Музей

Как церковь есть вместилище мощей,
музей – склад одиночества вещей,
которые хозяев пережили
и, зашагнув за жизни окоём,
в сиротском неприкаянье своём
с бессмертием невольно согрешили.
Бесстыдство их не спрятано от глаз,
оно демонстративно, напоказ
предъявлено всеобщему вниманью,
в реестры скрупулёзно внесено,
стерильностью витрин обрамлено
и биркой снабжено для узнаванья.
Предметы вырваны из их привычных мест.
Суть бытия утратив и контекст,
они представлены в своём безмолвном горе.
Их образ – ксерокопия, косплей.
Они теперь – история теней
и тени оборвавшихся историй.
Их одиночество, как чей-то чёрный сглаз,
неторопливо проникает в нас
и обнажает нашу беззащитность
пред временем, копытящим жнивьё,
неумолимой поступью его,
неспешностью зловеще-нарочитой.
И ты, вступая в сей печальный храм,
как будто приникаешь к зеркалам,
где алчно, не без пошлого азарта,
пытаешься увидеть, прочитать
среди чужих несбывшихся «вчера»
своё, тебе неведомое «завтра».
Но амальгамой возвращённый взгляд
вдруг обожжёт: ты тоже экспонат!
И ты замрёшь пред зазеркальной правдой,
что режет беспощадно, как алмаз,
напоминая: недалёк тот час,
когда и ты шагнёшь за безвозвратность,
когда весь мир твой рухнет под откос...
И с неизбежной ясностью вопрос
встаёт (и будь с ответом осторожен!):
что ты оставишь этим зеркалам?
Взлелеянный, но бесполезный хлам?
Протёртый стул? Пиджак?.. Иль что-то больше?
Ты к стенке этой правдою прижат,
и у тебя есть небольшой, но шанс
понять, все колебания минуя:
пока ты жив и не прервалась нить,
ещё не поздно что-то изменить,
избрать иной удел, стезю иную.
Здесь и сейчас, с собой наедине,
ты осознаешь, что созрел вполне
к делам крутым, к решениям недетским
и, в таинство отныне посвящён,
ты будешь приходить сюда ещё –
чтоб тишиной музейною согреться.
Чтоб след свой бренный в сонимще вещей
впредь ощущать не слабостью своей,
но способом единственно возможным,
смахнув с ладони жизни сор и жмых,
себя зерном почувствовать живым –
звеном цепи меж будущим и прошлым.