, - попытался пошутить “мебельный” остряк. Что ж, на надувном матрасе, так на надувном матрасе. Дни стояли солнечные, погода мягкая, жизнь была похожа на какую-то эйфорию, на сказку. Небольшая светлая квартирка с широкими и высокими окнами и видом на обе стороны, одна из которых выходила на судоходный Маас, а другая в тихий двор, из трёх или четырёх комнат обрастала кое-какой меблишкой; приехали работнички из коврового царства, обмазали бетонный пол вонючим клеем и положили на него пушистое покрытие: ходить стало мягко и бесшумно. Хо Ши Мин так же, потихонечку, привыкал к переезду, поцарапал там-сям, обустроил себе отдельную уборную на небольшом балконе-лоджии. В то время эта квартирка казалась Леви чуть ли не дворцом. Всё  удавалось, всё получалось, и на всём, за что бы он ни брался, покоилось благословение. Живот у Милы рос, существо-зародыш в нём скрытое развивалось и росло. Как и с первой беременностью, супруги несколько раз посетили “гимнастику для беременных”, на курсах по которой молодым парам очень доходчиво объясняли, как и когда надо тужиться, а как и когда - расслабляться. Анника росла и уже даже принялась ходить. У супругов появились нидерландские документы и даже некоторые права, с которыми они обрели особенную гордость и самомнение. Леви приносил со своих заработков кое-какие деньги в общий бюджет, состоящий из пособия, и теперь они могли быть более свободными в покупках и растратах и не экономить, как прежде; им казалось, что больше в этом нет необходимости. Поэтому Мила разъезжала по магазинам, приобретая между прочего вещи для новорожденного, такие нужные, как ей думалось. Однажды она вернулась достаточно возбуждённая из такого “шопинга”, с закупок, и воскликнула с порога: “Леви! С какими я людьми познакомилась!”