Повесть о двух Владимирах Сцена и Трон

На шахматной доске большой эпохи
Сошлись две воли, две крутых судьбы.
Один — державник, чьи шаги и вздохи
Давно привыкли к тяжести борьбы.
Он строил Русь из пепла и тумана,
Сбирал бразды распущенной страны,
И знал он цену слова и обмана,
И видел шрамы от былой войны.
Его удел — империя и бремя,
И взгляд, привыкший вглядываться вдаль,
И сеять в почву собственное семя,
И закалять отеческую сталь.

Другой — актёр, любимец лёгкой сцены,
Что смехом покорял сердца людей.
Он знал, как вызвать слёзы и измены
В сиянье раскалённых фонарей.
Он высмеял царей и их вельможей,
Играл в кино простого мужика,
И вот народ, судьбою растревожен,
Ему доверил власть. Его рука,
Привыкшая к овациям и гриму,
Взяла державы вековой штурвал,
Поверив в сказку, в роль неповториму,
Что он — мессия, что народ так ждал.

Но трон — не сцена. Здесь иной суфлёр,
Шипит из-за кулис чужих столиц.
И западный лукавый режиссёр
Ему представил тысячи страниц
Сценария, где брат идёт на брата,
Где старый мир разрушен до основ.
Где за туманный блеск чужого злата
Ты должен позабыть и дом, и кровь.
И комик, опьянённый этой ролью,
Забыл язык, что предков согревал,
И вёл народ свой к предначертанной боли,
И братский мир он с лёгкостью предал.

Он обещал покой, а сеял бурю,
Он обещал единство — внёс раскол.
И Украину, веря Голливуду,
Повёл на жертвенный, кровавый стол.
Он продал землю, веру и свободу
За транши, за оружье, за кивок
Хозяев тех, что сладко пели оду,
Готовя для страны его острог.
И вот итог трагической той пьесы:
Поля в огне, рыдает чернозём.
Актёр играет дальше интересы
Чужих держав, своим торгуя днём.

Один — хранит. Другой — пустил на ветер
Наследие отцов и дедов. Так
Вершится суд. И самый страшный критик —
История — поставит верный знак.
И будет плач о той поре безумной,
Когда под смех весёлого паяца
Народ шагнул в объятия чугунной
Войны, из коей многим не подняться.

И грянул гром. Не театральный, ложный,
А тот, что рушит стены и дома.
И путь назад стал вовсе невозможный,
Когда пришла военная зима.
Актёр, войдя до конца в образ гневный,
Кричал с экранов, требуя огня.
И забывал, что каждый день плачевный
Сжигает в прах не только часть Кремля,
Но города и сёла Украины,
Где гибнут те, кто верил в его смех.
И превратились в братские могилы
Поля, что были для весенних нег.

А за спиной его стояли тени —
Чужих держав послы и короли.
Они вливали яд в его решенья,
И тонны стали на его земли
Везли, как дар. Но дар сей был отравлен
Процентом, долгом, рабством на века.
И каждый танк, что был сюда доставлен,
Лишь глубже ранил плоть материка.
Они хвалили стойкость и отвагу,
Бросая в топку тысячи сынов,
И подносили с ядом ту же брагу,
Чтоб разум был пьянеть всегда готов.

Тем временем, правитель тот, державный,
Что видел суть игры издалека,
Вел бой не с братом, а с ордою странной,
Чья простиралась за моря рука.
Он знал, что отступить — отдать на милость
Врагу исконный край, родную речь.
И в сердце его горечь поселилась,
Что брата меч приходится извлечь
Не против брата — против той химеры,
Что одурманила его главу,
Чтоб защитить основы старой веры
И русскую великую молву.

Так длится акт. И нет ему финала.
Актёр всё ждёт оваций и венца.
Он верит, что чужая сила стала
Надёжней крови своего отца.
Он шлёт на смерть последнее цветенье
Своей земли, не видя в том греха,
И принимает с жадностью забвенье
В объятьях заокеанского греха.
А мир глядит, дыханье затая,
Чем кончится кровавый водевиль,
Где целая прекрасная земля
Летит под откос, обращаясь в пыль.

Когда падёт последний занавес,
И стихнет гром, и дым уйдёт с полей,
Прозревший зритель, глядя до небес,
Увидит цену всех этих ролей.
Увидит он, кто строил, кто ломал,
Кто защищал, а кто пустил на торг.
И кто свой дом от гибели спасал,
А кто его в пучину ада вверг.