Подборка в Золотом руне 25 сентября 2025

Любовь моя с чужого плеча

***

Нету больше надёжного тыла.               
Холодно, холодно, не горячо...
Прошлое дышит сейчас в затылок,
как я когда-то тебе в плечо.

В сердце навеки оставив метки,
прошло, но не поросло быльём.
Листком трепещет с осенней ветки,
рвётся в небо с балкона бельём.

Туфельку Золушки на бахилы
сменю, что было и есть, слича...
Ну, обними на краю могилы,
любовь моя с чужого плеча.

***

Беседа шла сама собою.
Я помню, ели суп харчо.
И было мне тепло с тобою –
не холодно, не горячо.

Ни аффектации, ни стёба,
что через край — поглубже спрячь.
Люблю, когда ты просто тёпл,
не холоден и не горяч.

Ни да, ни нет, а что-то между,
не близко и не далеко.
Но между ними есть надежда
на то, что будет всё легко.

Сближение ведёт к рутине,
лёд давит каменной плитой.
А истина – посередине,
как в сердцевине золотой.

***
Люблю засыпать, просыпаться,
в душе усмиряя раздрай,
и мыслям своим улыбаться,
в которых тебя через край.

О, мне не сойти бы с ума лишь,
творимый стихами кумир.
Большое всё ты занимаешь,
а в маленьком сжался весь мир.

Но, словно всегда на посту я, –
хотя ни души за версту –
любить неустанно впустую,
писать о любви в пустоту.

Слова одинокие пылки,
а я в этой жизни оффлайн,
но тем, кто заглянет по ссылке –
откроется множество тайн.

Скользят мимолётные лица,
завешен души уголок.
И будет безудержно длиться
безмолвной любви монолог.

***

Два берега? Нет, мы притоки
одной необъятной реки,
куда мы сольёмся в итоге,
упрямой судьбе вопреки.

Когда-нибудь это случится –
чтоб волны в объятье сплетать,
и будет журчать и лучиться
не знавшая нас благодать.

Лазурные вешние воды
куда-то нас дальше помчат,
и будет там столько свободы,
что нас уже не различат.

***

Сбылось, что давно я хотела,
когда всё тянуло ко дну.
Скользит твоё лёгкое тело,
плечом разрезая волну.

А страхи – всё это пустое ж,
когда впереди благодать.
Ты выплывешь, ты не утонешь,
ты даже сумеешь летать.

И взгляд твой засветится влажно,
почуя своё торжество...
И мне уже будет не страшно
оставить тебя одного.

***

Только птицы, вода и цветы,
только аура ласки и света.
И не важно уже, кто мне ты,
я легко проживу без ответа.

Без улыбки, плеча и руки,
без надёжного нежного слова.
Проживу нелюбви вопреки,
возрождаясь всё снова и снова.

Я надену на слёзы очки,
чтоб не видел, как падают в почву,
превращаясь в траве в светлячки,
от которых светло даже ночью.

***

Щедро дары мне судьба отмеряет,               
на обе чаши весов мне кладёт.
Шляпку луна набекрень примеряет.
Как же ей небо ночное идёт.

Слово любви чашу слёз перевесит,
а нелюбви — переполнит её…
Эта луна меня попросту бесит,
всё заполняя пространство моё.

Как она, видя всё, нас ещё терпит,
связи времён, словно зубы, сцепя...
Жизни осталось на тоненький серпик,
чтобы отрезать меня от тебя.


Девять четверостиший

***

Коль вставать мне не пора ещё
и не начат тарарам –
тишиной долгоиграющей
наслаждаюсь по утрам.

***

На столе промытая киндза –
за такую мне не жаль червонца.
Цвет напомнил мне твои глаза,
с крапинками рыжими от солнца.

***

Солнце дождю на смену –
всё осушило слёту.
Чтобы дать место смеху –
поцелуй мои слёзы.

***

Нам кажется, это вдали,
но сердце трепещет, как птица.
С войны, из тюрьмы, из любви
нельзя до конца возвратиться.

***

Любовь как луна – прибывает
или убывает она –
другою она не бывает,
всё та она, та же, одна.

***

И, поклевав небесного пшена,
с рассветом я из ночи вычитаюсь.
Поэзия, тебе я не нужна,
но я должна и всё не рассчитаюсь.

***

Знаю, это трудно, но сумейте –
не порвать связующую нить,
шкуру неубитого медведя
неприкосновенной сохранить.

***

Я говорю с тобой навзрыд
и знаю, что утешишь.
От мира облаками скрыт,
меня ты крепко держишь.

***

На вопрос: "как жизнь?" бы мой ответ               
с разных точек зренья был бы разным.
По сравненью с прошлым – хуже нет.
По сравненью с будущим – прекрасно.


О фильме Даррена Аронофски «Мама!»

***

Что это было? Притча, хоррор,
постмодернистская игра?
Он выбил из-под ног опоры,
я не уснула до утра.

Мужчина с женщиною жили,
у леса, света ль на краю,
не мельтешили, не спешили,
как будто бы уже в раю.

И может прожили бы оба
безбедно вереницу лет,
печали не узнав до гроба,
но вот беда – он был поэт.

Уют, покой, простая пища,
лелеемый родимый дом,
восставший после пепелища
единственным её трудом, 

все возрождённые потери – 
сжигала творчества игра...
Всё в жертву сладостной химере,
всё в топку адова костра.

И их, живых, счастливых, голых,
вогнав в отлитую строку,
поэзии голодный молох
там перемалывал в труху.

Пылала славы лава, грея,
душа кровавилась от ран.
Портретом Дориана Грэя
колол глаза мои экран.

Так вот чем платится за это,
за лёгкий пух и тонкий шёлк,
стезя небесная поэта –
звериный дух и волчий щёлк.

И вырванное сердце Мамы,
жены, дитя в одном лице,
из недр души горящей магмы,
в хрустальном светится яйце.


Что рассказать про дом свой?..

***

Что рассказать про дом свой?
Дни тут идут, тихи…
Я не дала потомства.
Но я дала стихи.

Всё тут осталось в прошлом.
Будущее темно.
Но я живу хорошим
и на душе тепло.

Лица родных со стенок
запросто, без помех
смотрят со мною телик,
слышат мой плач и смех,

слушают, что скажу им,
зная всё наперёд…
Жизнь не хочу чужую.
Только своя не врёт.

Лишь бы осталась память,
лишь бы не подвела.
Всё остальное спамить
буду, и все дела.

Знать не хочу про войны,
бойни промеж людьми.
Мне бы дожить привольно,
тая в своей любви.

Знаю, что это фетиш,
призрак, фантом, мираж.
Знаю, что не ответишь,
мой молчаливый страж.

И во сне обнимаю
лишь одну пустоту,
за тебя принимаю
дерево и звезду.

Но живут ещё в мозге
отголоски стихий,
наших дней отголоски,
обращённых в стихи.

Их пускаю по свету,
выхватив из огня.
Мне не надо ответа,
лишь читайте меня.

***

Я гляжу поверх всего этого, –
деньги, цацки, гламур, уют...
Только лишь вещество поэтово,
из которого хлопья шьют.

И всех мерю одною меркою –
чтоб был выкроен под меня,
чтобы лишь из одной энергии,
из одной стихии огня.

Не беда, что мы все непарные...
Сердце видит, что глаз неймёт.
Превратится в слова янтарные
не попавший мне в губы мёд.

Опадают объятья душные,
в этом мире мы все ничьи.
Поцелуи мои воздушные
станут звёздочками в ночи.

***

Никого не будет в доме,
никого и никогда.
В этом каменном фантоме
лишь одна живёт беда.

Никого не будет в доме
и теперь в моей судьбе...
За окошком ветер стонет,
дождик плачет о тебе.

Я из комнаты не выйду,
хватит порванных аорт.
Но покой — он только с виду.
Знаешь, где он – твой комфорт?

Месяц глаз нацелил волчий.
Небо, небо, дай мне знак.
Надо мной склонились молча
Бродский, Блок и Пастернак.

Я ищу в любимом томе
то, что прячется в тиши…
Никого не будет в доме,
кроме сумерек души.

***

Всё исчезает – и не заметишь,
как совершаешь этот платёж, – 
страны, куда уже не поедешь,
люди, к которым уж не придёшь.

Платья, что больше уже не впору,
каблуки или пояса,
все дороги, которые в гору,
все тропинки в луга-леса.

Жизнь сужается, замыкая
как на горле свои края.
Но цепляюсь за них пока я,
из оставшегося кроя.

Пудра, тушь, губная помада,
кольца, бусы, лак для ногтей, –
этого больше всего не надо
в час, которого нет лютей.

Клюшки, сумки, зонты, кошёлки
исчезают в сплошной ночи,
а потом – дверные защёлки,
обувь уличная, ключи.

От того, чем жизнь оделяла,
что осыпалось как труха –
нам останется одеяло,
чей-то голос или рука.

***

Не притворяюсь, не юлю,
слова мои тихи.
Но я не зря есть, я люблю.
И я пишу стихи.

И всё во мне. И я во всём.
Душа моя в крови.
Но будет целый мир спасён
лишь луковкой любви.

Той, что Марина подняла
с земли, отправив в суп…
За всех кого тут обняла,
Там оправдает Суд.

Всё в бездну канет в темноте,
их тьмы уже и тьмы…
А остаются только те,
кого любили мы.