Ожидание хауса17. Фрагмент из повести Отец

Ожидания “хауса”

  Крутковы “сдались” - получили подъёмные деньги в расчёте на каждое рыло единовременно по сто пятьдесят гульденов и начали также получать по двадцать гульденов раз в неделю, как и все прочие их “товарищи во азиловскому счастью.” Они также получили такой же отдельный караван, как и у их “закадычных друзей”, где могли насладиться в полной мере своими визгами, участившимися скандалами, соплями и испражнениями выдавленного из самих себя существа-недоразумения, а также тесным обществом друг друга. Уже позже услышал Леви через кого-то знакомого, что вскоре после получения “статуса” Крутковы развелись. Юлечка “выписала” из России своего бывшего любовника, некоего учителя, а Крутков остался один. Их раскол намечался ещё дома, в России, когда в противовес разговоров жены о своём еврейском происхождении, её муж, что бы как-то “уравновесить силы” и тоже принадлежать к какой-нибудь этнической элитной группе, кричал в злобном запале: “Я - татарин! Я - татарин!”. Их сын вырос, увлёкся доской на колёсиках, с которой стал проводить всё своё время, лихо прыгая на ней и катаясь. 
На машинке совершать свои милые и безобидные прогулки супруги больше не могли - её зад был безнадёжно покорёжен и требовался кузовной ремонт. Стоимость ремонта существенно била по бюджету супругов, и Леви справедливо решил разделить эти расходы с
пассажирами, с которыми они это повреждение получили и для кого и для чьих интересов в момент повреждения автомобиль использовался. Изначально, в момент удара, Крутковы оба в один голос добровольно заверяли, что готовы понести ущерб и возместить необходимые расходы на ремонт. После, прошествия некоторого времени, они стали избегать своих “спасателей” и прятаться от них. В один из дней, возвращаясь из столовой, Леви заметил, что в караване, где жили Крутковы, была приоткрыта форточка. Он подошёл к вагончику. Внутри гостиной маячила сутулая худосочно-полусогнутая фигура “хозяина”. Леви обратился лицом к форточке и позвал:
- Подойди, пожалуйста, нам надо что-то обсудить.
- Нечего нам с тобой обсуждать, - огрызнулся осмелевший Митя, но всё-таки подошёл поближе.
- Послушай. Чтобы использовать автомобиль, надо понести расходы на восстановительные работы, - начал спокойным увещевательным тоном Леви, - мы использовали машину в ваших интересах, со страхом и риском для своей безопасности и благополучия, а повредили её, когда все вместе находились в салоне. Тем более, что ваш ребёнок сильно отвлекал внимание от дороги, а вы с женой не реагировали, когда я неоднократно обращался к вам с просьбой успокоить его.
- Ты сам разбил, сам и плати! - Резко ответил Братков, - мы вам ничего не должны и ничего платить не будем!
- Да, но мы ведь помогли, спасли, можно сказать, вас, выручили тем, что вывезли из Германии.
- А не очень-то и надо было! - Продолжая наглеть, бросил в щель окна оборзевший от безнаказанности Братков, - мы могли и в Германии легко остаться: Юля - еврейка, у неё есть документы, в отличие от вас, и ей бы легко предоставили и вид на жительство, и “хаус”, и пособие, и всё прочее.
- И, в конце концов, газовую камеру, как это всегда происходит у доброхотных немцев, - едко усмехнулся Леви.
- Ничего мы вам не должны и платить не будем! - Резко выкрикнул Братков.
- Да, что ты, давайте останемся друзьями, - проявив хитрость и нечто задумав, произнёс Леви- ярость уже начинала душить его.
Он подошёл поближе к форточке и протянул в щель раскрытую ладонь:
- Давайте снова дружить, пожмём друг другу руку. Вот тебе моя рука, - медовым голосом стал слать Леви.
Братков колебался. Он немножко изучил характер Леви, но тем не менее приблизился к окну на опасное расстояние, всё ещё не решаясь
подавать руку. В этот момент Леви изловчился, и подобно большой кошке, с молниеносной быстротой просунул руку в отверстие, схватил Митю за кадык и притянул его головой к стеклу. Кожа прижалась и сплющилась, обнажив в полуоткрытом рту редкие жёлтые зубы и землистого цвета угреватую кожу, редко покрытую чёрными торчащими волосками - щетиной, выдаваемой за бороду, за признак мужественности.
- Ух ты козёл! Запел-то как! Когда просились сюда, так иначе верещали! И как лебезили-то и упрашивали! Твари неблагодарные! Вырву тебе сейчас кадык, кусок дерьма, и отправлю обратно в Россию в виде свиных консервов, петушок ты драный, - никак не мог успокоиться заведённый Леви. - Вам же подъёмные дали почти полтысячи гульденов - так, ни за что, за красивые глаза! Так отдайте часть за ремонт автомобиля, половину, как вы сами предлагали и обещали.
- Сейчас, сейчас, - хрипел Братков, - всё отдам.
- Отдашь?
- Отдам. Только отпусти.
Братков свалился на пол, но сейчас же вскочил и отбежал подальше к стене; форточку захлопнуть он не смог, поскольку там всё ещё была рука Леви:
- Я в полицию заявлю! - Завизжал обиженный Митя, - и вдруг по-бабьи, каким-то свистящим фальцетом, заголосил: - Полиция! Полиция!
- Крематорий лучше зови, козёл, - пробурчал Леви, с досады плюнув на землю перед караваном, - и отдайте деньги, которые должны и, которые сами предложили.
После этого он повернулся и пошёл прочь в сторону своего домика, желая прийти в себя и быстрей помыть руки после сально-дряблой кожи шеи Мити и его бабьего противного визга.
Крутковы, конечно же, побежали жаловаться в местную полицию, но делу этому никакого хода не дали. Создавалось впечатление, что местные власти даже рады конфликтам между соотечественниками и той работёнке, которую те им подбрасывают, что не приходится сидеть сложа руки. После этого инцидента их всё-таки перевели в другой АЗС. Супруги больше их никогда не видели. Часть суммы за ремонт они, однако, отдали, и хотя этого совсем не хватало на починку, но, тем не менее, этот жест можно было рассматривать как некоторую “сатисфакцию”.
Живот увеличивался, ребёнок рос, и подходил срок получения так называемого “хауса” - социального жилья в частном секторе. Надо было тормошить администрацию, напоминая о себе: дескать, уже достаточно находимся в лагере, пора и честь знать; присмотрите для
нас, пожалуйста, квартирку, да не в каком-нибудь захолустье, а в “приличном”, передовом городе - наподобие Амстердама, Роттердама, Гааги или Утрехта. По местным правилам, азилянт имел право покочевряжиться, что многие, впрочем, и делали - выбирать между тремя вариантами. Эти варианты предлагались не сразу, а постепенно и, отказавшись от первого, беженец должен был принять второй или третий вариант. Третий вариант мог быть намного неудачнее первых двух, но они безнадёжно пропадали, и надо было брать то, что оставалось. Поэтому многие, играя в эту своеобразную лотерею, соглашались сразу на первое предложение, если оно их номинально устраивало. Несмотря на то, что существовали правила, по которым беженцы имели право на получение жилья в частном секторе после проведённого определённого срока в лагере, получалось, что у многих это ожидание вожделенного “хауса” затягивалось на годы.
Шли неделя за неделей, и потихоньку дух от Крутковых развеялся, как развеялось воспоминание и неприятное впечатление от знакомства с ними. С вышеописанного происшествия прошло, вероятно, два или три месяца, как вдруг Леви внезапно окликнул социальный работник по имени Эдо - добродушный человечек неопределённого возраста с густой кудрявой шевелюрой, как у ухоженного домашнего пуделя и смешными стриженными усами, из под которых выглядывала неизменная и искренняя улыбка.
- Менеер Леви, менеер Леви - господин Леви, господин Леви, - негромко позвал, выглядывая своей благодушной физиономией из открытого окна вагончика, такого же, как у всех, где размещалась лагерная администрация.
Леви возвратился и подошёл к нему:
- Да, господин Эдо. Как ваши дела? - Задал он стандартно-дружелюбную фразу, характерную для обычаев этой страны.
- Гуд-гуд; всё хорошо, - улыбался Эдо, - у меня для вас хорошая новость, - начал он, ещё шире растягивая свой рот, как бы сам радуясь той новости, которую собирался сообщить, - у меня есть для вас…ХАУС!
- Неужели, Эдо? Это правда?
- Да, это правда, - флегматично подтвердил сотрудник.
- Где же он- это дом? В каком месте? Надеюсь, не в этой деревне? Какая бы милая она ни была, - немного сжавшись от волнения, посмотрел Леви на Эдо.
- Нет, это не эта деревня и никакая не другая. Это настоящий дом в городе Флаардинген.


- Флаардинген? - похолодело у Леви, - я такого не слышал. Это где-то в Фрисландии или Гронингене?
- Нет, - ещё больше разулыбался Эдо, - это не в Фрисландии и не в Гронингене. Не в Леюваардене и не в какой- нибудь глуши. Это в Роттердаме.
- Как в Роттердаме?
- Можно назвать это районом Роттердама, хотя этот город имеет самостоятельную муниципальную единицу, - стал спокойно объяснять Эдо, и, вздохнув, помолчав с минуту, философски добавил: - сейчас ведь всё так разрослось.
Леви охватило внутреннее тепло радости.
- Ну так что же, вы берёте дом?
- Я должен с супругой посоветоваться, - с колебанием в голосе ответил Леви.
- Советуйтесь быстрей, - посоветовал милый социальщик, - а то хаус быстро уйдёт. Это редкий вариант, а вы знаете, как здесь все этих домов страстно ждут, чтобы в лагере не сидеть.
“И пособие побольше, в размере минимальной установленной заработной платы, получать…” - молча про себя добавил Леви.
Он не знал, лукавил ли с ним Эдо или нет. Хотела ли администрация лагеря поскорее отделаться от докучливых и скандальных жильцов, отправив их от себя навсегда и подальше? С другой стороны Эдо прав: квартиры, да ещё в центре, предлагают не так часто и, отказавшись сейчас, они не могли знать, когда предложат следующий вариант и будет ли он лучше. С этими мыслями и новостью он поспешил к своему пластиковому домику. 
- Мила!
- Да?
- Нам “хаус” предложили!
- Ты не шутишь? Здорово, - искренне обрадовалась супруга.
- Не шучу. Эдо сейчас сообщил.
- Где? В каком городе?
- Во Флаардингене.
- Не слышала о таком.
- Я тоже нет. Он утверждает, что это один из фактических районов Роттердама.
- Роттердам! Так это же ведь здорово!
- Конечно, здорово!
- Что теперь?
- Теперь? Теперь он ждёт ответа и согласия - говорит, чтобы мы не тянули с решением, иначе хаус может “уйти”. Будем ждать другого варианта или согласимся?
- Послушай, дорогой. У нас же где-то была карта Голландии.
- Да. А что?
- Давай посмотрим, покажи мне это место на карте.
Леви достал сложенную конвертом цветную карту. Развернул её.
- Флаардинген, Флаардинген, Флаардинген… Где же он? - Сосредоточенно водил пальцем по карте покрасневший от волнения парень. - Надо искать Роттердам. Вот он! Ага, вот рядом и, вправду, НАШ Флаардинген! А за ним сразу Мааслайс. Все вдоль воды расположились, как козочки у водопоя. Река Маас называется. - И, обращаясь к Миле, снова спросил: - ну так что же, соглашаемся?
- Да, конечно! Беги скорее! Сообщи этому Эдо, что мы согласны, что берём “хаус”! Беги же, беги скорее, пока другим не отдали, - смешно и наивно суетилась, явно волнуясь, воодушевившаяся Мила.