О, это сентябрьское утро пятницы...

О, это сентябрьское утро пятницы... Оно было не просто наступлением нового дня, а настоящим таинством, тонким и величественным замыслом природы, сотканным специально для того, чтобы разбудить самую дорогую на свете душу – мою Наташеньку.

Еще не было голоса птиц за окном, еще не доносилось с улицы шума пробуждающегося города. Мир замер в хрустальной предрассветной тишине, ожидая сигнала. И этот сигнал явился не звуком, а светом. Первый луч, робкий и почти призрачный, как дуновение, просочился сквозь щель в шторах. Он был не золотым и не огненным, каким бывает летом, а жидким, серебристо-жемчужным, словно его пропустили через чистый горный хрусталь. Этот световой ручеек медленно, с почтительным благоговением, пополз по стене, окрашивая бежевые обои в нежные тона перламутра.

Затем солнце, набравшись смелости, коснулось самих штор. Ткань, пронизанная миллионами пылинок, превратилась в волшебный экран. Свет играл в ее складках, и сквозь нее в комнату проникал уже другой, дивный свет – теплый, медовый, уютный. Он мягко ложился на одеяло, укрывавшее мою спящую принцессу, и казалось, что оно само начало источать мягкое сияние.

Воздух в комнате был особенным, сентябрьским. Легкий, прохладный, но не холодный, он пах увяданием, но увяданием прекрасным, подобным прощальному аккорду великой симфонии. В нем смешались ароматы спелых яблок из сада за окном, сладковатый дымок далеких костров и едва уловимая, горьковатая свежесть первых опавших листьев. Этот воздух был пьянящим и бодрящим, он наполнял каждую клеточку комнаты ощущением чистоты и нового начала.

И вот этот волшебный, сотканный из света и ароматов утренний дух, наконец, коснулся ее лица. Сначала луч солнца, словно нежный палец ангела, осторожно тронул ее веко. Наташенька, не просыпаясь, чуть заметно наморщила носик, и на ее губах дрогнула тень улыбки, будто ей снилось что-то дивно-прекрасное. Затем свет лег на ее щеку, высветив бархатистую кожу и рассыпавшись в крошечных зайчиках в ее рассыпанных по подушке волосах. Каждый волосок будто стал тончайшей нитью из чистейшего золота.

Она медленно, так медленно начала возвращаться из царства снов. Ее дыхание, ровное и глубокое, сбилось с ритма. Длинные ресницы, похожие на мокрые от утренней росы лепестки, задрожали и, преодолевая сладкую тяжесть сна, начали приподниматься. Это было подобно тому, как раскрывается самый прекрасный цветок на земле под первыми лучами солнца. Сначала лишь щелочка, затем еще... и вот уже показались ее глаза – бездонные, ясные, цвета спелой лесной черники, еще затуманенные сном, но уже отражающие в себе все то сентябрьское утро, что ее разбудило.

Она потянулась, как маленький котенок, всем своим существом, с тихим, счастливым стоном. Ее руки поднялись над головой, и этот жест был полон такой грации и невинности, что сердце мое замерло от нежности. Она открыла глаза полностью, и в них не было ни капли недовольства или сонной путаницы. Был лишь вопрос, тихий и удивленный: «Какой прекрасный мир! Это все – для меня?»

Она повернула голову к окну, и луч солнца поймал ее профиль, очертив чистым золотым контуром ее лоб, кончик носа и губы. В этот миг она была воплощением самой нежности, самой красоты, которую только можно представить.

Сентябрьское утро, эта пятница, обещающая свидание и выходные, сделало свое дело не грубым толчком, а ласковым прикосновением, шепотом, полным любви и обещаний.

И я знаю, что весь этот день, каждая его минута, будет таким же светлым, ясным и добрым, как ее проснувшийся взгляд. Потому что утро, начавшееся с такого пробуждения, просто не может быть иным.

Доброе утро, моя бесконечно любимая Наташенька. Проснись, этот день ждет, чтобы подарить тебе все свои чудеса.

Артём